Уже несколько месяцев — с тех пор, как Беларусь охватили протесты против фальсификаций на президентских выборах, — мы имеем возможность знакомиться с именами «рядовых» белорусской церкви — мирян, священников, пасторов. А иногда — хоть и гораздо реже — епископов. Мы узнаем их имена из «уголовной хроники» — повесток в следственные органы, предупреждений от прокуратуры, судебных решений.
Силовые структуры демонстрируют полнейшую толерантность и веротерпимость. Не успел выйти на свободу после 25 суток ареста православный батюшка, суд отправил за решетку греко-католического священника. В один день повестку из прокуратуры получил епископ Католической церкви Беларуси Юрий Кособуцкий и пресс-секретарь Белорусской православной церкви отец Сергей Лепин.
Борьба против фальсификации и насилия приобретает характер христианского движения.
Религия с народом
Силовики, которые винтят священнослужителей, — довольно экстравагантный сюжет для наших палестин. До сих пор у нас действовал специфический «пакт о ненападении» и распределении сфер ответственности. Власть не трогала священнослужителей — даже в тех случаях, когда было за что. Человеку в церковном сане — условному «попу» — надо было выкинуть нечто совершенно дикое — въехать, например, в дым пьяным на пешеходный переход и задавить несколько человек — чтобы на него составили протокол. Храмовые сооружения были и остаются священными границами, на которые силовики не покушаются ни при каких обстоятельствах. Если помните историю с Михайловским собором, где нашли защиту протестующие с Майдана, это было позитивным следствием этого негласного договора. А если вспомнить, что Святогорская лавра стала базой боевиков и складом их оружия — то это следствие того же негласного договора, только уже негативное. Даже во время локдауна, который, напомню, пришелся на Пасху, полиция неохотно фиксировала нарушения карантина в церквях — хотя их было немало. И скажу сразу, это касается всех «традиционных» церквей, независимо от конфессиональной принадлежности — что бы ни говорили пропагандисты с обеих сторон.
Примерно так обстояли дела на всем постсоветском пространстве. Во всяком случае той его части, которую называют «преимущественно православной» и которую РПЦ считает своей «канонической территорией». Даже во время революционных событий силовики старались не трогать священников и обходить стороной церкви.
Так было и в начале белорусских протестов — этот пакт о ненападении позволил, например, белорусским священникам стоять на линии столкновения, не давая толпе и полиции сцепиться. Но потом что-то пошло не так. Прошло совсем немного времени — и священники в числе прочих протестующих оказались адресатами повесток, подсудимыми и арестантами. Пополнили ряды жертв унижения и беззакония.
То есть при всем ужасе ситуации можно сказать, что церковь наконец оказалась в полной мере с народом — там, где он, и на тех же правах.
Единство и борьба
Белорусские протесты имеют яркую христианскую составляющую. Именно христианскую — без конфессионального снобизма. В отстаивании правды и человеческого достоинства христиане Беларуси нашли заветный философский камень экуменического диалога (о котором много говорят, но мало ищут) — то, что объединяет, а не разъединяет народ Христов. И это — вы не удивитесь — оказываются евангельские ценности без прикрас. Белорусский поход за справедливость воскрешает романтические мечты о христианской демократии, о возможности привить ее на наш идеологически истощенный постсоветский грунт.
В разных конфессиях тенденция к разрыву договора с властью воплощается по-разному. Если католики выступают против насилия и фальсификации выборов всей своей «вертикалью», то православные, как обычно, делятся на два. Так и у нас было, только у нас «делились», скорее, по оси «прочь от Москвы». В БПЦ эта линия проходит (так же, как в Украине — внутри УПЦ МП) между епископатом, привычно сохраняющим лояльность власти, и «нижним звеном» — клириками и мирянами, активно поддержавшими протесты. Владыки не спешат брататься с униженными и оскорбленными. Даже те из них, кто поначалу выступал с критикой насилия, что-то примолкли. А если и изрекают нечто «крамольное», то под сурдинку и исключительно как «частное лицо».
То есть возникает уже привычное для нас разделение православной реальности — на «христианскую» и «церковную». Несмотря на то, что на улицах и в тюрьмах полно христиан, выходящих на протесты с молитвой, об участии церкви в протестах говорить не приходится. Это всегда страшно неудобный момент — когда ты (и не только ты — в этом весь цимес) не можешь сказать наверняка, что подразумевать под «церковью» — общину верных или иерархию? С многозначными словами всегда такая путаница...
О вкусах львов
Ну что ж, не будем о церкви. Ситуация от этого становится только яснее. Какие бы ни были отношения диктатора Лукашенко с разными церквями, на какие бы компромиссы ни пускались иерархи, совершенно очевидно, что в Беларуси мы наблюдаем очередную серию гонения на христиан. Не на «католиков», «протестантов», «униатов» или «православных» — львам и тиграм все христиане на один вкус.
Историкам стоит присмотреться к белорусскому кейсу с этой точки зрения — именно так это выглядит в глазах современника. Без исторического флера, мифологизации и неизбежных искажений. Без наивной уверенности прогрессиста, что в прошлом все было хуже и страшнее, а в наше просвещенное время все, конечно, гуманнее. По крайне мере никто не станет травить христиан в цирке дикими животными.
Нет, не станет — зоозащитники возмутятся. Зато их травят другими людьми — до полного расчеловечивания с обеих сторон. Скажите, что это не хуже.
Но современник — как, возможно, когда-то римлянин — пожмет плечами и скажет, что «их преследуют не за это». Не за веру, в смысле — за «политику. В Древнем Риме не преследовали не за веру — он был примерно так же толерантен или, скорее, примерно так же равнодушен к вопросу вероисповедания, как и наш современник. Христиан в Риме преследовали именно «за политику» — за неуважение к власти. Христианство и поклонение кесарю оказались вещами несовместными.
А теперь скажите, что у белорусских христиан, выходящих на протесты, иная ситуация. Здесь тоже дело не в том, что они исповедуют Христа, а в том, что их христианские ценности вошли в жесткое противоречие с властью.
Характерно и то, что мы не слышим ни слова протеста против гонений со стороны иерархов — «официального Храма». Главным образом это упрек в адрес РПЦ — хотя бы потому, что покричать о «гонениях на церковь», как известно из украинского опыта, там очень любят. Правда, в другой ситуации — когда твердо знают, что никаких гонений нет, и за эти крики ничего не будет.
С Лукашенко ситуация иная. Поэтому, вероятно, из Московской патриархии по белорусскому поводу не слышно ни звука.
Впрочем, дело не только в том, что Лукашенко — опасный противник, да и вся ситуация вокруг Беларуси вызывает у российского руководства — в том числе церковного — лишь досаду. «Гонения» — тяжелое орудие. Из него по воробьям не палят. Церковное руководство пускает его в ход только тогда, когда надо защищать свое — корпоративные интересы князей церкви. Таскать священников на допросы, кидать их за решетку, давать сроки мирянам за молитву «в неположенном месте» — этого недостаточно для признания факта «гонений». Страданий «плебса» можно не замечать. Во всяком случае, время для этого пока не настало. Может быть, позже это будет названо «мученичеством» — когда придет время делить добычу, выбивать привилегии или ставить подножку заклятому партнеру, аргумент «жертвы, принесенные церковью» окажется очень кстати.
Так что давайте называть вещи своими именами: Лукашенко приходится воевать не столько с церковью, сколько с христианством. Как бы это ни выглядело. Хочет он того или нет.