Барак Обама возвращается в Европу. Меньше года прошло с тех пор, как в берлинском Тиргартене его приветствовала восторженная 200-тысячная толпа, а немецкие журналисты наперебой проводили параллели с Джоном Ф.Кеннеди и его исторической берлинской речью. Будет ли это возвращением на белом коне? В какой-то степени, да. Обама по-прежнему является человеком-символом для многих европейцев. Его приход к власти и европейская эйфория по этому поводу подтвердили парадоксальную истину: при всем скептицизме и даже нелюбви «маленького европейца» к Соединенным Штатам он все еще видит мир как Pax Americana. Европа не только смотрит американские фильмы, но еще и чутко прислушивается к ритму американской политики. А поскольку стремительное восхождение на вершины власти недавнего университетского преподавателя из Чикаго выглядело в глазах среднего европейца именно как нечто среднее между политической рутиной и фантастическими голливудскими сценариями, то и симпатии Европы были на его стороне.
Но вот Обама победил, республиканцы повержены на всех фронтах, включился счетчик новой политической эпохи — и, как в классической ленте «Кандидат» с молодым Робертом Редфордом в роли американского сенатора, над политической сценой завис извечный вопрос: now what? — что дальше? А дальше началась тяжелая работа по расчистке унаследованных Обамой политических завалов: иракская война, Афганистан на грани гражданской войны, запредельный бюджетный дефицит и, главное, тяжелейший со времен Великой депрессии экономический кризис.
Рецессия в очередной раз расколола Америку. Если в момент избрания Обамы в моде был Линкольн (образец и политический идол 44-го президента Соединенных Штатов), то сейчас у всех на устах Франклин Делано Рузвельт и Рональд Рейган — как апологеты двух концепций выхода из кризиса. Либеральная Америка всячески поддерживает рузвельтовскую модель, которую избрал Обама: накачивание денег в экономику, расширение социальных выплат, активное государственное вмешательство в процесс спасения утопающих банков, ипотечных домов, страховых компаний и автомобильных концернов. Дошло до того, что перед лицом вероятного банкротства «Крайслера» и «Дженерал Моторз» государство заявило о готовности взять на себя гарантийные обязательства по обслуживанию автомашин, приобретенных у автомобильных гигантов, если они (гиганты) прогорят. Оно берет на бюджетное попечение так называемые токсичные активы — неподкрепленные кредиты, которые сотнями тысяч выдавали американские банки. Оно перестраховывает прогоревших страховщиков. Оно вездесуще. Оно взваливает на себя все. Вернее, не на себя, а на шефа Федеральной резервной системы Бена Бернанке, чей денежный станок призван покрыть возросшие расходы американской государственной машины.
В противовес либералам консервативная часть американского общества призывает обратиться к опыту, накопленному в рейгановские времена. Консерваторы убеждены, что хотя кризис и стал следствием избыточной свободы на финансовых рынках, огонь нужно тушить огнем, то есть предоставить рынку самому решать проблемы экономического дисбаланса. Подобно Рейгану в восьмидесятых годах, консерваторы призывают решиться на сброс отработанного балласта в виде прогоревших банков и страховых компаний, не спасать ипотечные дома, сугубо избирательно поддерживать токсичные активы, резко срезать государственные расходы и перевести на постоянную основу принятое Бушем временное снижение налогов. Если правда, что китайский иероглиф изображает кризис как проблему и шанс, то консерваторы делают ударение на шансе очистить экономику от «шлаков».
Кризис расколол и Европу. Она едина лишь в одном твердом убеждении: главная вина лежит на Америке с ее «жизнью не по средствам» и не вовремя лопнувшим ипотечным пузырем. Посему накануне Лондонского саммита G20, ставшим первым пунктом программы визита американского лидера и который окрестили наиважнейшим саммитом последних десятилетий, не было уверенности почти ни в чем. Европейцы ожидали, что США возьмут на себя основной груз борьбы с кризисом, включая экстренную накачку капиталов в МВФ и Всемирный банк. Поскольку Америка ввела мировую экономику в нынешний штопор, то она должна ее из этого штопора и выводить. Штаты, в принципе, не возражают, понимая: когда нью-йоркская биржа чихает, остальные биржи харкают кровью, а когда нью-йоркская биржа начнет харкать кровью, то на мировой экономике можно смело ставить крест. Однако, изъявляя готовность к лидерству, американцы резонно ожидают от европейцев более-менее консолидированной готовности следовать в кильватере американской политики. То есть тоже пытаться запустить экономический мотор путем накачивания денежной массы и стимулирования спроса. Вот здесь и возникают трудности, причем (в контексте последних лет это уже не вызывает удивления) со стороны трансатлантических партнеров Вашингтона — Германии и Франции.
Едкие американские либералы уже окрестили франко-немецкий тандем «союзом гиперактивного коротышки и флегматичной толстухи». В то же время — о, удивительный прецедент кризисной поры! — недолюбливающие Европу американские консерваторы уже подняли немецкого канцлера на щит как «восхитительный голос разума в море безумия». Меркель представляет кризис в виде некого крутого виража: будешь ехать слишком медленно — заглохнешь, будешь ехать слишком быстро — перевернешься. Она считает, что мировые экономики уже набрали максимально допустимую скорость. Еще немного — и мир захлебнется в потоке государственных ассигнований. Исходя из этой логики и израсходовав уже 4,5% национального ВВП на стимулирование спроса и кредитования, она скептически относится, скажем, к идее выделения новых миллиардов на поддержку страдающих от кризиса восточноевропейских стран. Эта же логика стоит за ее прохладным отношением к спасению от банкротства одного из столпов немецкого автомобилестроения — концерна «Опель». Логику Меркель можно понять, учитывая приближающиеся в Германии выборы. Г-жа канцлер воистину стоит между Сциллой и Харибдой. Поддержав рузвельтовские рецепты борьбы с кризисом, она потеряет свой консервативный электорат. Однако, если случится худшее и летом в Германии пойдет череда резонансных банкротств, то ее же упрекнут в недостаточно быстром реагировании. Поэтому за ее «восхитительным разумом» прослеживается не только и не столько последовательный консерватизм, сколько банальная политическая осторожность.
Остается надеяться, что Меркель не будет рассматривать нынешнюю ситуацию как возможность расплатиться с американцами за унижения прошлых лет. Политические инсайдеры помнят, что за последнюю пятилетку не было ни единого американо-немецкого саммита, на котором немцы не умоляли бы американского президента выровнять невыгодный для европейских экспортеров курс доллара, а тот не пожимал равнодушно плечами, ссылаясь на «рыночные флуктуации».
Американцы предостерегают: если консенсус «англосаксов» и ЕС не будет достигнут, «большая двадцатка» может запросто превратиться в «большую двойку», имея в виду Соединенные Штаты и Китай — две супердержавы, которые объективно задают тон в мировой экономике. Однако и здесь не обходится без напряжения. Китай тоже не хочет следовать в русле американской политики. Он тоже отказывается выделять 400—500 млрд. долл. в качестве дополнительного «стимулуса», ссылаясь на то, что все еще остается развивающейся страной, а посему должен не столько предоставлять, сколько получать помощь. Тем временем небезызвестный Йошка Фишер уже грустно предрек, что «мир после кризиса» будет либо американо-китайским, либо просто китайским. Не исключено, что американо-китайский стратегический и экономический диалог (новый формат двусторонних контактов, о котором договорились в Лондоне Обама и Ху Цзиньтао) станет первым шагом в этом направлении. То же касается и идеи введения мировой резервной валюты, которая обсуждалась на встречах Обамы с его российским и китайским коллегами.
Состоявшаяся в резиденции американского посла в Лондоне встреча Обамы и Медведева вообще была изюминкой визита. Обе стороны были заинтересованы в ее позитивном исходе. Медведев — потому что обостряющийся экономический кризис в России усиливает и ее зависимость от главной мировой супердержавы. Обама — потому что Москва держит в руках ключ к двум задачам, приоритетным для американской внешней политики. Во-первых, это подписание нового Договора о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО-2). Во-вторых, это сдерживание ядерных амбиций Ирана. Без поддержки России как лидирующей ядерной державы и постоянного члена СБ ООН прогресса не будет ни на первом, ни на втором направлении. Итак, объективная и не очень приятная для некоторых восточноевропейских стран реальность: когда Медведев и Обама сидели за столом переговоров, более заинтересованной стороной был американский президент, для которого внешнеполитическая сфера является пока единственным полем, где он может достичь реальных, заметных для избирателя успехов.
Заинтересованность американцев, старание делать ударение на позитиве четко прослеживается в совместном заявлении Обамы и Медведева, принятом по итогамследам встречи. Сколько бы ни говорил Белый дом о «принципиальности» нового диалога с Россией, целая пропасть разделяет жесткую бушевскую риторику времен «южноосетинского кризиса» и обамовское осторожное признание «разных взглядов на причины военных действий августа прошлого года». В то же время и согласие подписать новый ДНЯО, и перспектива обсуждения медведевских инициатив относительно «новой системы безопасности в Европе», и обязательство активизировать усилия по вступлению России в ВТО, и договоренность о скором визите Обамы в Россию свидетельствуют о четкой перспективе новой оттепели в американо-российских отношениях.
После Лондона стало очевидно: россияне пытаются соблазнить Америку по всем законам куртуазного романа. Вначале, по горячим следам победы Обамы они демонстрировали холодность и нарочито скептический взгляд на возможность «перезагрузки/перегрузки» отношений с Америкой. Затем московский след прослеживался в отказе Киргизстана предоставлять американцам свою базу. В течение месяцев Москва всячески показывала, что не собирается забывать обиды, прозвучавшие во время американской президентской кампании. Чего только стоила заявка Клинтона: «У Путина не то, что плохая душа, у него вообще нет души»! Затем, выдержав паузу, в решающий момент перед лондонским саммитом, 31 марта Медведев разразился статьей в «Вашингтон Пост» с лакомой наживкой — предложениями активизировать переговоры о разоружении и объединить усилия в решении афганской проблемы. Для американцев это было достаточным поводом, по крайней мере, очень внимательно прислушаться к Медведеву, а также к Путину — по саркастическому выражению одного из журналистов, «невидимой горилле», незримо, но очень ощутимо присутствовавшей за столом переговоров Обамы и Медведева.
Складывается впечатление, что российская политика новой администрации находится на распутье. С одной стороны, многие американцы, в том числе и избиратели Обамы, по привычке склонны смотреть на Россию через спусковой прицел, точно так же, как большинство россиян враждебно смотрят на Америку. С другой — объективно эти страны сейчас весьма зависят друг от друга. Не случайно осторожная ориентация на примирение с Россией чувствовалась уже во время избирательной кампании, когда Обама подчеркнуто осторожно выбирал эпитеты в отношении Москвы и даже дипломатично уклонился от встречи с Ющенко и Саакашвили в сентябре. Более того, опубликованные недавно выводы независимой комиссии Хейгела—Харта относительно путей улучшения отношений с Россией говорят, по крайней мере, о двух вещах. Во-первых, официальный Вашингтон думает о таком улучшении. Во-вторых, он ищет цену, которую готов заплатить за такое улучшение. Сторонников евроатлантического курса Украины должно насторожить то обстоятельство, что Хейгел, Харт и еще 24 бывших политика и ведущих эксперта считают оптимальной ценой отказ от настойчивого лоббирования членства Украины и Грузии в НАТО. Напомним, что до последних выборов сенатор Чак Хейгел был близким другом Обамы по комитету иностранных дел и даже сопровождал будущего президента во время его предвыборной поездки в Ирак.
Что касается остальной программы европейского турне Обамы (оно было в разгаре, когда «ЗН» готовилось к печати), то не нужно быть экспертом, чтобы предположить, что она будет не столь проблемной, как лондонская составляющая. Вначале по оба берега Рейна, во французском Страсбурге и немецком Келе, а также неподалеку — в Баден-Бадене пройдет юбилейный саммит НАТО. Вероятно, на нем возникнут дискуссии по кандидатуре нового генсека альянса. А еще более вероятно, что саммит либо утвердит на этой должности датского премьер-министра Расмуссена (если Турция снимет свои возражения), либо отложит решение вопроса на более поздний срок (если Турция будет продолжать настаивать на извинениях датчанина Расмуссена за пресловутые антиисламские карикатуры). Вполне возможно, будут новые дискуссии о большей вовлеченности европейских членов альянса в Афганистане. Ситуация в этой стране вызывает все большую тревогу по мере приближения там президентских выборов.
Очевидно, что будут фанфары по поводу вступления в НАТО Хорватии и Албании. Ну и конечно, наиболее актуальным для нас вопросом станут дискуссии относительно евроатлантического будущего Украины и Грузии. Причем важны не только публичные декларации, но и закулисные переговоры, на которые может повлиять и лондонский тет-а-тет Обамы с Медведевым. Небезынтересно, кстати, что на Страсбургском саммите снова возник вопрос, по какому алфавиту рассаживать лидеров держав. Причина — желание Николя Саркози как лидера Франции, которая вернулась в лоно НАТО, сидеть непосредственно рядом с генсеком альянса, то есть не по алфавитной рассадке. Если верить немецкой прессе, французы в последний момент сняли свои возражения, получив согласие генсека, что Саркози будет сидеть с ним рядом на пресс-конференции и фотосъемке.
Затем Обама отбудет в Прагу, где его ожидает и вовсе теплый прием на саммите США–ЕС. Среди прочего, там будет обсуждаться так называемое Восточное партнерство — предложенный поляками и шведами новый формат сотрудничества ЕС со странами бывшего СССР, где Украина будет играть лидирующую роль. Это в том случае, если Киев согласится на условия ЕС и добьется от него признания, что Восточное партнерство никоим образом не снимает с повестки дня вопрос перспективы членства для Украины. В распоряжении Обамы будет четкая позиция Киева по этому поводу. Об этом позаботились украинские дипломаты, которые накануне лондонского турне передали своим американским коллегам ряд сигналов относительно украинских приоритетов на европейском направлении. Остается надеяться, что в духе недавней хартии о партнерстве Украины и США официальный Вашингтон учтет эти приоритеты. Партнерство-то — стратегическое!