Боевики, в одночасье появившиеся на улицах Назрани и других населенных пунктов Ингушетии… Штурм здания МВД республики, погибшие милиционеры… Заявление президента Ингушетии Марата Зязикова о том, что он контролирует ситуацию в республике, сделанное как раз тогда, когда шли бои… Боевики, растворившиеся в ночи после рейда… Изменяющееся день ото дня число погибших и раненых и версии того, что происходило… Ко всему этому еще долго будет приковано внимание наблюдателей. Конечно, и раньше кавказская война переходила чеченские границы — вспомним хотя бы тот зловещий рейд отрядов Шамиля Басаева в Дагестан, после которого началась вторая чеченская. Но никогда еще операция боевиков не распространялась на территорию целого субъекта федерации и не приводила к планомерному уничтожению сотрудников силовых структур. Никогда еще президент Российской Федерации не признавал — как это сделал Владимир Путин на Камчатке — того, что его неправильно информировали о происшедшем. Конечно, это еще не изменение кавказской политики — судя по первой реакции Путина, никакого изменения и не предвидится, будет только усиление силовой составляющей. Но, тем не менее, это начало понимания того, что не только рядовые граждане, но и сама власть, сам верховный главнокомандующий вооруженными силами России становятся заложниками той виртуальной телевизионной псевдореальности, которая выстроена вокруг Кавказа в период путинского президентства. Так что, как и после убийства президента Чечни Ахмада Кадырова, власть — и на местах, и в Кремле — оказывается не способной понять, что же происходит на самом деле. И президенту уже не приходится полагаться на советников — он вынужден лететь и в Грозный, и в Назрань, чтобы понять нетелевизионную реальность…
О том, что на самом деле произошло в Ингушетии, пока можно только гадать. Более того, рискну предположить, что правды об этом мы не узнаем никогда — как было со многими событиями на Кавказе. И все же есть некоторые неоспоримые факты, которые позволяют, по крайней мере, понять причины происшедшего. В эпоху первого президента Ингушетии генерала Руслана Аушева, как известно, представить себе саму возможность нападения боевиков на эту республику было невозможно. Аушев возглавил Ингушетию в непростое время — она только появилась на российской политической карте после осетино-ингушского конфликта вокруг Пригородного района Владикавказа. Центр тогда поддержал осетин, и Аушеву совершенно не нужно было наживать себе новых врагов. Он старался балансировать между чеченцами и Москвой — поддерживал неплохие отношения и с Джохаром Дудаевым, и с Борисом Ельциным, выступал за политическое решение чеченской проблемы, но вместе с тем оставался гарантом невозможности проявления сепаратистских настроений в Ингушетии. В путинскую эпоху на Ингушетию Аушева стали смотреть совсем по-другому. Республика воспринималась в Кремле как рай для боевиков, а сам Аушев — как опасный оппонент силовой линии президента России и, к тому же, как человек, установивший в Ингушетии безраздельное правление своего клана. Причем отнюдь нельзя сказать, что такой взгляд был несправедлив. Но, во-первых, если бы Аушев не был бы осторожен с боевиками и не выступал бы за разрешение конфликта политическим путем, он давно уже превратил бы родную республику в театр военных действий. Ну а клановое управление — это, пожалуй, отличительная черта российской политической системы от Москвы до самых до окраин. Почему Аушев должен был стать исключением из правил? Как бы там ни было, генерала заставили уйти. Его преемника, Марата Зязикова, полковника ФСБ, которому незадолго до выборов дали звание генерала, ингушам буквально навязали. По методике проведения выборы президента Ингушетии могут сравниться разве что с выборами президента Чечни — других таких выборов в республике не было. С дистанции сняли практически всех популярных претендентов, способных конкурировать с кандидатом Москвы. При этом во второй тур Зязиков вышел вместе с дублером «аушевских» кандидатов депутатом Государственной думы Алиханом Амирхановым. Амирханов опережал Зязикова в два раза — но во втором туре Зязиков выиграл с перевесом в 10 процентов голосов, после чего его противник заявил о широкомасштабной фальсификации выборов. Нужно ли объяснять, что в результате в Ингушетии появился как раз тот президент, который был нужен Кремлю, — без всяких признаков опоры на местную элиту и уже потому вынужденный соглашаться с любым пожеланием Москвы. Действия Зязикова были просты — и каждое из них могло привести к силовой развязке. Он постарался установить в Ингушетии собственную власть — и в результате, как позже Ахмад Кадыров, нажил себе недоброжелателей в среде недавних хозяев Ингушетии. Он начал действия по ликвидации боевиков, их опорных пунктов, их сторонников — и в результате стал смертельным врагом чеченских полевых командиров. Он ликвидировал лагеря беженцев — и в результате лишил республику естественного живого щита от нападения из Чечни. Поэтому правильнее было бы спрашивать не о том, кто напал на Ингушетию, а, скорее, — кто мог на нее не напасть. Это могли сделать и чеченские полевые командиры, которые считают режим Зязикова и его силовиков логичным продолжением российских силовых структур. Это могли сделать и свои, ингушские боевики, которые хотели продемонстрировать Зязикову, что в республике он не хозяин, и отомстить зязиковским силовикам. Это нападение, в конце концов, могли организовать даже и не боевики, а просто силы, желающие ускорить крах Зязикова — точно так же, как не обязательно боевики взорвали Кадырова в мае и хотели взорвать Зязикова в апреле. Более того, рискну предположить, что пока Зязиков остается президентом Ингушетии, она будет все чаще появляться в сводках военных действий — хотя бы исходя из той простой логики, что этой республике необходим президент, способный находить компромисс между волей Центра и кавказской реальностью, а генерал ФСБ Зязиков таким руководителем быть не может.
Впрочем, вряд ли в Кремле согласятся с такой оценкой — даже после ингушской трагедии. Потому что из гибели президента Чечни Кадырова был сделан элементарный вывод: Кадырова нужно клонировать. На этой неделе о своем участии в президентских выборах в Чечне заявил министр внутренних дел республики Алу Алханов. А начал он свою предвыборную кампанию — как когда-то Зязиков — появлением в кремлевском кабинете президента России Владимира Путина. Это появление, вероятно, должно было продемонстрировать — как ранее продемонстрировало появление там же Рамзана Кадырова, — что глава государства не собирается отказываться от сподвижников погибшего президента Чечни и теперь вот в предстоящей в Чечне предвыборной кампании Кремль однозначно ставит именно на Алханова — и ни на кого другого. Причем с констатацией этого факта в президентской администрации почему-то отчаянно торопились. Формальным поводом для встречи Путина и Алханова было представление президенту временного министра внутренних дел Чечни, однофамильца действующего начальника Руслана Алханова. Однофамилец назначается на время предвыборного отпуска Алханова. Неясно, почему об этом вообще должен был узнать президент. И хотя для обсуждения кандидатуры временного министра логично было бы дождаться возвращения из Кишинева с заседания министров стран СНГ министра внутренних дел России Рашида Нургалиева, с логикой организаторы встречи решили не считаться. В результате уже сам Владимир Путин был вынужден посоветовать чеченскому министру поговорить с российским.
Но главное — все убедились: Путин поддерживает Алханова. Впрочем, никакой особой сенсации в этом нет. О министре внутренних дел как о возможном наследнике Кадырова стали говорить практически сразу же после гибели президента Чечни. Оставалось уговорить сторонников сына погибшего президента Рамзана Кадырова, которые никак не могли смириться с мыслью, что спешно назначенный первым вице-премьером Рамзан слишком молод для поста чеченского президента и никак не сможет баллотироваться. И согласовать кандидатуру с Кремлем. Остальное, как говорится, дело техники.
Только выдвижение это выглядит не общечеченским, даже не общеэлитным — если иметь в виду элиту поддерживающих Россию чеченцев. Оно выглядит внутрикадыровским. Не случайно сама процедура выдвижения Алханова состоялась именно в Центорое, родном ауле Кадыровых. А после этого практически уже поддержанного «Единой Россией» Руслана Ямадаева поставили перед необходимостью отказаться от участия в выборах президента Чечни. То есть вместо того, чтобы придать заслуженному силовику черты общечеченского кандидата, всех сомневающихся пытаются убедить: Алханов — это Кадыров сегодня.
Но зачем? Ведь погибший президент Чечни популярностью в республике не пользовался. Для обеспечения его победы на выборах пришлось изъять из избирательных бюллетеней целую группу кандидатов, каждый из которых имел прекрасную возможность победить главу чеченской администрации. Да, Кадыров победил — но смог поруководить республикой всего несколько месяцев. Можно, конечно, порассуждать о боевиках. Но гибель Кадырова продемонстрировала тотальную изолированность его клана.
Можно, конечно же, найти немало причин того, почему Кремль с упорством, достойным лучшего применения, ставит на кадыровский клан, игнорируя всех остальных — и Ямадаевых, и Гантемирова, и Джабраиловых, и Сайдуллаева. Но сама эта ставка — яркая иллюстрация тупика, в котором оказалось решение чеченской проблемы. Рассчитывая на кадыровский клан, Кремль мог надеяться, что люди, которым «отдали» Чечню, установят в ней порядок — хотя бы в благодарность. Но Чечня оказалась Центорою не по зубам. И с каждым новым кадыровцем во главе республики брожение в ней будет усиливаться. Причем — и это уже самое обидное для Кремля — это брожение не среди зловредных боевиков, а среди сориентированных на Москву чеченцев. И примерно такое же брожение сегодня происходит среди сориентированных на Москву ингушей.
На самом деле то, что сейчас происходит на Северном Кавказе, трудно объяснить с позиций формальной политической логики. То, что Кремль игнорирует Аслана Масхадова, как раз объяснить еще можно — возобладала линия на сохранение территориальной целостности Российской Федерации. Можно говорить, что без договоренности с боевиками урегулирования достичь нельзя, что необходимо начать переговоры. Обязательно возникнет вопрос — с кем, так как сроки полномочий Масхадова как президента Ичкерии давно завершились, и реальным влиянием на всех полевых командиров он, очевидно, не пользуется. Но это уже совсем другая история. Самое важное в ситуации на Северном Кавказе сегодня — не объяснимое нежелание говорить с боевиками, а как раз необъяснимое игнорирование Москвой интересов промосковски ориентированных элит — и в Чечне, и в Ингушетии (думаю, не только там). Для утверждения своей состоятельности эти элиты вынуждены совместно с боевиками или руками боевиков подрывать стабильность установленных волей Москвы политических режимов. А Москва оказывается заложницей тех отнюдь не самых влиятельных группировок, которые она же привела к власти, и радуется отсутствию их влиятельности, означающему абсолютную подконтрольность и исполнительность. А исполнительность эта приводит к появлению новых врагов, заинтересованных в дестабилизации и готовых действовать… И это уже не тупик, через который еще можно было прорваться на танке или с оливковой ветвью в руке. Это настоящий заколдованный круг, из которого не может быть выхода…