Визит российского президента в Соединенные Штаты, на этот раз широко разрекламированный не только его отечественными, но и западными СМИ, визит, от которого ожидали почему-то серьезного прорыва в российско-американских отношениях — о прорыве не говорил только ленивый, и тут не стоит ссылаться на журналистов, сам президент Буш обещал нечто подобное, — на самом деле завершился без каких-либо впечатляющих результатов. Президенты сообщили о решениях, согласованных гораздо раньше, вполне успешно отыграли свои роли в Вашингтоне, на ранчо Буша под Кроуфордом и в Нью-Йорке. Но по тем принципиальным позициям, которые до сих пор остаются камнем преткновения в российско-американских отношениях — например, относительно того же договора по ПРО — никаких особых компромиссов не достигнуто, стороны просто остались на прежних позициях и договорились продолжить консультации. Собственно, этот американский визит Путина почему-то напомнил мне первую в истории советско-американских отношений поездку в США Никиты Хрущева. Там тоже было ранчо, была дружелюбная атмосфера, были транспаранты, которыми встречали советского гостя в провинциальных городках, — но никаких особых результатов. Да, собственно, тогда в Москве и Вашингтоне рассчитывали не столько на результаты, сколько на демонстрацию новой атмосферы в советско-американских отношениях, хотели, с одной стороны, показать первому секретарю ЦК КПСС, что американцы тоже люди, а с другой — продемонстрировать американцам, что лидер советских коммунистов — не бронзовый Сталин со звериным оскалом, а вполне живой пожилой человек под руку с приятной домашней супругой… Вот нечто подобное происходило и сейчас: визит Путина зафиксировал новую атмосферу в российско-американских отношениях, которая начала складываться естественным преодолением «холодного мира» после событий 11 сентября и окончательно была продемонстрирована во время недавней встречи в Шанхае, когда стало ясно, что, несмотря на самоотверженность и солидарность, Москва своего не упустит. Как, впрочем, и Вашингтон.
Поскольку я отношусь к той немногочисленной группе наблюдателей, которая изначально придерживалась мнения, что никакого прорыва во время визита президента России в США ожидать не приходится, могу с чистой совестью признаться в своей ошибке. Я исходил из обстоятельств сугубо объективных, понимая, что диалог между Россией и США сегодня находится в той точке, в которой можно ожидать поиска компромисса, но не его близкого нахождения. И именно поэтому визит Путина становится скорее частью большого политического шоу под названием «Свободный мир против террора даже русские с нами кто бы мог подумать», а не поводом для достижения каких-либо переломных договоренностей. Но накануне визита сложились обстоятельства еще и субъективные, мной не учтенные. Когда в Москве был министр обороны США Дональд Рамсфелд, ему ясно дали понять, что Россия уже готова к уступкам по ПРО, ее нужно только хорошенько об этом попросить. Об этом говорил министр обороны России Сергей Иванов после встречи Рамсфелда с Владимиром Путиным, сам Путин накануне визита дал весьма разумное и точное в большинстве внешнеполитических формулировок интервью американским журналистам, также располагавшее к компромиссу. Но тем не менее с журналистами накануне визита Путина в Вашингтон встречался и глава президентской администрации Александр Волошин. Это тем более странно, что обычно Волошин не вмешивается во внешнеполитические вопросы. Но на этот раз глава президентской администрации четко сказал, что позиция России по ПРО останется неизменной. И эта позиция была озвучена Путиным в Вашингтоне, она осталась неизменной, несмотря на объективную готовность российского президента к компромиссам.
Мне уже приходилось писать, что, по моему мнению, преемственность власти в России устроена следующим образом. При передаче власти от Бориса Ельцина Владимиру Путину новому президенту никто не говорил, как он должен себя вести, в какие сферы вмешиваться, а в какие не вмешиваться, где он может ощущать себя полновластным хозяином, а где не должен. Путин неоднократно вынужден был идти буквально наощупь, даже в важнейших кадровых вопросах — если вспомнить, что члены Совета Федерации уже обсудили и одобрили на профильном комитете кандидатуру Дмитрия Козака, близкого соратника Путина, на пост генерального прокурора, а наутро им прислали конверт с фамилией «Устинов», то станет ясно, как работает машина этой преемственности. Но до последнего времени у меня была определенная уверенность, что семья первого президента — и ее многочисленные, влиятельные и даже несколько усиливающиеся представители в высших эшелонах власти не интересуются внешней политикой. Почему же Волошину вдруг понадобилось общаться с прессой?
На то есть несколько причин. Первая из них связана с определенными опасениями о будущей базе поддержки президента России. Владимир Путин несколько оторвался от правящего слоя в своей оценке событий 11 сентября, оказался гораздо более адекватен происходящему, чем многие российские политики и — судя по результатам социологических опросов — чем народ России. На первый взгляд, это странно, так как президент до последнего времени был убежденным популистом и потакал даже не народу, а собственным представлениям о народе — например, навязав стране сталинский гимн в качестве государственного гимна России. Но, вероятнее всего, дело не в каких-то сверхлиберальных убеждениях Путина, а в отчаянном поиске им групп поддержки. Никакого сопротивления режиму в стране нет, никакой особой оппозиции тоже, но доступ-то к основным финансовым потокам для окружения Путина заказан, в регионах тоже приходится все время лавировать, власть кажется призрачной, и становится ясно, что она никогда не будет подлинной, пока есть Барвиха и люди Ельцина! И в этой ситуации ясно, что если Запад становится заинтересован в самом президенте Путине как самом современном и реалистичном из политиков, в дело вступают такие международные группы поддержки, с которыми не рискнет ссориться даже «семья». А вот тут-то мы элегантненько напоминаем Западу, что если захотим заняться внешней политикой, мы и ею займемся и ключи от всех важнейших кабинетов все-таки в наших руках, и не нужно лишних иллюзий. Так что в этом смысле появление Волошина с его собственными внешнеполитическими взглядами, очевидно противоречившими намерениям президента до его приезда в США, очень даже оправданно.
Следующая причина — и, вероятно, самая главная — в необходимости не допустить кадровую революцию, о необходимости которой в окружении Путина говорят чуть ли не с 31 декабря 1999 года. Тут, конечно, интервью Волошина — всего лишь знаковый эпизод, не более того. Но таких эпизодов происходит немало. Журнал «Власть» подсчитал, что для того чтобы установить реальный контроль над страной, российскому президенту необходимо назначить на ключевые государственные посты 45 своих людей, а если прибавить к ним первых заместителей, то тогда количество возрастет до 147 человек. За 600 дней, прошедших с президентских выборов, в руководство страны вошло 33 сторонника Путина, из них на высших постах оказалось 17 человек. Журнал произвел нехитрый подсчет, согласно которому при таких темпах расстановки Путину потребуется для установления полного контроля над страной (то есть включая заместителей) 14 с половиной лет, а назначение на ключевые посты будет закончено как раз к марту 2008 года, то есть к концу второго президентского срока (а то, что второй срок будет, мало у кого вызывает сомнения).
Не знаю, нужно ли что-либо добавлять к этой арифметике. Она подсказывает, что президенту, если он действительно хочет править страной, не учитывая влияния старой гвардии, просто необходима кадровая революция. Не утверждаю, конечно, что и после этого все закончится — в конце концов, не секрет, что какой-либо сплоченной петербургской группы, на которую мог бы опереться Путин, не существует в природе, а есть несколько групп влияния из Петербурга и ФСБ родом, враждующих между собой не на жизнь, а на смерть, не способных договориться между собой. Ведь и Чубайс из Питера, а между тем у него своя зона влияния, свои отношения с «семьей», свои связи с окружением Путина из группы выходцев из мэрии, к которой относится тот же вице-премьер Кудрин, работавший с Чубайсом долгие годы, а теперь работающий с Путиным. И таких примеров сложных комбинаций можно привести немало. При этом нужно точно понимать, что такое кадровая революция. Когда меняют далекого от «семьи» руководителя «Газпрома» Рема Вяхирева, назначая на его место бывшего сотрудника питерской мэрии Алексея Миллера, — это еще не кадровая революция, а попытка освоения вожделенных финансовых потоков, принесшая сплошные разочарования. Когда заводят уголовное дело на некогда всесильного министра путей сообщения Николая Аксененко — это тоже не кадровая революция, а всего лишь свидетельство сведения счетов в самой «семье». Кадровая революция будет, когда РАО «Российские железные дороги» будет создано и отдано человеку Путина, не раньше. А вот когда все (кроме молчащего президента) дружно защищают честь и достоинство министра по чрезвычайным ситуациям и лидера партии «Единство» Сергея Шойгу, а он оказывается в больнице после обысков, произведенных в министерстве Генпрокуратурой, — это уже заявка на будущее. И когда председатель Счетной палаты Сергей Степашин с трибуны Совета Федерации обвиняет правительство и премьера Касьянова в игнорировании результатов проверок — это тоже очень серьезно. Но это разведка. При этом нужно понимать, что когда в российских СМИ говорят об использовании Счетной палаты как рычага давления на неугодных чиновников — это тоже преувеличение. Просто Счетной палате президент может доверять куда больше, чем Генеральной прокуратуре, потому что никогда не может знать, не обернется ли внезапно прокурорское рвение против его людей, — а так уже бывало. Но и Сергей Степашин, который был премьер-министром до Путина, — не человек Путина, а человек, способный к сотрудничеству с земляками в гораздо большей степени, чем очевидно чужой генеральный прокурор. И с помощью Счетной палаты президент просто проверяет, как далеко он может зайти.
Все это напоминает игру в гольф на минном поле — можно попасть в лунку, но нет никаких гарантий, что все не взорвется — и мяч, и лунка, и зрители вокруг… Но пробовать надо, и на разных игровых площадках, потому что для Владимира Путина остановиться — означает проиграть власть. А когда эта власть уже в руках, ее можно потрогать, погладить, но нельзя ничего ей приказать — это ужасно нервирует. И президент России продолжает свой матч с хладнокровием сапера, понимающего, что в его работе взрывы просто неизбежны…