Перспективы войны в Ираке и ее последствия вот уже несколько месяцев находятся в центре внимания политиков, аналитиков, средств массовой информации, международных организаций и общественного мнения. Многие участники развернувшейся дискуссии справедливо замечают, что речь должна идти не столько об Ираке, сколько о создающемся на наших глазах новом мировом порядке, прологом которого могут в одинаковой степени стать не только война, но и сохраняющаяся возможность ее предотвратить.
Не будем забывать, что в истории человечества нормой всегда была скорее война, чем мир. Коренные изменения в обустройстве мира всегда происходили после войн. Обе мировые войны начинались в Европе. И Лига наций, возникшая после Первой мировой, и Организация Объединенных Наций, созданная после Второй мировой войны, и даже Европейский Союз, одно из самых удачных творений послевоенного времени, — все возникали не из успеха-триумфа, а из неуспеха-провала-катастрофы. В этом смысле 11 сентября 2001 года можно считать первой войной нового тысячелетия, по своему влиянию и потенциалу перемен в обустройстве мира сравнимой с последствиями мировых войн века минувшего.
Впервые эта война непосредственно коснулась территории США, единственной сверхдержавы и постмодернистской «империи». Пережив боль и изведав страх, Америка впервые поняла, что ее территория уязвима и, следовательно, само понятие «уязвимости» относится к ней так же, как и к другим странам. Вчерашнее «там», обернулось сегодняшним «здесь». Экзистенциальность ощущения «потерянного рая» подчеркивалась простым вопросом: «Сможет ли Америка когда-либо снова чувствовать себя в безопасности?». Драматичность самой постановки такого вопроса помогает понять суть происходящих изменений во взглядах на мир и миропорядок после трагедии 11 сентября.
Чалмерс Джонсон писал в 2000 году: терроризм «поражает невинных для того, чтобы привлечь внимание к грехам неуязвимых». Но проблема даже не в уязвимости мнимой или реальной. Уязвимость — это неизбежное зло любого открытого общества. Настоящим же вызовом, по мнению некоторых американских аналитиков, является сохранение демократии, как ее понимают американцы, в условиях мирового порядка, основанного на демократических ценностях и сложившихся нормах международного сотрудничества. Таким образом, Ирак — это, в первую очередь, тест на пригодность существующей системы миропорядка и способность демократических государств солидарно бороться против терроризма и порождающих его причин.
Однако чем ближе к войне, тем становится все более очевидным, что ситуация вокруг Ирака порождает не один, а целую серию новых тестов, ставит новые вопросы и побуждает сформулировать по-новому старые проблемы, унаследованные еще от периода «холодной войны». Налицо серьезные различия в восприятии угроз, видении адекватных ответов на них, выборе способов поведения, а также понимании роли основных международных организаций. Углубились расхождения в оценке сравнительных преимуществ и слабостей — политических, экономических, военных — мультилатерализма (многосторонности) и унилатерализма (односторонности).
Греческий историк Фукидид считал, что в международных отношениях «сильный делает то, что может, а слабый — то, что должен». Если бы он жил в наше время, вполне возможно, что в качестве примера мог бы использовать историю расширения НАТО. В Европе многие страны, в том числе союзники США, поначалу прохладно относились к такой перспективе, считая, что это может дестабилизировать Россию. Сама Россия громко и демонстративно протестовала, проводила «красные линии» и… смирилась. А что еще могла сделать страна, чей ВВП на душу населения находится на уровне Гватемалы, Ирана и Габона? Но в современном мире существует больше категорий государств, чем «сильные» и «слабые». Бывший министр иностранных дел Франции Ю.Ведрин, например, различал шесть — одну «гипердержаву» (США), семь «глобально влиятельных государств», включая Францию, «государства», «нормальные страны», «несостоявшиеся страны» и «микрогосударства». Добавим, что почти все они являются членами ООН, а многие состоят и в других международных организациях либо участвуют в тех или иных международных режимах. Напомним, что в свое время США вместе с Ираком принимали участие в блоке СЕНТО (Организации центрального договора), который до 1959 года назывался Багдадским пактом и куда входили также Турция, Пакистан, Иран и Великобритания.
Конфликт восприятий
Американцы не прилетели на Землю с Марса, а немцы и французы — с Венеры. Однако их разделяет сегодня разное понимание природы и последствий войны против терроризма. В Западной Европе воспринимают события 11 сентября 2001 г. как продолжение уже известного феномена в новой транснациональной форме. Поэтому и реакция на него менее динамичная с очевидным приоритетом невоенных инструментов (многосторонней дипломатии, экономической помощи, сдерживания через санкции) и опорой на международные организации. Отмечая тенденции, мы, однако, не можем говорить об общей европейской позиции. Существуют отличия в восприятии как среди стран—членов Европейского Союза, так и между отдельными странами—членами ЕС с одной стороны, и странами—кандидатами в члены ЕС — с другой. Нашумевшие заявления и письма «восьми» и «десяти» — яркое тому подтверждение. Настолько яркое, что некоторые комментаторы во Франции назвали эти письма «преступлением против самого духа Европы».
Важным фактором, ограничивающим пространство для маневра европейских лидеров, являются приоритеты внутренней политики, что наиболее четко продемонстрировал во время последних выборов в Германии канцлер Шредер. Немаловажно, что 15 миллионов мусульман в Европе влияют на политику в европейских странах в отношении Ирака точно так же, как латиноамериканцы в США — на американскую политику в отношении Мексики или Кубы.
Америка, пережившая ужас 11 сентября, воспринимает угрозу терроризма более остро и с гораздо большей степенью новизны. Реакция на нее более динамичная и жесткая с приоритетом военных инструментов в ближайшей перспективе и тенденцией больше полагаться на свободу односторонних действий и упреждающих ударов, не ограниченных паутиной конфликтных интересов далеких от совершенства международных организаций, например ООН.
Для эффективных совместных действий в борьбе против терроризма необходимо наличие общего чувства опасности, одинакового восприятия угрозы и схожего инстинкта реагирования. Ясно, что, несмотря на наличие многих общих позиций, сегодня нельзя говорить о достаточном совпадении по первому пункту (оценка опасности и угроз) и еще меньше оснований — по второму (манера поведения в ответ на угрозы). Не прибавляют оптимизма и уже известные ситуации, когда выражение солидарности как подтверждение принципа и политической воли заменяется декларацией солидарности quid pro quo как подтекст торга партнеров и союзников (?) за цену услуг.
В одиночку или в компании?
США — единственная сверхдержава в мире и в этом смысле «необходимая держава», как однажды выразилась Мадлен Олбрайт. Как гипердержава США имеют все возможности первыми использовать выгоды и преимущества глобализации. Обратная сторона медали в том, что США первыми могут почувствовать на себе и новую природу глобальных рисков и глобального дискомфорта.
Америка вне конкуренции, когда речь идет о выигрыше войны. Возможно, Штаты единственная страна в мире, которая может в одиночку выиграть современную войну (и не одну). Бюджет Пентагона, и без того немалый, увеличили в 2002 году еще на 48 миллиардов долларов. В результате на военные нужды Соединенные Штаты расходуют сейчас один миллиард долларов в день. Но Америка не может в одиночку обеспечить поддержание мира после войны — ей нужны союзники и партнеры, как это было в Боснии, Косово и Афганистане. Интересно, что удельный вес США в мировой экономике сейчас примерно такой, как в 20-х годах прошлого века (23—24%), когда США придерживались скорее изоляционистской позиции. В конце же 40-х годов доля США была намного большей, и тем не менее именно тогда были созданы ООН и многие другие международные организации, соучредителем которых были Соединенные Штаты. С тех пор Америка накопила немало дипломатического капитала. Как много она готова его потратить для успешной борьбы с глобальным терроризмом, не рискуя одновременно опасностью растущего антиамериканизма?
Когда в конце 80-х — начале
90-х годов Михаил Горбачев говорил о «новом политическом мышлении», Джордж Буш-старший предлагал обсудить «новый мировой порядок». «Кто не с нами, тот против нас», — уверенно утверждает сегодня Джордж Буш-младший. Глобализация как относительно новый феномен и общий знаменатель происходящих перемен провоцирует разные ответы на свои вызовы и возможности. Насколько возможен многополярный мир в условиях существования одной сверхдержавы? Насколько унилатерализм совместим с требованиями глобального миропорядка? Насколько эффективны и надежны существующие международные организации как объединения суверенных государств в новых условиях, когда государства перестали быть единственными действующими лицами мировой политики, а безопасность и угрозы стали глобальными, обесценивая значение географии, границ и территорий? Если США — единственная сверхдержава, означает ли это, что любое партнерство с ней не может не быть асимметричным?
Мир не испытывает недостатка в суждениях, которые в большинстве своем отстаивают статус-кво и предупреждают об опасностях резких перемен. Известный политолог, директор Фонда стратегических исследований Франсуа Хейзбург считает, что унилатерализм может привести к тому, что «ЗАПАД как таковой прекратит существование». Своеобразной «религией» сверхдержав большей части второй половины двадцатого века был контроль над вооружениями и стратегический паритет. Сейчас это не так. Унилатерализм не рассматривает традиционный контроль над вооружениями и некоторые соглашения, основанные на его логике, в качестве «священной коровы».
Некоторые наблюдатели считают, что успешная смена режима в Ираке, достигнутая в результате односторонних действий и в неполном соответствии нормам международного права, может означать конец «старой ООН», клиническую смерть НАТО в его нынешнем виде и превращение его в «Клуб НАТО». Ценность НАТО в военном смысле будет снижена, а сама организация превратится в набор узкоспециализированных «бутиков» под одной трансатлантической крышей. Обозреватель «Нью-Йорк таймс» Том Фридман изобразил это «гипотетическое будущее» в виде разговора с автоответчиком в брюссельской штаб-квартире: «Алло. Вы позвонили в НАТО. Наберите «1», если вам необходима помощь в консолидации демократии. Наберите «2», если вам необходима помощь в разминировании. Наберите «3», если вам нужны армейские грузовики антихимической защиты. Если вам необходимо вести настоящую войну, пожалуйста, оставайтесь на линии и наш англоговорящий оператор окажет вам помощь». Те, кто в постиракской ситуации видят угрозу реформированию ЕС, предупреждают об опасности превращения Евросоюза в «большую Швейцарию». Упоминание о «вегетарианстве» ОБСЕ многие уже даже не воспринимают как шутку.
Как для Франции и Германии настоящий вопрос не Ирак, а будущее Европы и его соответствие их стратегической перспективе, точно так же для России настоящим вопросом является восстановление статуса, если не сверхдержавы, то «глобально влиятельного государства». В этом смысле Организация Объединенных Наций — едва ли не единственная организация, где Россия сохраняет прежний статус и роль великой державы благодаря постоянному членству в Совете Безопасности ООН. В то же время Россия не хотела бы утратить новые российско-американские отношения, родившиеся 11 сентября 2001 года и приведшие к институционализации сдвига России на Запад в виде Совета Россия—НАТО и полноправного членства в «большой восьмерке». Очевидны и экономические соображения, мотивирующие поведение России в ситуации вокруг Ирака. За последние три года Россия увеличила добычу нефти на 25 процентов. Не следует забывать, что долг Ирака России составляет 8 миллиардов долларов и перспективы его возврата при сохранении режима Саддама Хусейна минимальны. И наконец Россия (в Чечне), как, впрочем, и Китай (в Тибете), максимально использует иракский конфликт и антитеррористическую кампанию во внутриполитических целях для обеспечения «диктатуры закона». А что если избранная политика не принесет ожидаемые экономические дивиденды Путину? Уже слышны обвинения в «горбачевизации» внешней политики России…
В нынешней дискуссии о роли и соотношении унилатерализма и мультилатерализма ключом к конструктивному компромиссу могут быть уроки прошлого. Справедливо замечание, что «холодная война» была прежде всего борьбой между различными системами ценностей. В немалой степени такое суждение справедливо и в сегодняшней ситуации. Ценности, основанные на экономическом либерализме и политической демократии, противостоят ценностям радикально исламистским, подпитывающим фанатизм транснациональных террористов с претензиями на обладание оружием массового уничтожения. Выводы из уроков прошлого касаются в первую очередь проблемы соответствия средства и цели. Обращать внимание на это соответствие или несоответствие исключительно важно, если это действительно борьба ценностей. «Он, возможно, сукин сын — но наш сукин сын» — близорукая политика. США и другие великие державы, возможно, лучше остальных знают этот «реалистический» подход. Каково отношение между целями и средствами в современной борьбе против глобального терроризма? В какой роли выступают сегодня Ислам Каримов или Сапармурат Ниязов, лидеры некоторых арабских и других стран? Их лояльность, возможно, поможет выиграть битву. Но не войну с терроризмом. Конфликт между краткосрочными задачами и долгосрочными целями возник не вчера и не сегодня. Тем не менее уже завтра или послезавтра он из гипотетического может стать реальным.
МОЖЕТ БЫТЬ, НАСТАЛО ВРЕМЯ ДЛЯ СОЗДАНИЯ НОВЫХ ОРГАНИЗАЦИЙ? Но новые не могут быть простым дополнением к уже существующим. В этой связи, нам кажется, серьезно недооценивается такой новый и эффективный инструмент внешней политики, как перспектива членства в организации, при условии соответствия определенным критериям. Возможно, будущему демократическому Ираку предстоит пройти именно этот путь. Важно, что к тому времени он будет располагать опытом других стран в своем регионе и за его пределами. Хочется верить, что своим успешным опытом интеграции сможет поделиться с ним и Украина.
Естественно, нужно время, чтобы принять новые правила и, возможно, создать новые институты и организации. Архитектуру называют застывшей музыкой. Новая архитектура глобальной безопасности создается под музыку многих композиторов, которая может исполняться соло или оркестром. В современном мире важно, чтобы пишущий музыку был готов взять в соавторы способных желающих. То же замечание справедливо и по отношению к исполнителям. Даже не смотря на то, что некоторые из них будут на первых порах немного фальшивить.