Три совместных заявления украинского и российского президентов — по европейской безопасности, вопросам безопасности в Черноморском регионе и приднестровскому урегулированию — вызвали разные предположения. Что это — виртуальные документы, подписанные в рамках визита, или за ними стоит что-то более серьезное? «ЗН» обратилось к экспертам в сфере международных отношений Александру СУШКО и Виталию КУЛИКУ с просьбой прокомментировать эти заявления.
О европейской безопасности на евроатлантическом пространстве с евразийским интерьером
Александр СУШКО
Совместные заявления президентов Украины и России по внешней политике и безопасности ожидались в Украине с заметным привкусом интриги: содержание информационных «сливов» накануне визита российского президента свидетельствовало о напряженной работе переговорщиков с обеих сторон и о стремлении российской стороны осуществить блицкриг по превращению Украины в образцовую страну-сателлит, задача которого — имитировать «многовекторность», при этом двигаясь исключительно в фарватере российских политических целей и российского образа мышления в отношении основных направлений международной политики.
Среди с тревогой ожидаемых анонсированных заявлений были готовы увидеть и полную солидаризацию Киева с предлагаемым Кремлем проектом Договора о европейской безопасности, и попытку повысить международный статус эфемерной СНГ, которую российская сторона настойчиво пытается поставить в один логический ряд с Европейским Союзом, и признание за Россией (и тем же СНГ) эксклюзивной роли в миротворческой деятельности на территории содружества, и упоминание об ОДКБ в одном ряду с НАТО.
Кое-кто даже ждал скрытых намеков на возможное признание Киевом независимости де-факто аннексированных Россией территорий Грузии в связи с известным тезисом о необходимости «универсальных подходов к решению региональных конфликтов», который охотно повторяет украинский президент, избегая каких-либо упоминаний о принципе незыблемости границ и территориальной целостности государств, являвшийся раньше краеугольным камнем украинской позиции в вопросе региональных конфликтов — как на Балканах, так и на постсоветском пространстве.
Радикальные ожидания не сбылись. Выдержав интригу, президенты вышли на публику с документами, которые сами по себе явно не тянут на роль символа «сдачи национальных интересов Украины», уж тем более на фоне реализованного подписания Украиной «полной и безоговорочной кооперации» в Харькове. Совместное заявление по европейской безопасности и совместное заявление по безопасности в Черноморском регионе содержат преимущественно набор стандартных тезисов о безопасности, которые могут толковаться в зависимости от конъюнктуры, а их реальное содержание может проявиться только путем конкретного операционного наполнения.
И если бы не в целом довольно очевидный и беспрецедентный дисбаланс внешней политики Киева на восточном направлении (встреч президента и премьера с российскими лидерами сейчас больше, чем аналогичных встреч со всеми главами других государств и правительств вместе взятых), то можно было бы приветствовать украинскую дипломатию с в общих чертах взвешенными текстами двусторонних деклараций, которые хотя и содержат двузначные моменты, все же не выходят за рамки политкорректности и не могут трактоваться как безоговорочное принятие Киевом внешнеполитических концептов Москвы.
Итак, Россия и Украина «будут на индивидуальной и коллективной основе, в том числе в рамках процесса Корфу и других механизмов ОБСЕ, а также в контексте отношений Украины и России с НАТО и ЕС, активно содействовать созданию общего пространства юридически обязательных гарантий равной и неделимой безопасности для всех без исключения государств евроатлантического пространства». От ожидаемого упоминания о СНГ, в рамках которого РФ и Украина, согласно предварительной информации, якобы должны были совместно продвигать идею Договора о европейской безопасности, осталась только эфемерная формула «на... коллективной основе».
Сближение позиций РФ и Украины в вопросе региональных конфликтов ограничилось скромным призывом к «выработке общих критериев урегулирования конфликтов исключительно мирными средствами на основе международного права», что можно трактовать как угодно: от попыток воспользоваться «косовским прецедентом» для предоставления независимости сепаратистским регионам на территории СНГ до отрицания практики создания «независимых государств» неправовым путем (оккупация, изгнание «нелояльных» жителей с дальнейшим «признанием независимости»).
При этом в Заявлении по черноморской безопасности даже содержится обязательство соблюдать «принципы, зафиксированные в Хельсинкском Заключительном акте, в частности, уважения к суверенитету и территориальной целостности, равенства, невмешательства во внутренние дела». Любопытно, что при этом стороны официально имеют различное представление о границах в данном регионе, а также о количестве субъектов «суверенитета и территориальной целостности».
Мимо внимания дотошного читателя не может пройти факт очевидного смешивания терминов, которые в Украине традиционно несут определенную идеологическую нагрузку: европейская безопасность, но вместе с тем — «евроатлантическое пространство». При внимательном прочтении становится очевидно, что в документах идет речь как раз о безопасности евроатлантического пространства — «от Ванкувера до Владивостока», а не о Европе в ее узком или широком смыслах. А безопасность в Черноморском регионе рассматривается президентами сквозь призму «равной и неделимой безопасности для всех без исключения государств Евро-Атлантики». Следовательно, Черноморский регион президенты однозначно относят к евроатлантическому миру. В текстах нет явно выраженной ни евразийской, ни постсоветской идентичности. Что бы это могло значить?
Быть может, если идти в русле предложенной логики, недалеко и до новой, «евразийской» редакции доктрины атлантизма и до полной конвертации почти запрещенного ныне в официальном лексиконе понятия «евроатлантическая интеграция» в нечто вполне совместимое с нынешним идеологическим фетишем — «внеблоковым статусом». Может, поэтому на сайте МИДа по-прежнему сохраняется раздел «евроатлантическая интеграция», которому вскоре сделают ребрендинг и наполнят иным содержанием, очищенным от отношений с НАТО? А отряд евроатлантистов пополнится пропостсоветским элементом совершенно неожиданным образом?
Является ли «евразийский атлантизм» случайным понятийным совпадением и мешаниной, а если нет, то кто продвигает такие идеи? Объективно Россия настойчиво ужесточает интеллектуальное и аналитическое обеспечения своей внешней политики и политики безопасности, что особенно заметно на фоне демонстративного разгона новой властью Украины научных школ, которые полтора десятка лет занимались профессиональным анализом вопросов международной и национальной безопасности под эгидой СНБО Украины. Поэтому интеллектуальное лидерство Киева едва ли может восприниматься всерьез.
Проблема украинской власти заключается в том, что она пытается серьезно говорить о европейской безопасности, параллельно воспроизводя евразийский интерьер самой Украины. Странам, у которых представление о стабильности не выходит за пределы «суверенной демократии», нужна специфическая безопасность — прежде всего безопасность от внешнего вмешательства в процесс развития такой «демократии». Но о безопасности такого типа Европа готова говорить, учитывая известные газо-нефте-ядерные обстоятельства, только с Россией. Киев здесь не нужен. Он может быть либо столицей нормального европейского демократического государства, либо сателлитом России, которого она якобы будет представлять в различных «восьмерках» и «двадцатках», чьи лидеры неоднократно слышали (и услышат еще не раз) «братские» пассажи о стране, которая и страной-то, собственно, не является, и газ «тырит».
Предыдущая власть сделала бесценный подарок нашему большому северо-восточному соседу, не сделав ничего, чтобы декларируемый ею «европейский выбор» стал необратимым, отразившись в качественных институционных изменениях. Поэтому демократические достижения оказались недостаточно жизнеспособными и ныне трещат по швам. И евроатлантическая безопасность в новой редакции, таким образом, вписывается в специфический интерьер, где смыслом безопасности является не столько защита общих ценностей демократии и гражданских свобод, сколько защита правящих элит от чрезмерного внимания к деталям их интерьера.
Новые горизонты приднестровского урегулирования
Виталий КУЛИК
Одной из трех совместных деклараций, принятых в рамках официального визита президента России Д.Медведева в Киев, стало Совместное заявление президентов Украины и Российской Федерации по приднестровскому урегулированию.
Согласование этого документа имело несколько скандальный характер и было сопряжено с постоянным политическим давлением на Киев со стороны других участников переговорного процесса. Особую пикантность подготовке документа придали периодические комментарии в молдавских и приднестровских СМИ — первые демонизировали будущую декларацию, а вторые ожидали ее появления как манны небесной.
Многие эксперты поспешили увидеть в готовящейся украинско-российской декларации по приднестровскому урегулированию изменение позиции Киева, который, дескать, полностью будет разделять подходы Москвы. Так ли это на самом деле или кому-то просто необходимо в очередной раз дискредитировать действия Украины на приднестровском направлении? Кроме этого попробуем разобраться, что в действительности подтолкнуло Киев к подготовке совместного заявления?
Насколько известно «ЗН», украинско-российские дискуссии вокруг текста будущего заявления были довольно жаркими. В результате украинской стороне удалось включить в текст заявления не только принцип сохранения территориальной целостности Республики Молдова (который постепенно стал ускользать из последних документов переговорного процесса, подписанных, кстати, на уровне руководства Молдовы и Приднестровья), но и такой важный элемент будущей формулы приднестровского урегулирования, как единое правовое, экономическое и оборонное пространство объединенной Молдовы.
Немаловажным является подтверждение приверженности Киева и Москвы международному формату «5+2», в рамках которого должно пройти согласование окончательной модели приднестровского урегулирования.
По идее, фиксация этих положений в документе, подписанном на уровне президентов стран—гарантов процесса урегулирования приднестровской проблемы, должна бы радовать Кишинев. Однако многие в молдавской столице, кажется, впали в состояние психоза, ожидая от украинско-российского заявления какого-то неприятного сюрприза. К примеру, достаточно курьезно выглядела поспешность, с которой глава молдавского правительства Влад Филат, в глаза не видевший проекта, накануне подписания украинско-российского заявления отметил перед камерами, что этот документ априори не будет иметь ни обязательного характера, ни юридических последствий.
Как бы кто ни оценивал документ, он получился достаточно компромиссным и содержит позитивные сигналы не только для Кишинева, но и для Тирасполя. Так, например, заявление призывает стороны воздержаться от любых односторонних шагов, способных усложнить ситуацию в регионе. Кроме того, довольно прозрачно указано, что урегулирование приднестровского конфликта должно осуществляться путем равноправного диалога сторон.
Как ни пугали некоторые «эксперты», документ не содержал даже полунамека о якобы досрочном прекращении мандата Миссии ЕС на украинско-молдавской границе и сохранении российских войск и вооружений в Приднестровье до окончательного разрешения приднестровской проблемы.
Многие могут сказать, что украинско-российское заявление по приднестровскому урегулированию не несет никакой практической пользы Украине. Частично с этим можно согласиться, однако не стоит забывать, что за последние годы это первый документ, содержащий упоминание о территориальной целостности Молдовы. Насколько известно «ЗН», команда В.Ющенко неоднократно пыталась продвигать идею подписания международного документа, подтверждающего ключевые принципы приднестровского урегулирования (в том числе и территориальную целостность Молдовы в рамках ее границ по состоянию на 1 января 1990 г.), что было особенно актуально после известных событий на Кавказе летом 2008 года. Однако из этого так ничего и не вышло — Россия напрочь отказывалась вести диалог с Украиной по этому поводу.
Тем не менее, идеализировать украинско-российский документ, как и рассчитывать, что его появление приведет к прорыву в приднестровском урегулировании, также не стоит. Существуют небезосновательные опасения, что это заявление может повторить судьбу сотни других документов, скрепленных подписями участников переговорного процесса, но так и не сыгравших практической роли в приднестровском урегулировании.
И дело здесь не в том, что сегодняшняя конъюнктура, мягко говоря, мало способствует возобновлению полноценного переговорного процесса. В Молдове царит полная неразбериха из-за конституционного тупика, в котором оказалась страна. Тем временем регион продолжает оставаться площадкой столкновения геополитических игроков, прежде всего России и Евросоюза и т.д.
Похоже, для украинской власти вопрос приднестровского урегулирования не является приоритетным. Даже в отечественном МИДе некоторые чиновники исходят из того, что если на данном этапе нет предпосылок для прорыва в переговорном процессе, то уделять этому направлению серьезное внимание не стоит. А ведь даже российские эксперты прямо говорят, что Приднестровье должно куда больше волновать Украину, чем Россию. Ведь очевидно, что неурегулированный конфликт будет создавать постоянную «головную боль» для Киева, в том числе и с учетом активной экспансионистской политики Бухареста в этом регионе.
По некоторым предварительным данным, в нашем внешнеполитическом ведомстве возможны некоторые перестановки, касающиеся приднестровского урегулирования. Остается надеяться, что структурные и возможные кадровые изменения на Михайловской площади как минимум не ухудшат координирующую роль МИДа на этом направлении и не ослабят позиции влияния нашей страны в переговорных механизмах по приднестровскому урегулированию.