Много лет назад, на закате Союза, мне, тогда еще начинающему журналисту, пришлось писать о проблемах Соломенского кладбища. Точнее, той его части, которая формально уже официальным местом упокоения не считалась, продолжая при этом оставаться последним приютом для большого количества наших земляков. Потрясенный, я бродил сред изувеченных надгробий, расколотых могильных плит, поваленных крестов, вспоровших захоронения деревьев. В разгромленном царстве покоя владычествовала мерзость запустения. Высеченные в камне лица укоризненно взирали на россыпи пустых бутылок и флаконов из-под одеколона, заросли бурьяна, сугробы разношерстного мусора, человеческие (если в данном случае пристало употреблять подобное слово) экскременты. Ветераны первой и второй мировых, священники и врачи, старцы и младенцы. Всех их, таких разных, объединила земля, в которой они так и не обрели покоя. И равнодушие потомков. Наверняка каждого из них кто-то когда-то любил. Но спустя годы они стали сиротами посмертно. С тех пор идиома «бесхозная могила» у меня вызывает невольную дрожь. Упоминание этих двух несочетаемых слов вызывает к жизни давно увиденные картинки тлена. Я стал понимать тех, кто страшится смерти меньше, чем забытья.
По каким-то неведомым причинам близкие оказались безжалостно равнодушными к памяти этих людей. Стоило ли тогда удивляться рутинной жестокости чиновников отдавших сектор кладбища под застройку? Стоило ли удивляться циничному хладнокровию строителей, которые (это было отчетливо видно) гнали свою технику прямо через могилы. И на могилах же устраивали незатейливые пирушки, заедая огуречный лосьон килькой в томате.
Забор замершей стройки вальяжно опирался на проржавевшую оградку чьей-то оскверненной могилы. Соседом усопших оказался один из самых известных киевских долгостроев. На том месте еще советские зодчие собирались возводить то научно-вычислительный центр «Гипроводхоза», то Министерство мелиорации. И только совсем недавно, в 2006-м, наконец-то достроенный бетонный монстр превратился из незваного гостя в полновластного хозяина бывшего погоста. Насельниками небоскреба на костях стали судьи столичного апелляционного суда…
Равнодушие высокопоставленных варваров к памяти своих предков, к истории своей земли становится отчасти понятным, когда мы отыщем симптомы той же хвори в рядовых соплеменниках. Советская традиция превращения церквей в конюшни и овощехранилища уступила месту постсоветскому тренду переделки детских садов в налоговые, библиотек - в банки, музеев - в торговые точки, заповедников - в респектабельные притоны для нуворишей.
Извращенная духовность уступила место обездушиванию. Культура из падчерицы превратилась в изгнанницу. Слово «духовность» стало архаизмом, слово «моральность» - пустым поисковым запросом. Связь между нами и предками становится все тоньше не только в силу естественных причин. Все меньше остается точек соприкосновения с прошлым, все меньше мест, позволяющих почувствовать вкус прошлого, его цвет и аромат, его дух и атмосферу, его стиль и пульс. Все меньше ключей, позволяющих расшифровать код прошлого. Необходимый для получения доступа к будущему.
То, что давно превратилось для всей страны в настоящую проблему, для Киева стало сущей бедой. Древняя столица оказалась заброшенным кладбищем ненужных артефактов, отданным под застройку. Гнилые клыки бетонных чудовищ прогрызают ее тело, и через рваные раны вытекает драгоценная кровь Киева, превращающегося в чудовище с искусственным сердцем и нарисованным лицом. Через раны в небытие уходит непередаваемый, ни с чем не сравнимый дух. Дух города, умудрявшегося сохранять свой облик и свое обаяние вопреки жестокости всех завоевателей и глупости некоторых правителей. И во времена царственного величия, и в годины тяжкого плена, и в часы мещанского прозябания. Уходит жизнь. Иссякает святость намоленного места, богоизбранного города.
В 2007-м по приказу церковного начальства были разрушены въездные ворота Киево-Печерской лавры, пережившие вереницу режимов, войн и оккупаций. По неофициальной версии, памятку угробили, чтобы облегчить въезд на территорию святыни грузовиков со стройматериалами. На территории лавры - эпоха новостроя и новодела. Памятник давней архитектуры мешал мастерам стеклобетонного зодчества. И его снесли. По официальной версии, озвученной наместником Лавры Павлом, ворота разобрали… чтобы возвести заново. Святой отец почему-то назвал это… реставрацией.
Не напоминает историю с Андреевским? Сломать и пообещать отстроить заново. Назвать лубок реставрацией вполне в духе нашего безвременья.
Понимаю и разделяю тогдашнее и нынешнее возмущение земляков. Но при этом вспоминаю многочисленные старинные замки и древние имения, брошенные на произвол судьбы государством. И старательно разбираемые по кирпичикам местными рачительными хозяевами. Для строительства коровников и часовен. Вспоминаю древнюю лепнину, сбиваемую с фасадов домов для установления пластикового окна или водружения вывески. Или фрески, замазываемые свежей краской во время проведения «евроремонтов» в церквях и музеях.
Задаю ставшие риторическими вопросы: стоит ли удивляться и неблагодарности, бездушию и безвкусице высокопоставленных невежд, если многие, их хулящие ничем не лучше? Стоит ли требовать бережного отношения к камням от тех, кто равнодушен к людям? И не сон ли нашей памяти породил этих чудовищ? Не мы ли их взрастили, обогатили и наделили правом считать себя безнаказанными, а нас беспомощными? Не наше ли молчаливое созерцание, в лучшем случае порождающее вялый протест?
Киев начали увечить не вчера, и, к сожалению, не завтра завершат. Каждый из столичных вождей оставил свой, именной шрам на теле древнего града. Каждый из них причастился к переделке святой иконы в сувенирную матрешку. Варварство правителей последнего поколения, впрочем, выглядит особенно дерзким. Что им этот город? Что для них эти мостовые, скамейки и стены? Для них ценность имеет вполне определенную цену. Люди, считающее гармоничным сочетание террикона и розы, не способны увидеть ничего дурного в том, чтобы на одной улице прописались угрюмый бетонный урод и легкий парящий храм.
Подозреваю, что «задний ход», включенный разрушителями Андреевского спуска и созидателями «Ахметовского подъема» стал следствием не столько активного протеста киевлян, сколько активного перепуга застройщиков. Шум, слава Богу, поднятый медиа, стал первой причиной призадуматься. Второй причиной, вероятнее всего, стали внятные разъяснения Банковой, что эдакое хамство серьезно подмывает шансы Александра Попова, вознамерившегося как известно, выдвигаться в мэры столицы от Партии регионов.
Но, полагаю: увидев, сколь малочисленными оказались ряды активных защитников Киева, облагородившиеся вандалы пожалели о неосторожном обещании построить на месте завяленного чудища-офиса «малоэтажный арт-пространство». И не зря структуры, связанные с застройщиками, начали активно и не бесплатно засылать в медиа тексты и сюжеты, призванные защитить и обелить то, от чего «реставраторы» публично открещивались и за что сдержанно извинялись.
Так что война не закончена. Они любят в узком кругу пить «за взятие Киева». Бог даст, нам доведется выпить за его освобождение.