Воздушные силы Украины — наиболее высокотехнологичный, самый дорогой и, собственно, наиболее показательный вид Вооруженных сил. Военная авиация, зенитные ракетные и радиотехнические войска в значительной мере определяют способность страны противодействовать внешней агрессии. Именно потому эта триада требует особого внимания к боевой военной подготовке и модернизации вооружений. Но это теория. О реалиях и практике — в беседе с командующим Воздушными силами Вооруженных сил Украины Иваном Руснаком.
О желательном и возможном
— Господин командующий, ваши предшественники на этой должности утверждали: если не заниматься обновлением арсеналов, то уже с 2010 года Украина останется без боевой авиации. Этот прогнозируемый сложный рубеж-2010 достался вам. А вы, в свою очередь, неожиданно для многих заявили, что подавляющее большинство украинских боевых самолетов после модернизации, капитального ремонта или перевода на эксплуатацию по техническому состоянию будет находиться на вооружении до 2025 года, а некоторые образцы смогут обеспечивать выполнение задач вплоть до 2030-го. На чем основаны такие выводы?
— Прежде всего на анализе зарубежного опыта и оценке наших собственных возможностей. Мы способны обеспечить боеготовность авиации воздушных сил, сухопутных войск, военно-морских сил собственной мощью. На сегодняшний день на предприятиях Украины отработаны все технологические решения, дающие возможность и продлевать ресурс, и модернизировать летательные аппараты.
— Самый массовый боевой самолет Украины — истребители МиГ-29. О модернизации более 70 машин силами украинских предприятий говорят уже давно. Однако на этот момент, как нам известно, заводы смогли продлить ресурс только пяти машинам МиГ-29. Весьма сомнительно, что с такими темпами удастся восстановить наш авиационный парк в разумные сроки. Есть ли выход из этой западни?
— Конечно, причина этого — нехватка средств. Но в сложных экономических условиях нужно искать нестандартные решения. В частности, недавно правительство поддержало постановление, позволяющее оборонному ведомству рассчитываться с нашими ремонтными авиазаводами самолетами, которые Вооруженным силам не нужны и находятся на сохранении. Это, например, такие машины, как МиГ-21, МиГ-23, Су-17 и другие. Заводы Минобороны их ремонтируют и через спецэкспортеров реализовывают на внешнем рынке. Так и работа выполняется, и деньги зарабатываются. Заводы этой схемой заинтересовались, и мы уже сейчас готовы передать им имущества где-то на 39 млн. гривен. Эта техника пойдет в зачет долгов, которые мы должны отдать заводам за самолеты, отремонтированные и поставленные нам или готовые к передаче Воздушным силам в ближайшее время.
Так, на николаевском заводе НАРП впервые за все годы мы продлили ресурс двум военно-транспортным самолетам Ил-76. Возможности этого предприятия — контрольно-восстановительный ремонт трех военно-транспортных самолетов за два года. После этого такой Ил-76 еще семь-восемь лет способен выполнять задачи по программам боевой подготовки и дежурства. У нас есть самолеты МиГ-29, восстановленные на львовском заводе. Спустя два месяца выйдем где-то на два десятка Миг-29, пригодных для использования без каких-либо ограничений. Еще три самолета Су-27 — две «спарки», один боевой — стоят сейчас на «МиГ-ремонте». Пять самолетов Л-39 начал модернизировать Чугуевский авиаремонтный завод, — эти машины нам крайне нужны, чтобы поставить на крыло пилотажную группу «Украинские соколы». Решение важное, принципиальное и правильное. От него зависит престиж авиации. И именно на модернизированных Л-39 сначала будет восстанавливать навыки личный состав нашей пилотажной группы.
Теперь посмотрим на ситуацию с другой стороны. Авиапредприятия за год могут освоить заказов от Воздушных сил где-то на 700—750 млн. грн. Поэтому, если Минобороны сможет регулярно — с января по декабрь, ежемесячно, ежеквартально — финансово обеспечивать работу предприятий, то уже за один год нам удастся поднять на крыло от 40 до 45 самолетов различных типов с продленным ресурсом или модернизированных.
— То есть за три года можно будет восстановить весь парк учебных и боевых машин?
— Мы выйдем на уровень, скажем, где-то 0,8—0,85.
— В отношении восстановления вооружений зенитных ракетных войск вы тоже полагаетесь на потенциал отечественных ремонтных предприятий и спецэкспортеров?
— По поводу ЗРВ: возможности наших предприятий, действующих под крышей «Укроборонсервиса» и ассоциации «Небо Украины», таковы, что за год на ремонт и обслуживание они могут взять не более трех дивизионов. И еще вопрос, возвратят ли они мне эту технику в конце года. А дивизионов различных типов у нас порядка 60. Поэтому мы заинтересованы перейти на эксплуатацию вооружений по техническому состоянию и, в том числе, проводить ремонт на местах дислокации. Однако большая и более серьезная проблема у нас с продлением ресурса управляемых ракет для зенитно-ракетных комплексов. Это проблема государственного уровня.
— Мы говорим о ракетах и для С-300, и для ЗРК «Бук»?
— О ракетах для всех ЗРК, включая С-200, у которых стартовые двигатели тоже пороховые. А порох имеет срок гарантированного использования — 20 лет. Конечно, этими ракетами можно стрелять и дальше, однако никто не гарантирует, что такая ракета выполнит программу полета. Или не взорвется во время старта, как случилось в прошлом году на полигоне Чауда с «буковской» ракетой 85-го года выпуска. Ведь со временем порох трескается, и тогда его горение непредсказуемо.
Поэтому мы должны решить проблему с порохом и твердым ракетным топливом. Если удастся обеспечить перекомпоновку в двигателях ракет средней и большой дальности с использованием отечественного пороха и на испытаниях эти ракеты полетят по определенной траектории, то фактически мы снимем проблему зенитных управляемых ракет еще на 20 лет. К работе сейчас подключили предприятия Национального космического агентства, химической промышленности. Все они теперь говорят: давай деньги!
— Ваши предшественники на этой должности когда-то заявляли, что есть планы увеличить дальность поражения управляемых ракет, которыми оснащен самый массовый комплекс в украинской системе ПВО — ЗРК С-300П.
— А у нас не получится ее увеличить. За это и не нужно браться, ведь в этой системе наращивание потенциала требует значительных комплексных решений и усилий.
— На вооружении ЗРВ стоит и довольно мощная система С-300В, едва ли не единственная из отечественного арсенала, способная выполнять задачи не только противовоздушной, но и противоракетной обороны. Однако во время сентябрьского парада в Киеве представители Уманской бригады высказывали обеспокоенность, что могут попасть под сокращение. Дескать, военное руководство страны начало увеличивать количество дивизионов старых С-200 вместо того, чтобы заниматься «трехсотками».
— Думаю, бригаде С-300В не стоит беспокоиться. Речь идет о другом — об обновлении арсенала этой бригады. Мы договорились с россиянами (и такое возможно), чтобы на уровне государства принять решение и пойти на промежуточный вариант. Это принятая Российской Федерацией на вооружение система С-400 с ракетами, дальность полета которых до 250 километров. Можно закупить по одной батарее таких комплексов в наши три дивизиона в эту бригаду. Тогда мы сможем снять с вооружения комплексы С-200, действительно устаревшие, однако надежные. А разбросав бригаду тремя дивизионами по всей Украине, перекрыть огнем мобильной системы С-400 всю территорию Украины, что сейчас делает «двухсотка».
— То есть решение об увеличении групп дивизионов С-200 до пяти или до семи, является переходным и вынужденным этапом. Ведь в контексте требований современной войны этот ЗРК не эффективен...
— Тем не менее не забывайте о роли морального фактора во время войны или конфликта. Если одна ракета сбивает один самолет, то десять еще подумают, приближаться ли. Особенно, если будут уничтожены на большой дальности вражеские самолеты — постановщики препятствий или воздушные командные пункты. Собственно,
С-200 предназначен именно для этого, а не для противодействия, например, низковысотным целям. Для таких задач есть другие, многоканальные ЗРК.
— А с точки зрения «эффективность—стоимость»? Не отнимает ли решение об увеличении деньги с более перспективных направлений?
— Ни в коем случае. Количество дивизионов С-200 мы увеличиваем за счет техники, стоящей у нас на базах, складах. Некоторая была снята с вооружения, мы ее вновь ставим на вооружение. Количество личного состава для одного дивизиона нам нужно увеличить только на 57 человек. Или на сто, чтобы сделать структуры полноценными, — ведь стоят же отдельные дивизионы. И это мы проведем за счет перераспределения личного состава в Воздушных силах и сокращения ненужных баз-арсеналов.
— Удовлетворены ли вы качеством радиолокационного поля, которое создают над страной радиотехнические войска? Ведь, собственно, они прежде всего ответственны за обнаружение в воздушном пространстве потенциальных угроз для безопасности страны.
— Сейчас Министерство обороны пытается реализовать программу восстановления исправности радиолокационных станций, создающих это радиолокационное поле. Многие станции — старые, на старой элементной базе. Отечественные предприятия обладают потенциалом как для производства принципиально новых РЛС, таких как «Пеликан», так и для модернизации имеющихся систем посредством перевода их на современную элементную базу. Я имею в виду станции П-18. Однако процесс переоснащения РТВ идет медленнее, чем бы мы хотели. В частности, в этом году нам не удалось выполнить планы по закупке 20 новых РЛС различных типов для нужд РТВ. В этом контексте, по моему мнению, в Украине должна быть структура, которая бы отслеживала ценовую политику в сегменте вооружений. Нельзя отдавать все на откуп того или иного предприятия. Например, цена модернизированной станции П-18, когда она предлагалась для нужд Вооруженных сил, была на уровне 3,5 миллиона. А сейчас — выходит на уровень 25—27 миллионов. Кто эту политику ведет? Я как командующий на нее не влияю. Они мне выставляют цену и говорят: «Покупай. Не купишь — мы станцию за границу отправим».
Летать — больше, стрелять — чаще...
— Модернизация арсеналов — одна сторона медали. Другая — способность и умение эту технику и вооружение эффективно использовать. Если речь идет об авиации, то, по нашим оценкам, по итогам нынешнего года, пилоты Воздушных сил будут иметь очень малый налет. Есть ли смысл говорить о восстановлении арсеналов, если пилоты не летают, а ракетчики не стреляют? Какова ваша оценка этой ситуации?
— Восстановив сверхусилиями авиационную технику, мы, конечно, должны быть уверены, что самолеты не будут простаивать на аэродромах, а будут иметь порядка 100—120 часов годового налета. В 2007-м и 2008 годах у нас был налет до 40 часов на боевого летчика, а транспортники налетали по 90—110 часов. Авиации нужно горючее, без которого повысить уровень боевой выучки невозможно. Чтобы было понятно: для текущего обеспечения — это проведение летно-методических сборов, полетов по заказу сухопутных сил и ВМС по поддержке войск, несение боевого дежурства — нужно примерно 27—30 тыс. тонн горючего. Для полноценной боевой подготовки авиации требуется 60—65 тыс. тонн. В этом году я получил только 3 тыс. 600 тонн горючего. Поэтому с налетом ситуация критическая. Летают — точнее, поддерживают свои навыки — только экипажи, привлеченные к боевому дежурству.
— Если бы топлива было 23—30 тыс., какой был бы налет у пилотов?
— Тогда мы выходим на уровень 35—40 часов. Сейчас горючее для самолетов имеется только в неприкосновенном запасе, который предусмотрен для стратегического использования Вооруженных сил. По решению исполняющего обязанности министра обороны Украины, в конце года мы сняли с НЗ определенное количество горючего и можем летать до конца учебного года, обеспечивать боевое дежурство и поддерживать навыки летного состава.
— Мы больше говорим об авиации. А как с зенитными ракетными войсками? В отличие от минувших времен, дислокация комплексов ЗРВ — учитывая доступ к космическим снимкам при помощи Интернета, — стала секретом полишинеля. В частности, есть открытые специализированные сайты, на которых можно рассмотреть размещение всех зенитных ракетных комплексов в армии каждой страны. Кстати, там немало внимания уделено и Украине, которая оценивается как государство с мощнейшим в Европе потенциалом противовоздушной обороны. Но, с другой стороны, это значит, что в период угрозы — по теории — ЗРК должны сменить свое месторасположение. Это нашим войскам по силам?
— На сегодняшний день каждый дивизион, несущий боевое дежурство, в течение года отрабатывает смену позиций. Дивизионы и С-300ПС, и «Бук» — мобильные. Это происходит и в рамках проверки президента, Совета национальной безопасности и обороны, командования Генштаба. Мы поднимаем дивизион, он идет на маневр на 40—60 километров и возвращается обратно. Но, чтобы это можно было демонстрировать на учениях и — при необходимости — в кризисных ситуациях, зенитным ракетным войскам нужно выделять бензина и дизтоплива хотя бы столько, чтобы каждый механик-водитель на своей машине наездил 100—120 километров. Чтобы у него были навыки для перебазирования того же зенитного ракетного комплекса на новую позицию. А наш механик-водитель при финансировании в объемах нынешнего года наезжает разве что 5—7 километров.
— А как со стрельбами? Ведь в 2009 г. учений с боевыми стрельбами у ЗРВ не было.
— Не стреляли, потому что денег нет. Но мы не остановили подготовку, а отработали новый курс стрельб, и теперь он на изучении в войсках. С декабря начинаем целенаправленную подготовку, чтобы в сентябре провести боевые стрельбы. Уже определено, какие дивизионы будут стрелять, какая техника это будет обеспечивать. На полигон приедут стрелять дивизионы из всех полков, которые у нас имеются, и бригад.
— Что вы думаете по поводу того, чтобы, кроме ЗРК С-300 и «Бук», на полигоне Чауда возобновить стрельбы системой дальнего действия С-200?
— Как по мне, я бы стрелял. Трагедию, произошедшую из-за попадания ракеты С-200 в гражданский самолет, повлек прежде всего субъективный фактор. Не были учтены и обеспечены меры безопасности. Если в воздухе гражданская авиация, кто стреляет? Нужно было договориться и гарантировано перекрыть все полеты в зоне. Чтобы отстреляться, скажем, всеми ракетами зенитно-ракетных войск включительно с С-200, мне нужно максимум четыре часа. Я за это время подниму в воздух через каждые 10 минут по одной беспилотной мишени «Рейс». И ракетчики отстреляют столько, что мало не покажется. Кстати, мы с помощью ученых провели серьезные исследования возможностей увеличения параметров зон пуска на полигоне Чауда, где на самом деле имеются уникальные условия для проведения учений и испытаний. На следующий год к нам просятся стрелять и белорусы, потому что россияне за услуги с использования своих ракетных полигонов — куда, кстати, мы вынуждены ездить с С-200, —
выставляют просто заоблачные цены.
Новые вызовы — новые подходы
— Сейчас проходит новый оборонный смотр. Можно ли ожидать, что по его итогам будет принято решение уменьшить количество боевых самолетов или систем ЗРВ?
— Я так сказать не могу. Для этого есть Генеральный штаб, который должен все четко посчитать. Есть семь ситуаций применения Вооруженных сил. И в каждой авиация Воздушных сил по типам, по видам выполняет ту или иную задачу. Если какая-то ситуация предусматривает, что, скажем, будет поднята группировка, куда будет входить, например, до 70% всей авиации нынешнего состава, то эта и другие такого рода задачи должны быть обоснованы и обеспечены всем необходимым. Хотя я не исключаю, что в перспективе все наши бригады тактической авиации нужно будет свести к боевым эскадрильям. Ведь бригада тактической авиации на сегодняшний день — это 900—1200 человек. А исправных самолетов, которые мы можем поднять в каждой, как раз на полноценные боевые эскадрильи. Мы сможем располагать пятью полноценными истребительными эскадрильями, которые будут заниматься реальной боевой подготовкой.
— С другой стороны, для Украины ситуация складывается так, что на участие в системе коллективной безопасности нам пока что рассчитывать не приходится. Так что формально стране нужно иметь больше сил...
— В системе национальной безопасности есть четко определенная военная составляющая. Вооруженные силы должны выполнить то, что определено конституционной обязанностью и функциональной задачей. Угрозы в военной сфере четко перечислены. Но актуальность той или иной угрозы со временем меняется. Я считаю, что нам нужно создать определенную форму, которая даст возможность четко прогнозировать ситуацию на год, на два, на пять. Например, Генеральный штаб раз в два года может собирать серьезное мероприятие закрытого или открытого характера, в том числе с привлечением наших военных атташе, чтобы оценивать, как, учитывая национальные интересы, развивается ситуация в ближней и дальней зонах. А уже исходя из этого, определять приоритетность угроз национальной безопасности в военной сфере. Ведь определенная угроза с пятого места может выйти на первое. На такие изменения нужно быстро реагировать, под них могут вноситься коррективы в стратегические решения, связанные с применением Вооруженных сил.