«Старость - это такая гадость», - говаривала моя 86-летняя бабушка. Она не дожила до наших светлых дней, когда молодые еще женщины приторговывают безакцизными сигаретами, моют новым украинцам полы и выгуливают собачек, а уделом многих городских стариков остается копание в мусорниках и сбор пустых бутылок - явление столь же повсеместное и обыденное, как десять лет назад - стояние в очередях за разливным молоком или туалетной бумагой. Обманутые в государственном банке и «осчастливленные» копеечными, по нынешним временам, пенсиями, старики в большинстве своем уже не верят ни Президенту с правительством, которые третий год обещают вернуть долги, ни левым с правыми, ни красным с зелеными и «красивыми», которые сулят экономическое процветание и обязательно - пенсионный достаток уже в ближайшие годы.
Неверие сие только внешне кажется иррациональным: не основанное на знаниях, оно зиждется тем не менее на прочном фундаменте, именуемом жизненный опыт. А владей эти люди еще и информацией, как и при каких предпосылках делаются в мире пенсионные реформы, и умей соотнести такую информацию с происходящим в нашем отечестве, они бы не верили еще больше. У меня вопрос к нашим власть предержащим: очередные сказки о близкой пенсионной реформе в Украине - это банальный предвыборный трюк или ложь во спасение, долженствующая скрасить старикам их последние годы?
Начинаем
с персонификации
В среду на прошлой неделе, когда гривня уже более чем энергично катилась вниз, а бензиновый кризис чуть-чуть отпустил, но сдаваться еще не собирался, вице-премьер по вопросам экономики Сергей Тигипко говорил в клубе рыночных реформ, естественно, о самом главном и самом насущном: «Мы (имелось в виду правительство. - Н.Я.) предлагаем проведение достаточно радикальной пенсионной реформы». Потому что «при существующей пенсионной системе улучшить пенсионное обеспечение невозможно». Реформа эта, по замыслу, должна начаться уже в 2001 году (запомните эту дату!); а сейчас, когда во Львовской области дал положительные результаты эксперимент по внедрению персонифицированных пенсионных счетов, такую же персонификацию намечается провести до 1 июля 2000 года в масштабах всей страны. (Что весьма и весьма сомнительно, ибо в России персонификация заняла более трех лет, а, к примеру, в Казахстане - 15 месяцев, т.е. впятеро больше времени, нежели планировалось изначально. - Н.Я.)
Действительно, без персонификации пенсионных взносов нигде в мире пенсионные реформы не делаются. И мы охотно верим, что вследствие начавшегося в прошлом году эксперимента в пяти районах Львовщины на 15,6% возрос уровень отчислений в Пенсионный фонд, хотя этот рост, вероятнее всего, технический (т.е. следствие более скрупулезного учета), нежели отражающий процесс вывода из тени «конвертированных» заработков.
Смысл персонификации, в самых общих чертах, состоит в том, что на имя каждого работающего ежемесячно записываются внесенные им и его работодателем суммы отчислений в Пенсионный фонд, которые, как известно, сильно зависят от размера зарплаты. Через двадцать пять-тридцать или больше лет, когда человеку придет пора идти на заслуженный отдых, именно из этой суммы личного «пенсионного фонда» будет определен размер ежемесячных выплат. И никаких тебе трудовых книжек, справок о заработке с предыдущих мест работы - всю необходимую информацию для назначения пенсий служащие ПФ будут черпать из компьютера.
Теоретически все понятно, да... не совсем. Во-первых, если все зависит от трудового вклада и от размеров взносов, как об этом твердят идеологи персонификации, то откуда возьмутся более высокие пенсии, скажем, тем же госслужащим? Ведь и зарплата у них невелика, и больший процент на личный пенсионный счет каждого их работодатель-государство не отчисляет. Уже этот простенький вопрос позволяет заподозрить в некотором лукавстве тех, кто упрямо твердит о будущей линейной зависимости между зарплатой, трудовым стажем и пенсией и видит в персонификации едва ли не революцию в пенсионном деле. Но есть и второй вопрос - об отдаленных последствиях якобы удачного эксперимента.
Автор этих строк уже с полгода тщетно пытается узнать то у председателя Пенсионного фонда Украины, то у высокопоставленных работников Минтруда и социальной политики: если учет взносов в персонифицированной системе ведется из месяца в месяц, то что в нем значится против фамилий тех людей, которые месяцами не получают зарплату и за которых не делаются пенсионные отчисления? Значит ли это, что они автоматически теряют полгода-год, а то и больше пенсионного стажа? Кто (и в каком размере) делает отчисления, к примеру, за студентов стационара, матерей, находящихся в отпуске по уходу за ребенком, - или никто, и по какому-то неизвестному закону эти категории также «поражаются в правах», так как прежде годы учебы в вузе и уход за ребенком до трех лет засчитывались в трудовой стаж, необходимый для назначения пенсии. Ответа у нас нет, как и информации о том, сколько сотен тысяч раз данная коллизия может повториться в масштабах Украины, если бездумно, без надлежащей проработки деталей тиражировать львовский эксперимент.
Увы, пенсионной реформе в «плохой», многопроблемной экономике трудно быть успешной. В Украине ситуация, похоже, осложняется и рядом других, не всегда экономических причин.
Три уровня,
к которым
нам идти и идти
Вы замечали, как иногда бывает? Стараешься прояснить детали, а собеседники уходят на простор общих рассуждений и доказательств очевидного. На заседании пресс-клуба рыночных реформ С.Тигипко рассказывал журналистам в принципе правильные вещи - о том, что нам не подходит ни чилийская, ни казахстанская пенсионные реформы, что пенсионная система у нас будет трехуровневой и соответствующие законопроекты на сегодняшний день уже разработаны. Но как только доходило до конкретных цифр (а как же в пенсионном деле без них?), звучали они в диапазоне столь же широком, как многострадальный украинский валютный коридор...
Однако прежде чем разбираться в скудных украинских пенсионных наработках, выглянем за околицу: что в мире делается? Да, «мода» на пенсионные реформы, начавшаяся в 1981 году в Чили, в последнее десятилетие переживает настоящий бум, что связано прежде всего с политическими и особенно демографическими рисками, которым сильно подвержены солидарные (они же распределительные) системы, когда нынешний работник платит взносы в «общий котел» и их тут же отдают в виде пенсии нынешнему пенсионеру. В Чили случилось то, что стало настоящим переворотом: там ввели систему накопительную, или индивидуальных пенсионных счетов, при которой пенсионный взнос становился такой же частной собственностью, как участок земли, дом или автомобиль. И ввели весьма успешно: 10% зарплаты, в течение всей жизни откладывавшиеся каждым работающим чилийцем в один из 13 частных пенсионных фондов, прирастали в среднем на 14% в год и через какое-то время в сумме по стране выросли в 33 млрд. долларов, став одним из важных факторов роста чилийской экономики. Опыт был фактически поддержан Перу (1993), Аргентиной и Колумбией (1994), что позволяло исследователям говорить о латиноамериканской пенсионной модели. Предпосылки для такого рода реформ очевидны: сравнительно небольшая доля пожилого населения (по данным 1998 года, около 11 млн. жителей четырех южноамериканских государств имеют накопительные пенсионные счета), а также динамичное развитие рынков капитала.
Чилийский путь, однако, панацеей не стал. Не стал - как мне кажется, ввиду своей излишней революционности - и ведущим. Если страны со многовековыми традициями изо всех сил держатся за солидарную систему, как один из показателей их демократии, то переходной экономике отказ от «общего котла» просто не по силам. Вон Казахстан (злые языки говорят, что не без давления Азиатского банка развития, пообещавшего немалые кредиты) резко свернул на этот путь в январе 1998-го. Пока там все работающие (а фактически - за них работодатели) 10% заработка перечисляют на персональные накопительные счета, а 15% - как и прежде, в солидарную систему, которая кормит нынешних пенсионеров. Ожидается, что к 2045 году солидарная система прекратит свое существование. Но вот в краткосрочном периоде казахстанская реформа оказалась очень и очень тяжким бременем для бюджета - его расходы на поддержку враз почти на 40 процентов оскудевшего «общего котла» (или, как говорят теоретики пенсионной реформы, первого уровня), плюс выплата социальных пособий, взносов на накопительные счета (т.е. во второй уровень) за военных и госслужащих достигали, даже по официальным данным, не менее 4,8% ВВП в 1998 году и, по прогнозу, должны снизиться лишь до 2,2% ВВП в 2026-м. Этот разрыв, по планам казахстанского руководства, должен на первоначальном этапе покрываться за счет приватизации, а дальше - за счет средств от продажи нефти и газа. Но что делать государствам, у которых, подобно Украине, нефти и газа и для собственных нужд не хватает?
Одна из задач пенсионной реформы - создание самодостаточной в финансовом отношении пенсионной системы. Этот постулат без устали повторяют специалисты Всемирного банка, уже многие годы изучающие процессы социальных преобразований во многих регионах мира. В том числе в Центральной и Восточной Европе, где нынче нигде не внедряется в чистом виде накопительная система и нигде полностью не уничтожается солидарная. Наиболее популярен трехуровневый вариант, о котором неслучайно говорил наш вице-премьер. Часть денег работник и работодатель вносят в солидарную систему, и они тут же расходуются на нынешних пенсионеров, часть - на личные накопительные счета (и они, вложенные в госбумаги, акции промышленных предприятий и пр., приумножаются в течение нескольких десятилетий, чтобы быть истраченными владельцем уже после выхода на пенсию), и еще одну, третью часть - работник вкладывает в частный пенсионный фонд. Первые два уровня системы при этом являются обязательными, третий - добровольным.
Конечно, эта схема в каждой стране наполняется различным содержанием. Если говорить о наших соседях, то с 1998 года трехуровневая система начала внедряться в Венгрии, и для нас этот пример особенно интересен тем, как нелегко достигался консенсус в обществе и в институтах власти, как велика роль компромисса. В конечном итоге после долгих дискуссий было решено снизить отчисления во второй уровень с 10 до 8 процентных пунктов и соответственно увеличить долю первого, солидарного уровня. К тому же каждый работник, независимо от возраста, получил право выбора - оставаться ли в старой системе или переходить в новую.
Исследователи отмечали и такую, на первый взгляд, малозначительную деталь: средний возраст депутатов в венгерском парламенте образца 1997-го составлял около 50 лет, и именно это позволило спасти пенсионную реформу от выхолащивания ее сути и даже законодательно закрепить некоторое повышение пенсионного возраста, правда, только после 2009 года. А вообще средний возраст голосовавших за пенсионную реформу парламентариев составлял 48 лет - против 57 у тех, кто голосовал против. И это не взирая на партийную принадлежность!
Туманное далеко
Честно говоря, очень плохо представляется, как и когда все это будет решаться в Украине. Иногда кажется, лучше ничего радикального не затевать. Ну, скажем, способны ли в Украине, где пенсионеры составляют около 39% электората, хоть одна ветвь власти, хоть один политический лидер отважиться на столь радикальный шаг, как отмена - по примеру Польши или Латвии - существующих пенсионных льгот? Тем более ни для кого не секрет, что свыше четверти пенсионеров имеют право на досрочный выход на пенсию, а «некоторые категории» еще и получают ее в «особо крупном размере» - 400-1100 грн. ежемесячно. На мой взгляд, ответ известен на многие годы вперед, что подталкивает нас к густо замешенному на политических мотивах казахстанскому варианту. Там ведь также не были отменены льготы, что только усиливает несоответствие между параметрами реформы и скромными возможностями бюджета.
Столь же бессмысленно говорить в нашей стране о повышении пенсионного возраста. Между тем даже в Польше, где уровень теневой экономики оценивается в 15 процентов ВВП, а не в 50 процентов, как у нас, где гораздо выше официальные заработки, при расчете накопительного элемента пенсионной системы пришли к непростому для страны выводу: без более позднего выхода на заслуженный отдых индивидуальные пенсионные взносы, даже при условии их некоторой постоянной доходности и ежегодной частичной индексации, не смогут гарантировать среднестатистическому работнику достаточное обеспечение в старости. Не успеет он отложить нужное количество денег - и точка! В качестве комментария следует лишь добавить, что на польские накопительные счета работники отчисляют 9% валового заработка, у нас же, по проектам, намечалось перечислять от 2% с 1 января 2000-го(!) до 7% - с 1 января 2003-го.
Но перечислять куда - на деревню дедушке Константину Макарычу? Если в Польше написаны целые тома о том, какими должны быть пенсионные фонды и управляющие ими компании (между прочим, минимальный уставный капитал для последних - 4 млн. евро), как покрываются убытки от возможного неудачного управления, то у нас подобная законодательная и нормативная база лишь в проекте. Кстати, задавал ли кто-нибудь из апологетов «радикальной пенсионной реформы в Украине» себе такой вопрос: как хотя бы сохранить (я уж не говорю - приумножить, хотя это нормальное требование к любой из пенсионных систем) даже те скромные 2% отчислений, которые, как предполагается, будут собраны на личные пенсионные счета в год начала реформы? 2% отчислений - это, грубо говоря, 1/17 нынешнего бюджета Пенсионного фонда, т.е. порядка полумиллиарда гривен. В какие ценные бумаги мы их можем вложить, чтоб и экономическому росту в стране, развитию рынка капитала поспособствовать, и саму идею реформирования пенсионного страхования не погубить? В украинские государственные ценные бумаги или в акции лучших приватизированных предприятий, или в самые надежные украинские банки - по аналогии с тем, как это делают в Казахстане? Думаю, подобное предположение вызывает нервный смех и желание проверить, на месте ли кошелек, не только у финансистов. А ведь через три-четыре года после начала реформы в Украине сумма пенсионных накоплений должна существенно вырасти - до двух и больше миллиардов гривен ежегодно...
Увы, с этой проблемой сталкиваемся не мы одни. Из-за недостаточного развития рынка капитала откладывается создание накопительного компонента в Монголии, Румынии, да и Россия, даже «проев» более полмиллиарда долларов кредита Всемирного банка на цели пенсионной реформы, по этой части не преуспела. Но мы-то должны знать, что государства, внедрившие или только разрабатывающие проект пенсионной реформы, предусматривают весьма жесткие лимиты на инвестирование частных накоплений. Например, в Хорватии еще за полтора года (!) до введения второго уровня пенсионной системы определились, что не менее 50% аккумулированных здесь средств будут вкладываться в долгосрочные госбумаги, максимум 30% - в корпоративные бумаги, максимум 15% - в акции или облигации иностранных эмитентов. Однако и там жалуются на недостаточное развитие собственного фондового рынка. Хотя понимают: без глубинной пенсионной реформы рынок капиталов в стране вряд ли получит динамичное развитие...
Цена, которую
мы готовы
(не готовы) заплатить
Я умышленно не углубляюсь в дебри. Не касаюсь таких важнейших вопросов, как структура управления пенсионными фондами и надзор за ними; особенности участия в пенсионной системе женщин, а также отдельных профессиональных групп (сельскохозяйственные работники, традиционно получающие меньшие по сравнению в прочими категориями заработки, летчики и военные, имеющие право на более ранний выход на пенсию, и пр.). Не растолковываю иностранное словцо «аннуитет» (в самых общих чертах - пенсионная рента), не обсуждаю, что лучше: индексация пенсионных вкладов в соответствии с ростом средней зарплаты или в соответствии с ростом цен, и можно ли допускать, по примеру Венгрии, право студентов на покупку «кусочка» пенсионного стажа. Все эти и сотни других деталей должны не просто прорабатываться - обязательно просчитываться применительно к украинским условиям украинскими же специалистами по пенсионной реформе. Кстати, а где они, эти специалисты - финансисты, приватизаторы, доки по части математического моделирования, юристы - и обязательно, как показывает венгерский пример, молодые, восприимчивые к новому? А главное - где автор и идеолог украинской реформы? Вряд ли в Пенсионном фонде, который постоянно озабочен долгами, недоимками да поиском какой-нибудь очередной чрезвычайщины под благородным лозунгом своевременной выплаты пенсий.
Как это происходит в других странах? К примеру, хорват Зоран Анусик пришел к проблемам пенсионной реформы, поработав в министерстве финансов и дослужившись до замминистра, поляк Рышард Петру - из приватизации (он выходец из команды Лешека Бальцеровича). Тридцати-сорокалетние разрабатывают или уже внедряют новые пенсионные системы в Болгарии, Грузии, Латвии, Литве… Если мы и дальше будем оглядываться лишь на Минтруда и соцполитики, надеяться на нынешних профессионалов-пенсионщиков, то вряд ли получим финансово и технологически продуманную реформу даже через пять лет и упустим демографически очень благоприятный период 2000-2006 годов.
А использовать его очень важно: только так удастся хоть ненамного снизить стоимость пенсионной реформы для страны в целом. Опять сошлюсь на опыт дотошных поляков, подсчитавших все и вся. В 1999 году их пенсионная реформа, вследствие перевода части взносов в накопительный компонент, создает в солидарной системе дефицит в 4 млрд. злотых. В последующие три года эта брешь между пенсионными поступлениями и текущими выплатами пенсионерам будет стремительно увеличиваться - соответственно до 9,2 млрд. злотых в 2002-м, но «залатать» ее собираются за счет доходов от приватизации. В этом смысле, заявляют польские эксперты, 9-процентный уровень отчислений от зарплаты на личные накопительные счета работников является единственно возможным для их страны - большего бы здесь просто не потянули. Меньше тоже, оказывается, нельзя - маловато удастся накопить на старость.
Что является единственно возможным для нас? Сколько мы в состоянии заплатить сейчас, чтобы получить нормальную, финансово устойчивую пенсионную систему в перспективе? Пора начинать объясняться на цифрах, а не на пальцах.