В середине февраля в украинском представительстве Европейского банка реконструкции и развития был презентован очередной годовой «Доклад о процессе перехода», где отслеживается ход становления рыночной экономики и макроэкономические показатели стран Центральной и Восточной Европы и бывшего Советского Союза. Главная его ценность, безусловно, в том, что появляется возможность сравнить условия проведения и итоги рыночных реформ в различных странах с переходной экономикой. Если ограничиться ареалом бывшего СССР, то больше всего меня заинтриговал такой факт: среди стран СНГ наибольших успехов в реальном секторе («успех» в данном случае понимается как преодоление последствий глубокого экономического спада после развала СССР) добился Узбекистан. В 1998 году его реальный ВВП составил 90% от уровня 1989 года, тогда как в Украине — 37%. При этом оценки процесса перехода, выставленные ЕБРР, для Узбекистана даже хуже украинских. В чем же тут «сермяжная правда»?
>
Как оценена Украина
Разработанная специалистами ЕБРР система классификации включает три группы. Первая охватывает показатели перехода, которые в публикациях и выступлениях западных экспертов фигурируют под названием «структурной перестройки». Это — приватизация крупных предприятий (обозначим его П1), приватизация малых предприятий (П2), корпоративное управление и реорганизация предприятий (П3). Вторая группа охватывает то, что обычно понимают под термином «либерализация»: высвобождение цен (П4), торговля и валютная политика (П5), развитие конкуренции (П6). Наконец, третья группа включает показатели развития финансовой инфраструктуры: реформа банковской системы и либерализация процентных ставок (П7), рынки ценных бумаг и небанковские финансовые учреждения (П8).
Оценки производятся по четырехбалльной шкале, где прогресс перехода характеризуется ростом значений от 1 до 4 (для уточнения ранжирования к оценкам добавляются плюсы и минусы). Вот какие оценки имела украинская экономика в 1999 году (в скобках — показатели-98).
П1 = 2+(2+) — полная схема большой приватизации почти готова к осуществлению, некоторые предприятия проданы;
П2 = 3+(3+) — реализована почти полная программа малой приватизации;
П3 = 2(2) — умеренно жесткая кредитно-дотационная политика, но слабая реализация законодательства о банкротстве и мало мер по укреплению режима конкуренции и корпоративного управления;
П4 = 3(3) — существенный прогресс в либерализации цен; госзакупки по нерыночным ценам большей частью ликвидированы;
П5 = 3(3-) — ликвидация почти всех количественных и административных ограничений на импорт и экспорт, почти полная конвертируемость по текущим операциям;
П6 = 2(2) — принятие законодательства и создание органов поддержки конкуренции, некоторое снижение ограничений на создание новых предприятий или принудительные меры в отношении предприятий, занимающих монопольное положение;
П7 = 2(2) — значительная либерализация процентных ставок и распределения кредитов, ограниченное использование «директивных» кредитов или установление максимума процентных ставок;
П8 = 2(2) — создание бирж ценных бумаг, появление оптовых торговцев ценными бумагами и брокеров, незначительная по объемам торговля гособязательствами, создание правовой и нормативной базы для выпуска и торговли ценными бумагами.
Как видим, стагнация рыночных преобразований носит в Украине устойчивый характер. В докладе показано, что в области институциональной инфраструктуры ситуация практически не менялась с 1994 года, в области либерализации — с 1995-го, а в приватизации — с 1997-го. По словам главного куратора Украины в ЕБРР Джулиана Экзетера, эксперты Банка полагают, что основным фактором торможения реформ в регионе СНГ были мягкие бюджетные ограничения. Поскольку с ними отнюдь не покончено, то ВВП, по прогнозу ЕБРР, вырастет в 2000 году на 1% (Минэкономики Украины предсказывает ту же величину), а среднегодовая инфляция составит 18%. Правда, ввиду большой инфляции в январе г-н Экзетер предполагает, что прогнозную величину следует увеличить до 24%, а может, и выше (Минэкономики в том же контексте поднял свое предвидение с 17,4 до 19%).
Новинкой отчета ЕБРР за минувший год стали результаты совместного со Всемирным банком обследования состояния инвестиционного климата путем опроса руководителей 3000 предприятий из 20 стран региона ЦВЕ и СНГ (в Украине были обследованы 250 компаний). В ходе опроса руководителям предлагалось оценить, в какой степени каждый из параметров инвестиционного климата мешает деятельности и развитию его предприятия: 4 балла давалось за ответ «очень мешает» и 1 балл — за ответ «вообще не мешает». Оценка производилась с помощью десятимерного симплекса, изображенного на диаграмме и включающего три группы показателей: макроэкономические — политическая нестабильность (1), инфляция (2), обменный курс (3); микроэкономические — финансы (4), налоги и регулирование (5), инфраструктура (6); правопорядок — судебная система (7), коррупция (8), неорганизованная преступность, воровство, хулиганство (9), организованная преступность, мафия (10).
Как видим, наиболее критичны в Украине инвестиционные «заповеди», выражаемые макро- и микропоказателями (за исключением инфраструктуры), причем самые большие нарушения «заповедей» исходят от финансовой, налоговой и регуляторной систем. Не этим ли объясняется весьма терпимое отношение предпринимателей и общества в целом к правопорядку и преступности в частности? Впрочем, к этой проблеме мы вернемся чуть позже.
Исследовалась и такая проблема, как «государство в плену частных интересов». Она оценивалась долей обследованных предприятий, на деятельность которых неблагоприятно влияли лоббисты из парламентских, президентских и нацбанковских кругов. В Украине эти показатели достигали соответственно 42, 36 и 37%. Доля предприятий, с которых требовали разного рода поборы, составила около 50%, а доля взяток в доходах колебалась от 4% у государственных и приватизированных предприятий до 8% у новых. В свете полученных данных невольно возникает вопрос: не полагают ли авторы административной, регуляторной и прочих реформ, что наши госорганы — это сплошные бароны мюнхгаузены, которые сами себя вытащат за волосы из коррупционного болота?
Чем славен Узбекистан
Процесс перехода в Узбекистане отличается от украинского по трем из восьми позиций.
П1 = 3-(3-) — более 25% фондов крупных предприятий находятся в частных руках или в процессе приватизации (государство фактически уступило принадлежащие ему права собственности), но, возможно, с крупными нерешенными проблемами корпоративного управления;
П4 = 2(2) — регулируемые цены на некоторые важные категории товаров, госзакупки по нерыночным ценам остаются значительными;
П5 = 1(2-) — широко распространенное регулирование импорта и экспорта или весьма ограниченный законный доступ к СКВ.
Таким образом, в Узбекистане по сравнению с Украиной дальше продвинулся процесс приватизации крупных предприятий, но более высок уровень регулирования цен и ограничения свободы внешней торговли. Не менее показательны и результаты обследования инвестиционного климата. Как следует из диаграммы, уровень политической нестабильности значительно ниже, чем в Украине. Меньше также сказывается инфляция, хотя в 1999 году она там составляла 42%, а в Украине — 19%. Схожая ситуация наблюдается с обменным курсом, хотя доступ к СКВ изрядно затруднен. Существенно ниже влияние и остальных показателей. Только по коррупции узбекские и украинские чиновники примерно равнозначны.
Таким образом, мы еще раз убедились в том, о чем «ЗН» неоднократно писало и о чем в последнее время стало говорить руководство Всемирного банка: решающую роль в переходных процессах, особенно в постсоциалистических странах, играют не макроэкономические аспекты, а институциональные. Поэтому поспешность в процессах либерализации и приватизации может принести больше вреда, чем пользы. И здесь Узбекистан имеет много общего с «китайской спецификой» реформирования — прежде всего в сфере политической стабильности и борьбы с теневой экономикой. На мой вопрос о причинах парадоксального успеха Узбекистана в реанимации своего производства г-н Экзетер указал на малый теневой сектор и «искусственную интенсификацию производства», что в устах западных экспертов подразумевает госинвестирование предприятий (впрочем, то же самое они до сих пор не могут «простить» серьезно потеснившим Запад на мировых рынках «азиатским тиграм»). Беда Украины не в факте госинвестирования, а в его расхищении ввиду слабой, нестабильной власти и плохо организованной финансовой системы.
И еще один важный аспект процесса перехода высвечивается из данных доклада. С позиций западного капитализма его авторы вполне справедливо говорят о плохом инвестиционном климате в Узбекистане ввиду засилья государства в экономике, ограниченности доступа к валютным ресурсам, ненадежности судебной системы и т.д. И тем не менее, общая оценка искомого климата местными предпринимателями весьма схожа с его самооценкой в Чехии, Словакии, Польше. Почему?
Дело в том, что экономическая жизнь как в советский период дефицита товаров и услуг, так и в нынешний период дефицита денег построена на неформальных возможностях выживания. Посему то, что мы именуем экономической самодеятельностью, называется «неформальной экономикой» (не путать с теневой, которая гораздо шире), где отношения не оформлены договорами и контрактами, а целиком строятся на личных связях, при которых хорошая судебная система или официальный доступ к СКВ совершенно ни к чему.
Несмотря на всевозможные «координационные советы по борьбе...», неформальная экономика вполне устраивает и нынешнюю власть. «Мы воруем и вы воруйте» — таков взаимоприемлемый лозунг для власти и большинства слоев населения. На Западе образ жизни нашего самодеятельного населения ведут лишь маргинальные слои — иммигранты, безработные, люмпены. Он соответствует самому низкому социальному уровню — выживанию или адаптации.
Тенденции неформальной экономики ведут к подмене властных функций государства обменом, осуществляемым разного калибра собственниками, к вытеснению высокотехнологичного производства мелким промыслом, к отказу от социального порядка и правового регулирования, к подмене общественного состояния естественным, к стиранию грани между легальной, нелегальной и криминальной сферами. Если все это и можно назвать свободным рынком, то лишь в смысле свободы от ограничений, тогда как на Западе рынок и демократическое общество предстают как совокупность ограничений.