В отличие от Венгрии, Польши или Эстонии вступление в Евросоюз сегодня для Украины неактуально. Поэтому с привязкой к евро можно подождать, чтобы полнее использовать благоприятную курсовую конъюнктуру
На прилавке в магазине — две упаковки молока. Одна — отечественного производства, вторая — импортного, скажем, из Голландии. Обе упаковки стоят по три гривни. При одинаковом качестве молока покупателю все равно, какое покупать. Но если вдруг, по каким-то причинам курс евро вырос на 10%, цена молока, привезенного из Голландии, может увеличиться до 3 грн. 30 коп. Стоит ли спрашивать, чей товар купит украинский пенсионер, дневной бюджет которого не превышает 5 грн.? А если евро подорожает не на 10, а 20%, и цена импортного молока достигнет 3 грн. 60 коп.?
Кто проиграл? Пенсионер подобного курсового и ценового скачка не ощутит вообще. А вот голландский фермер и бюджет Голландии его трех гривен точно не досчитаются. Поскольку уйдут они частично на отечественный молокозавод, частично — в полтавское или тернопольское село, частично — в бюджет и Пенсионный фонд. Пенсионеров же в Украине около 14 млн. И если только половина из них вместо импортного купит молоко украинской буренки, гарантированные доходы его производителей уже будут исчисляться в миллионах гривен.
А что произойдет, если на 20% вырастет курс не евро, а украинской гривни, и цена голландского молока снизится до 2 грн. 40 коп.? Конечно, можно порадоваться за отечественного пенсионера, только вот через некоторое время у него возникнут проблемы с пенсией, поскольку начнет сокращаться производство, а вместе с ним и поступления в Пенсионный фонд. Ведь покупать-то мы будем исключительно немецкую колбасу, венгерский шпиг, чешское пиво и турецкое печенье. Впрочем, и это удовольствие долго не продлится, т.к. окажется, что платить в условиях растущей безработицы в общем-то нечем.
Пример, безусловно, гипертрофирован. Однако он наглядно демонстрирует потенциальные выгоды большинства украинских производителей, поскольку в Украине производят не только молоко, сыр и масло, но еще шьют одежду и обувь, пекут хлеб, добывают уголь, выращивают овощи, выпускают мебель и т.д. Кроме того, указанный пример подчеркивает условность «курсового богатства»: оставшись без средств к существованию, люди не чувствуют себя богаче из-за колебания валют.
В 1997 году, благодаря взятым Украиной в долг 1,5 млрд. долл., номинальный курс гривни относительно экю (предшественника евро) вырос на 9%. Значит ли, что на эти же проценты выросло наше благосостояние и сократился разрыв в доходах с немцами, бельгийцами или французами? Конечно, нет, так как в 1997 году ВВП Украины сократился на 3%, а реальная зарплата — на 2,4%.
Статистический рост в Украине начался в 2000-м: за год промышленное производство увеличилось на 12%, сельскохозяйственное — на 10, а товаров народного потребления — на 25%. Произошло это после падения курса гривни, которая в 1999—2000 гг. подешевела на 80% по отношению к экю (евро) и более чем в два раза — к доллару. По причине мизерной базы сравнений качество указанного роста никто, конечно, не переоценивает. Однако факт остается фактом: с тех пор на киевских рынках продаются украинские колбасы и сосиски, а польский импорт существенно сократился. И неудивительно, если учесть, что курс польского злотого по отношению к гривне за те два года вырос на 79%.
Курсовые стимулы — безусловно, не панацея, и использовать их надо аккуратно, иначе в отечественных калошах только и будем ходить — дешевые, да и высоких технологий не требуют.
Однако то, что при определенных условиях умеренная девальвация выгодна национальному производителю — прописная истина, которую, похоже, признали даже в Украине. Признали неохотно и вынужденно — после искусственного завышения курса гривни, интенсивных внешних заимствований, долговых пирамид, их обвала, дефолтов и реструктуризаций.
Долгосрочная курсовая стабильность — ориентир весьма специфический. Универсальным его никак не назовешь. Понятно это стало еще лет 70 назад, когда в период Великой депрессии и после нее начался массовый отказ от золотого стандарта. Швеция и Япония, например, отошли от него во второй половине 1931 года, США придерживались до 1933-го. История повторилась в 70-е годы после падения уже золото-долларового стандарта. Сегодня даже МВФ не отстаивает безусловных преимуществ фиксированных валютных курсов.
Да и как их отстаивать, если абсолютный мировой лидер и влиятельнейший «акционер» Фонда три года подряд планомерно обесценивает свою валюту? Когда в январе с.г. за евро стали давать 1,28 доллара, стало очевидным, что курсовые проблемы не у Соединенных Штатов, а у Евросоюза во главе с 12 странами еврозоны, чья продукция только за последний год стала дороже американских товаров процентов на 20. И не только американских, но также китайских и японских. Поскольку юань привязан к доллару. А иена хотя и укрепилась относительно него, но только на 7%. Между тем, на экономики США, Японии и Китая приходятся 40% мирового производства, а их совокупная доля в международном экспорте и импорте достигает 23—24%.
Но все это может оказаться лишь прелюдией. По мнению ряда западных экспертов, к концу текущего года за евро будут давать 1,3—1,35 доллара. Оценки небеспочвенны, учитывая, что за три последних года федеральный бюджет США превратился из профицитного (2,4% ВВП, 2000 г.) в дефицитный (-4,6%). При этом текущий счет платежного баланса в 2003 году был сведен с рекордным за последние 30 лет дефицитом в 5% ВВП. Ожидается, что к 2005-му он может вырасти до 5,5% ВВП. Попытки же его сокращения, по оценкам The Economist, могут потребовать дополнительного 20-процентного обесценения доллара.
Неудивительно, что при таких тенденциях и прогнозах финансовые спекулянты активно приобретают евро, способствуя его действительному усилению и поддержанию ажиотажа. По словам газеты «Монд», председатель Европейского центрального банка Жан-Клод Трише уже назвал подобное поведение «бараньим». Для приверженцев идеи «стабильной и сильной валюты» определение весьма странное. Но это если, конечно, отстаивать чистоту идеи как таковой, а не принцип экономической целесообразности.
Причины же для беспокойства очевидны: нет никаких гарантий, что евро не уйдет и дальше в отрыв от доллара. Аналитики бельгийской биржевой компании «Питеркам» ожидают, что через год евро будет стоить 1,4 доллара. А к их прогнозу, пишет «Суар», особый интерес, поскольку еще в 2002 году, когда за евро давали 1,05 доллара, бельгийцы предупреждали, что к концу 2003 года курс европейской валюты достигнет 1,2 долл. Крупнейшие же мировые финансовые организации тогда полагали, что он не превысит 1,08 доллара.
Примечательно, что указанный прогноз не отличается от оценок экспертов Deutsche Bank. Так что вопрос не в том, выдержит ли Евросоюз гонку, если его продукция ежегодно будет дорожать относительно американских товаров на 10%. Интрига в том, как долго он протянет на дистанции. Как замечает The Economist, проблема мировой экономики не в слабости доллара, а в том, что он «все еще остается чересчур сильным».
Дополнительную пикантность ситуации придает возможность активных изменений в структуре мировых валютных резервов. По состоянию на конец 2002 года, их размер оценивался в 2,4 трлн. долл. США, из которых 64,5% приходились на долларовые активы. За два года — с 2000-го по 2002-й — вес доллара в структуре резервов центральных банков снизился на три процентных пункта, а евро — вырос на 2,8%. Нехитрый вопрос: какой будет динамика евро, если темпы указанного замещения возрастут?
Примечательно, что ответ в значительной степени зависит от Японии и Китая, аккумулирующих почти 30% всех официальных мировых резервов. Прими они решение об активном замещении половины своих валютных активов на евро, и курс последнего подскочит до двух долларов безо всяких на то усилий со стороны США. Кто будет покупать немецкие «Опели», французские «Пежо» и итальянские «Фиаты», если американский «Форд» окажется в полтора-два раза дешевле?
Страны еврозоны подобным интервенциям противостоять не смогут: в 2002 году их совокупные официальные резервы были меньше активов Китая. Неудивительно, что несколько недель назад Евросоюз настоял на внесении в итоговое коммюнике форума экономических лидеров «большой семерки» фразы об опасности «излишней изменчивости и неупорядоченности движения обменных курсов». На что США ответили включением в это же коммюнике предложения о необходимости достижения «большей гибкости» валютных курсов. Министр финансов США вообще предпочел не акцентировать внимание на курсовых колебаниях.
Рассчитывать на мощный приток прямых инвестиций вследствие укрепления евро, по-видимому, нельзя. Кризис 1997—1998 годов показал, что, в отличие от спекулятивных вложений, прямые иностранные инвестиции могут расти и в период резкого обесценения валюты. Что представляется логичным, поскольку прямой инвестор ориентируется скорее на темпы и общую устойчивость роста. Падение же объемов прямых иностранных вложений в странах Евросоюза и Северной Америки после пика 2000 года оказалось практически одинаковым, составив, соответственно, 60 и 59% (2001 год). Объяснялось оно не валютными колебаниями, а уменьшением размера корпоративных слияний и поглощений.
Сегодня курсовая стратегия США нацелена на экономический рост. И выглядит она гораздо гибче и эффективнее, нежели европейская ориентация на «стабильные цены» и трехпроцентный потолок бюджетных дефицитов. Не будучи связанной уставными обязательствами и ценовыми ориентирами, Федеральная резервная система может позволить и снижение учетной ставки, и плавное обесценение доллара. Демонстрируя при этом, что устойчивый рост важнее стабильного курса и нулевой инфляции. И что финансовая стабильность вообще имеет смысл лишь постольку, поскольку поддерживается экономическая динамика.
Если в США сегодня речь опять идет о 3—4% роста, и ее экономику снова сравнивают с мировым локомотивом, то в странах еврозоны прошлогодний прирост производства «достиг» 0,4%. Их ценовые, финансовые и долговые самоограничения, похоже, чересчур жесткие, чтобы состязаться со Штатами в стимулировании роста. В то время как бюджетные дефициты Германии (3,8% ВВП) и Франции (4%) третий год подряд не вписываются в допустимые рамки, а Еврокомиссия грозит им судом и штрафами, Алан Гринспен просто «не тревожится за будущее финансирование американских дефицитов». Примечательно, что их совокупный размер в бюджетной сфере США (6% ВВП) в два раза превышает средний уровень в «евро-странах».
Сопоставление уровня безработицы в США (4,7%, 1999—2002 гг.) и крупнейших экономиках еврозоны (Германия — 9,8%, Италия — 10, Франция — 9,3%,) свидетельствует, что в последних механизмы ценовой регуляции не настолько совершенны, чтобы можно было успешно копировать ценовую и экономическую динамику США. Между тем, в Штатах и производительность труда традиционно более высокая. Да и среднегодовые темпы роста ВВП в 1992—99 годах (3,55%) в два раза превышали среднюю динамику стран Европейского монетарного союза (1,75%).
Наконец, привязка европейских стран к «стабильным ценам» делает их заложниками бюджетной политики Соединенных Штатов и валютно-курсовой стратегии восточноазиатских экономик. Последние, покупая долговые бумаги правительства США, сдерживают обесценение доллара. В прошлом году таким образом было профинансировано более половины торгового дефицита США. Очевидно, «евро-страны» могли бы снизить процентные ставки, что позволило бы им уменьшить курсовое давление и увеличить уровень спроса в своих экономиках. Но в этом случае могут быть нарушены допустимые пределы роста цен.
Начавшиеся на этом фоне разговоры о необходимости пересмотра ряда положений «Пакта стабильности и роста» представляются резонными: финансовая стабильность застоя многих уже, похоже, не привлекает.
Для Украины, чья валюта синхронно с долларом обесценивается относительно евро, текущая курсовая ситуация благоприятна. В ценовом отношении наши товары оказываются более конкурентоспособными: благодаря курсовой разнице за два последних года они подешевели относительно европейской продукции процентов на 25. Дополнительные же расходы отечественных поклонников итальянской обуви и французской парфюмерии экономической безопасности Украины не угрожают. Равно как и возросшая стоимость отдыха на Лазурном берегу.
Что касается денежных сбережений, то вопрос о влиянии крепнущего евро на благосостояние населения представляется вполне уместным. Но отвечая на него, необходимо сразу отметить, что сама по себе динамика валютного курса не может решить проблему «сбережений» миллионов украинцев, чьи пенсии и зарплаты в два-три раза ниже прожиточного уровня. Для тех же, кому действительно есть что экономить и откладывать на будущее, оценка личного благосостояния и связанных с ним рисков весьма индивидуальна.
Для одного риском является упущенная выгода, и он не задумываясь вкладывает все свои сбережения в наименее надежные проекты, но под наивысшие проценты. Для другого риск — потерять хотя бы часть накопленного. И он избегает его, храня деньги в платяном шкафу (что с учетом отечественной истории вполне объяснимо).
Сегодня в Украине активны сберегатели обоих типов. Те, кто год назад положил деньги на банковские счета, получили в среднем по 20% дохода в национальной валюте. Для тех же, кто предпочел домашний шелест купюр, тоже все хорошо — деньги в целости, и даже их долларовый эквивалент почти не изменился. В подобном контексте говорить о снижении благосостояния вряд ли корректно.
Люди рациональны. Заботясь о своем благополучии, они оптимизируют структуру сбережений, выбирая самое удачное сочетание в триаде «надежность—доходность—наличность». По мере изменения экономической среды меняется и оптимальный выбор населения. Например, за 10 месяцев 2003 года размер его банковских вкладов вырос на 48%. При этом депозиты в гривне увеличились на 45%, а в иностранной валюте — на 52; прирост срочных вкладов до востребования составил 27%, срочных — 55, а долгосрочных — 70%. Так что наши соотечественники и сбережения свои страхуют, и валютные риски дифференцируют, и фактор времени при этом учитывают. А при возможности, еще и недвижимость в селах впрок прикупают, пока она еще относительно недорогая.
Проблема поэтому видится не в страховании валютных рисков как таковом, а в разнообразии и качестве доступных инструментов. Чем больше их предложить, тем эффективнее наши сограждане ими воспользуются. Руководствуясь собственными оценками риска и личного благополучия.
Поскольку для Украины, в отличие от Венгрии, Польши или Эстонии, вступление в Евросоюз сегодня неактуально, с привязкой к евро можно подождать, чтобы полнее использовать благоприятную курсовую конъюнктуру. А вот Россия — при 15-процентной инфляции в 2002 году — вынуждена была частично отказаться от этих преимуществ: по мере приближения президентских выборов 2004 года волей-неволей необходимо было уменьшать рост цен с одновременным снижением монетарной экспансии. Тем не менее, относительно евро рубль в прошлом году все равно подешевел на 4% (с учетом разницы в уровнях инфляции).
Что действительно может вызвать озабоченность, так это подорожание ввозимого из Европы оборудования и рост цены обслуживания внешнего долга. Но и здесь, при более внимательном анализе, ситуация далека от драматизма.
В структуре товарного импорта Украины доля машин и оборудования, ввозимых из Евросоюза, составляет около 10%; с учетом новых десяти членов — 12%. При этом доминирующей валютой расчетов остается доллар. В подобных условиях рост цен на инвестиционный импорт из Европы критическим, безусловно, не является. Тем более что он уже частично замещается поставками из стран, не входящих в еврозону. Что же касается обслуживания внешних долговых обязательств, то в евро их номинировано 16 процентов, тогда как на долларовые обязательства приходится две трети общего объема.
Тем не менее, рост евро, безусловно, заострил ряд проблем. Необходимо подумать и о снижении курсовых рисков бюджета, и о повышении качества управления валютными резервами Нацбанка. То, что в законодательстве, мягко говоря, слабо прописаны соответствующие процедуры, стало очевидно четыре года назад, когда еще только разворачивался известный скандал «по незаконному использованию валютных резервов НБУ». Прошлогодние дискуссии о досрочном погашении долга перед МВФ подтвердили законодательную неурегулированность вопроса. Оказалось, что решение об использовании 2 млрд. долл. может быть принято в ходе консультаций председателя Нацбанка и Президента Украины. Но это все равно, что распределение бюджетных средств во время встреч министра финансов и главы государства.
И до подорожания евро было ясно, что закон о золото-валютных резервах НБУ должен прописывать задания по их росту, содержать критерии «дефицита—достаточности—избыточности», определять механизмы формирования и процедуры использования, включая ситуации внеплановых форс-мажорных платежей. Сегодня же становится все более очевидным, что дополнительного регулирования требуют и механизмы страхования валютных рисков.
Безусловно, намного проще заявить, что динамика валютных резервов должна быть оптимизирована с точки зрения их надежности и доходности, нежели этот оптимум определить и достичь. Однако делать это все равно придется. Хотя бы для того, чтобы объяснить, почему Национальный банк покупает долговые обязательства США при снижении их доходности и как подобные вложения страхуют его резервы от обесценения.