На Красной площади в Москве, как раз напротив Мавзолея, в котором, словно какая-то биологическая диковинка, до сих пор покоится в формальдегиде тело Ленина, находится великолепное трехэтажное здание, знакомое большинству бывших советских людей не меньше, чем усыпальница вождя мирового пролетариата.
Это знаменитый ГУМ. Его фасад в стиле рококо напоминает собор, однако внутри вас окружают не иконы и подсвечники, а норковые шубы на манекенах и на посетителях. ГУМ олицетворял российскую надежду на новую жизнь, а председатель совета его акционеров, сорокачетырехлетний Юрий Соломатин считался типичным новым русским капиталистом.
Г-н Соломатин избегает пользоваться мобильным телефоном, лимузином и окружать себя бритоголовыми телохранителями, этими обязательными атрибутами анекдотов о новых русских. Вместе с тем, он гордится тем, что управляет одной из самых мощных российских компаний западного образца, сумев обеспечить рост ее уставного капитала в 15 раз. Более половины акций ГУМа проданы иностранцам, главным образом американцам и европейцам, что в общем-то не типично для охваченной националистической ностальгией России.
Однако процветание длилось недолго. Грянул финансовый кризис, и российская валюта сорвалась в штопор. Весь рынок рухнул, потащив за собой и ГУМ. Акции престижного универмага упали от своей наивысшей цены в 5,4 доллара до 25 центов за штуку. И сегодня немногочисленных покупателей магазина радует обилие вывесок в витринах - «распродажа» и «скидки».
На встрече с журналистами в роскошном конференц-зале на третьем этаже ГУМа на следующий после 17 августа день г-н Соломатин признался: «В одну ночь все мы стали нищими».
Так почему же в конце концов ГУМ пал жертвой процесса, начавшегося в июле 1997 года с девальвации таиландской национальной валюты? Почему кризис начал перетекать из страны в страну и добрался в конце концов до России, удвоив число россиян, живущих за чертой бедности? Почему он смог затем проникнуть в Латинскую Америку, где сегодня испытывает на прочность финансовые рынки Бразилии, Аргентины, Колумбии и Мексики?
Ответы на эти вопросы человечество будет искать годами, утверждают зарубежные эксперты. Однако некоторое объяснение происходящему кроется в так называемом «эффекте заразности» - способности финансового кризиса стремительно распространяться за границы одной страны и «инфицировать» другие государства.
Растущая взаимозависимость стран мира связала ГУМ с рядовой секретаршей Мэри Паони из американского города Кэнтрал, штат Иллинойс. Госпожа Паони никогда не была в ГУМе. Она предпочитает покупать вещи в магазине «Бергнерз», а ее муж - в «Кей-марте», но через государственный пенсионный фонд Иллинойса она стала одной из тысяч владельцев ГУМа. Дело в том, что пенсионный фонд приобрел часть Фонда новых рынков Бринсона (на сумму в 7,2 миллиона долларов), а тот в свою очередь вложил 138 тысяч долларов в акции самого знаменитого российского универмага.
В советскую эпоху ГУМ был лучшим магазином в стране. Частично благодаря этой своей славе он стал одним из первых российских компаний, приватизированных после распада СССР. Попав в частные руки, ГУМ превратился в торговый центр для людей с достатком выше среднего, обслуживающий ежедневно более 200 тысяч покупателей. Более 40 международных торговых компаний с известными именами арендовали в нем торговые площади, платя при этом одну из наивысших в Европе арендную плату.
На менеджеров американского фонда все это, вместе с обещаниями руководства ГУМа придерживаться международных стандартов, произвело благоприятное впечатление. Справочник московского инвестиционного банка в 1996 году писал: «ГУМ имеет прекрасный торговый баланс и высокую стабильность, при этом у него нет долгосрочных финансовых обязательств».
В дальнейшем и руководство ГУМа, и американские владельцы его акций сделали ту же ошибку, что и таиландские торговцы недвижимостью, которые и заварили всю кашу. Они настолько привыкли к безоблачным летним дням, что перестали верить в существование зимы.
После того, как
2 июля 1997 года Таиланд девальвировал свою национальную валюту (что сегодня, по мнению экспертов, можно считать началом глобального финансового кризиса), настроение руководства ГУМа была исключительно оптимистичным - стоимость акций универмага поползла вверх. На протяжении последующих трех месяцев она достигла своего максимума, поднявшись на 37%.
Никто в то время не верил, что таиландские проблемы распространятся на весь мир. Несмотря на то, что главные проблемы экономики этой страны были широко известны, таиландский фондовый рынок в день девальвации подскочил на 7,9%, продемонстрировав наибольший рост за последние пять лет.
Ошибка диагноза имела две составляющие - первая заключалась в том, что таиландский кризис посчитали обычным кратковременным экономическим спадом, а вторая - в том, что большинство оценок экспертов сводилось к тому, что кризис касается исключительно Таиланда.
Администрация Клинтона в то время связывала таиландские события с мексиканским кризисом, поэтому для спасения Таиланда был определен такой же набор средств, как и для Мексики. Был подготовлен стандартный план МВФ: урезание расходов бюджета, повышение процентных ставок и реформирование банковской системы. Оказать же существенную материальную помощь Таиланду американцы отказались.
Летом 1997-го Бангкок обратился за финансовой помощью к Японии и даже получил от Токио предварительное согласие на ее оказание. Однако позднее, частично по причине давления из Вашингтона, это решение было отменено.
Многие экономисты критиковали политику МВФ по отношению к Таиланду и обвиняли руководство фонда в усугублении кризиса. Со временем американские эксперты и их коллеги из МВФ поняли, что последствия таиландских потрясений оказались значительно серьезнее, чем предполагалось. Они смягчили свои требования к Бангкоку, но было уже поздно.
Паника стала нарастать, как снежный ком, и экономика Таиланда начала саморазрушаться. Международные спекулянты, биржевые игроки и местные бизнесмены подобного пошиба, желая сохранить свои активы в американской валюте, ушли с таиландского рынка и в поисках легкой наживы ринулись в соседние страны - Филиппины, Малайзию, Индонезию, Тайвань и Южную Корею.
Между тем, учитывая то, что большинство этих государств имели подобные проблемы, нетрудно было предположить, что их ждут не лучшие времена. И точно так же, как в начале 90-х годов западный капитал устремлялся на новые рынки, теперь начался его массовой исход с них.
Домино начало падать. В конце октября 1997 года наступила очередь Гонконга. В течение четырех дней его рынок обвалился почти на четверть, результатом чего стало наибольшее падение за день индекса Доу-Джонса на Нью-Йоркской бирже за всю ее историю - 554 пункта.
Следующей жертвой стала Индонезия. На этот раз американцы предложили стране свою финансовую помощь - 23 миллиона долларов, и этим признали ошибочность своих действий в Таиланде.
Дыхание мирового кризиса уже стали ощущать на себе Южная Корея, Тайвань, Малайзия, Бразилия, Россия, другие страны. Казалось, весь мир забил тревогу, спокойным казался только президент США, который в ноябре 1997 года еще выступал с ободряющими заявлениями. Сегодня такую беспечность объясняют ошибочной позицией госдепартамента и неготовностью американских спецслужб противостоять угрозам экономического характера.
После падения Южной Кореи инвесторы уже не хотели идти даже на малейший риск. Все они в панике распродавали свои активы в странах с развивающимися рынками. К ним присоединялись местные бизнесмены, которые также продавали акции, стремясь расплатиться со своими акционерами. При этом они вынуждены были реализовывать свои авуары в странах, еще не охваченных кризисом. Так вирус начал проникать в Аргентину и Мексику.
К сожалению, пока никто не может предложить эффективной вакцины от финансовой заразы конца двадцатого века. Возможность локализовать эпидемию на ранней стадии упущена во многом из-за ошибочной позиции Соединенных Штатов. Сегодня руководство США должно интуитивно чувствовать, кто может стать следующей жертвой - ведь иммунитет до сих пор, похоже, не выработан ни в одной стране мира, даже в самой процветающей.
По материалам газеты International Herald Tribune