1 сентября - начало нового учебного года, День сурка. Он приближается неотвратимо. Прошло много лет, но я прекрасно помню мой "первый раз в первый класс". Воспоминание это черно-белое. Огромный школьный двор новой школы, заполненный нарядными первоклашками и старшеклассниками, за ними плотной стеной - радостные, взволнованные родители. Молодые учителя, с комсомольскими значками на груди, нервно поглядывают на свои первые классы, как бы пересчитывая мысленно каждого ученика по головам; у микрофона - строгий завуч и усатый директор по очереди говорят о патриотическом воспитании подрастающего поколения.
Девочки - в белых фартуках и огромных бантах, мальчики, зевающие или, наоборот, слишком активные. Все держат букеты осенних астр и георгин. Вдруг врубают бодрую песню "про школьные годы чудесные", и под ее аккомпанемент нас торжественно уводят в класс, к знаниям.
Первый урок был всегда уроком мужества. В класс приходили ветераны Великой Отечественной и ребята, прошедшие Афганистан. Они очень стеснялись, совершенно не зная, что нам говорить. А мы восхищенно рассматривали красивую форму и награды, считая их настоящими героями. Да, история повторяется, порой в какой-то искаженной, неожиданной форме.
Затем было 1 сентября моего сына. Почти такое же, как и у меня. Та же форма, те же пафосные речи, те же нервные, сонные дети и суетливые родители, непрерывно фотографирующие своих чад. Думаю, сегодня этот день мало чем отличается, разве что школьную форму сменила вышиванка. Но это все атрибутика. Другое дело чувства, проживаемые нами за эти 10-12 школьных лет. Наше взросление и формирование нас как личности.
Когда учительница первая моя повела нас в класс, я помню, как тревожно и одиноко мне стало, как я оглядывалась, искала глазами маму. В классе было очень шумно. Потом меня посадили за парту с мальчиком, который мне совсем не нравился. Он был очень маленького роста, как и я, и постоянно дергал меня за волосы. Так возникла первая любовь.
Самое сложное было высидеть 45 минут урока, внимательно слушая учительницу. Дисциплина, тишина, внимание и замечание - это были самые распространенные слова в лексиконе нашей Валентины Михайловны. В детстве время тянется очень долго, и 45 минут кажутся бесконечными. Как-то, почувствовав голод прямо на уроке, я развернула под партой свой бутерброд с булочкой за три копейки и докторской колбасой. Мне казалось, что я откусываю его совершенно незаметно, и если бы не сосед, который стал клянчить кусочек, учительница никогда бы не обратила на это внимания. Нас уличили. Выслушав тираду со словами: "Вы что, не наелись! Для этого существует переменка!" - и оба получили по замечанию в дневник: "Ели на уроке!"
Надо сказать, мои родители реагировали на записи в дневнике по-разному. Но я всегда трепетала. В такие дни я возвращалась домой особенно долго и неохотно, за что получала отдельную пилюлю, поскольку уже "все извелись" от ожидания. Прием пищи в неположенное время, в неположенном месте мне простили. Но замечания типа: "Не готова к уроку", "Жестоко избила мальчика", "Подстрекала детей уйти с урока" приводили родителей в бешенство. Особенно папу. Начиналась игра в "доброго и злого следователя". Мама была всегда "добрым". Допрос обычно длился около часа. Меня просили проанализировать свое поведение, объяснить, почему я так поступила, и сделать соответствующие выводы. Изучив тактику родителей, я всегда пыталась ускорить процесс и перейти к заключительной части воспитательной процедуры как можно скорее, поэтому искренне просила прощения, обещала, что "не буду больше так никогда в жизни". Сама же в том момент думала о том, что мои подруги уже вышли гулять и играют без меня "в резинку", а я тут теряю время.
Я помню мои наказания. Пороли только в исключительных случаях, обычно ставили в угол, приказывая подумать над своим поведением, не пускали на улицу, а также заставляли читать самую нелюбимую книгу: "Баранкін, будь людиною!" Почему я ее так не любила? Она казалась мне чудовищно толстой. Издание было напечатано на плохой, желтой бумаге, с черно-белыми неинтересными иллюстрациями. Но главное - там были слова, значение которых я не понимала, например, книга начиналась с того, что главный герой с его другом получили очередную двойку по геометрии. Я не понимала, что такое геометрия. В то время до нее, вместе с алгеброй, мне было очень далеко. С любым вопросом меня отсылали к энциклопедии или словарям.
Я резала Баранкина ножницами и топила в ванной. Папа неизменно просушивал, подклеивал книгу и возвращал мне ее снова. И тут мне уже неважна была книга, главное было - победить в борьбе с папой. Я не победила. Он поменял книгу на еще более сложную - "Зачарована Десна" Довженко. По программе ее проходили в старших классах. Ее я тоже тогда не осилила. Вместо этого читала под одеялом "Тореадорів з Васюківки" Нестайко, а позднее "Кайдашеву сім'ю" Нечуя-Левицкого. Примерно в пятом классе я прочла "Театр" Моэма и "Ночь нежна" Фицджеральда. Благо, библиотека была большая и разнообразная.
Мой дух противоречия только закалился с годами. Гораздо позже я все же вернулась к Баранкину, наверне, чтобы завершить гештальт. Я думала: почему взрослым так важно показать свою власть? Зачем заставлять читать книги и учить стихи в наказание? Зачем навязывать свои вкусы?
К слову, в свое время я так же заставляла сына читать. И как-то раз, страдая над "Капитанской дочкой", он пришел ко мне с вопросом: "Мама, что такое старый армяк и облучок?" Мощный флеш-бэк получился!
В ту пору мы писали чернильными ручками и в первый же день белоснежные манжеты становились синими, зубы и руки были такого же цвета, в тетрадях и прописях красовались кляксы. Мы украшали нашу унылую школьную форму как могли. Моя мама вязала крючком прекрасные ажурные воротнички, и я их меняла каждую неделю. В старших классах парни ушивали брюки, превращая их в модные дудочки, а девочки делали непозволительное мини. Тогда не разрешали носить какие-либо украшения, поэтому завуч стояла на школьных дверях, заставляя снимать серьги и кольца немедленно. Нам всем хотелось выделяться из общей коричневой массы. Форма была сшита из чистой шерсти, и носили мы ее каждый день - зимой и летом. Это незабываемое, отвратительное чувство, когда после физкультуры, ты, вспотевшая, должна была вернуться в колючее, с влажными подмышками, платье и бежать на следующий урок.
Мой портфель напоминал знаменитый портфель Жванецкого - такой же огромный, противного коричневого цвета. Он был таких размеров, что туда свободно помещалась форма для физкультуры и сменная обувь. Я даже стыдилась его, поэтому эксплуатировала нещадно, в надежде на то, что после его кончины родители купят мне красивый, блестящий ранец, как у других девочек. Портфель оказался долгожителем. Я била им соседа по парте, съезжала на нем с зимних горок, даже теряла несколько раз по пути домой. Но он всегда находился.
Зато у меня был немецкий пенал, предмет особой гордости и зависти одноклассников. Мама привезла мне его из Москвы. В нем был набор цветных карандашей и ручки, но главное - розовая резинка, которая пахла как настоящая жвачка. Но случилось "горе": в первый же день сосед по парте ее съел. Сказать, что я расстроилась, - ничего не сказать. Я безутешно рыдала.
Может быть, поэтому, уже в моей взрослой жизни, собирая сына в школу, я всегда прислушивалась к его пожеланиям: нравится, не нравится, удобно, неудобно. Конечно, тогда у наших родителей не было такого выбора и возможностей. Но дело ведь не в этом. Дело в чувствах. А вы чувствовали себя счастливыми в школе? По-моему, у меня это день выпускного.
Тем не менее, у нас был очень дружный класс. Мы продолжаем собираться и теперь, спустя 30 лет после школы. Благо, благодаря соцсетям найти друг друга стало гораздо проще. На одну из таких спонтанно организованных встреч пригласили и нашего классного руководителя Светлану Борисовну Павлюченко. Оказывается, она очень этого ждала. Всегда помнила каждый свой класс, каждого ученика. Мы называли ее просто Светлана. Она преподавала алгебру и геометрию, была строга, за что многие ее побаивались. Светлана Борисовна как-то сразу разделила нас на гуманитариев и склонных к точным наукам. С "математиками" решала дополнительно задачи Сканави и была неумолима, к лирикам была снисходительна, ставила "4", чтобы не портить аттестат. После школы все поступили, куда хотели, гуманитарии - в пединституты, инязы, на исторические и филологические факультеты. Стали достойными людьми. И знаете, мы благодарны ей за это по сей день.
Помните своих учителей!