В середине прошлого века основными исполнителями нелицеприятной роли «Большая нефть» являлись четыре американские компании — Exxon, Mobil, Chevron, Texaco. Это их темными образами пугали детей, списывая на их алчность постоянно растущую дороговизну жизни, загрязнение окружающей среды, выжимание последних соков как из планеты Земля, так и из мирового пролетариата. Сейчас расстановка сил на мировом рынке энергоносителей изменилась кардинальным образом.
Несмотря на то, что по объемам рыночной капитализации (412 млрд. долл.) Exxon Mobil все еще занимает первое место в мире, распределение ролей в современном энергетическом мире зависит от объемов подтвержденных запасов энергоносителей. А по этому показателю американский гигант занимает скромное 14-е место, тогда как 13 вышестоящих компаний представлены так называемыми NOC (national oil companies — национальные нефтяные компании), которые либо непосредственно принадлежат государствам, либо контролируются ими. Да еще какими государствами! Саудовская Аравия, Иран, Ирак, Россия и Венесуэла. Фарид Закария, политический обозреватель журнала Newsweek, не просто ставит под сомнение легитимность и компетентность политических режимов в этих странах, но еще и доказывает, что именно неэффективность их управления нефтедобычей оказалась основной причиной беспрецедентного роста цен на энергоносители.
Отреагировав на затяжной период низких цен на нефть сокращением инвестиций в геологоразведку и освоение месторождений, эти компании не стали менять сложившуюся практику и сегодня, когда разговоры о 100 долларах за баррель нефти уже не кажутся бредом перетрудившихся аналитиков. Нефтедолларовые фонтаны, вновь забившие в этих странах, рассыпаются брызгами латок на прохудившихся бюджетах, дешевого подкупа политической поддержки со стороны самых обездоленных слоев населения своих стран, коррупции и лоббирования геополитических интересов. В результате дефицит капиталовложений в энергетическом секторе, способных обеспечить адекватный рост спроса в ближайшее тысячелетие, оценивается в триллионы долларов.
В России, например, в 1990-х годах добыча росла на 5—10% в год, а сейчас — всего лишь на 2—3%. Пик ее прогнозируется на 2008 год, но некоторые эксперты считают, что она стабилизируется еще раньше. В Иране не наблюдается даже такой рост (сейчас там добывается нефти меньше, чем в 1979 году), а об Ираке и вовсе говорить не приходится. Единственная страна, заслуживающая доброго слова в этом отношении, — Саудовская Аравия. Несмотря на то, что ее энергетический сектор тоже пережил процесс национализации, ее издержки оказались несопоставимы с аналогичными издержками других нефтеперерабатывающих стран.
Во-первых, сам процесс национализации, которая происходила в форме почти цивилизованного выкупа нефтяных компаний у их иностранных владельцев, был растянут на семь лет. В результате, как отмечает журнал The Economist, удалось сохранить «институциональную память и эффективную культуру корпоративности». Некоторые иностранные менеджеры до сих пор работают на своих местах. Свою положительную роль сыграла и небывалая для большинства остальных нефтедобывающих стран политическая стабильность: за последние 30 лет в стране лишь дважды переходили из рук в руки как корона, так и портфель нефтяного министра. И даже в этих случаях долгосрочные стратегические цели развития отрасли не подвергались кардинальному пересмотру. Независимо от цены на нефть саудовская компания Aramco не только выкачивала, но и вкладывала огромные средства в нефтедобычу, стремясь сохранить за собой роль крупнейшего производителя нефти, а также поддерживать цены на энергоносители на такой высоте, которая была бы приемлемой для национального бюджета, но при этом оставалась доступной для глобального потребления. Более того, компании была предоставлена значительная автономия, вплоть до определения цены на нефть, выбора основных торговых партнеров и способов транспортировки энергоносителей. В результате только Саудовская Аравия обладает сейчас достаточными резервными мощностями, которые могут быть использованы для стабилизации поставок нефти при различных кризисных ситуациях. Хотя и в этом отношении, как отмечает The Economist, не все так гладко: характерная для чиновников «светобоязнь» вызывает нехватку надежной статистики, и некоторые эксперты утверждают, что Саудовская Аравия уже достигла пика нефтедобычи.
Впрочем, события последнего времени привлекают внимание экспертов к другой богатой энергоресурсами стране — Венесуэле. С одной стороны, претензии венесуэльского правительства на первое место в энергетической табели о рангах могут оказаться достаточно серьезными. На данный момент подтвержденные запасы нефти в стране оцениваются в 80,5 млрд. баррелей, и по этому показателю государственный нефтяной концерн Petroleos de Venezuela (PDVSA) занимает шестое место в мире. Однако в случае подтверждения запасов в 235 млрд. баррелей месторождения в районе реки Ориноко суммарный показатель составит 315,5 млрд. баррелей, что превышает саудовские 262 млрд.
С другой стороны, крайне агрессивная одиозность венесуэльского правителя Уго Чавеса, направленная на окончательную национализацию энергетического сектора, является наиболее ярким примером того, как поступать не следует. Собственно, сама нефтяная национализация в Венесуэле началась еще в 1970-е годы. Правда, осуществлялась она достаточно рационально, оставляя место и для иностранных компаний. Венесуэльская нефть имеет немало особенностей, которые осложняют ее добычу и переработку, и эти наиболее узкие места как раз и отдавались в руки транснациональных компаний, обладающих и большим опытом, и большими возможностями. При этом опыт работы в таких компаниях способствовал созданию собственной армии высококвалифицированных нефтяников. Благодаря этому PDVSA считалась в конце 1990-х годов одной из самых профессиональных и компетентных компаний, а добычу нефти предполагалось довести к началу нового тысячелетия до 6,5 млн. баррелей в день. Объемы инвестиций, по данным Wood Mackenzie, в 1997 году составляли 5,4 млрд. долл.
Однако приход в 1999-м к власти Уго Чавеса поставил крест на всех этих радужных перспективах. Нефтедоллары потребовались новому президенту для пополнения бюджета и повышения социальных выплат, и уже в 2000 году объем инвестиций упал до 2,5 млрд. долл. Более того, теперь не экономическая выгода, а политическая целесообразность определяла, кому и по какой цене продавать нефть (в частности, спонсировать дружественные, но бедные режимы Кубы и Латинской Америки в ущерб богатым Соединенным Штатам), а также маршруты прокладки новых трубопроводов. Например, газопровод в Бразилию должен был, по словам экспертов, доставлять несуществующий газ на несуществующие рынки.
Новый президент Венесуэлы также обвинил компанию в двойной бухгалтерии и сокрытии доходов и назначил в ее руководство таких надежных людей, как своего брата и кузена. Непрофессионализм нового руководства вызвал двухмесячную забастовку в 2002 году, в которой приняла участие половина из 40 тыс. служащих компании. Все они были объявлены саботажниками и уволены (среди руководства процент увольнений достиг 70), а выход из строя наиболее уязвимых с технической точки зрения скважин привел к невозобновимому сокращению добычи на 400 тысяч баррелей в день. Правда, эта информация является не совсем официальной, так как венесуэльское правительство срочно засекретило свою нефтяную статистику.
Последняя информация, опубликованная Министерством энергетики и нефтяной промышленности Венесуэлы, датируется 2003 годом, но вызывает у экспертов не слишком большое доверие. По оценкам Wood Mackenzie, добыча нефти в стране упала до 1,2 млн. баррелей в день, затем повысилась до 1,6 млн., но сейчас опять сокращается. Официальные показатели как минимум вдвое выше.
Впрочем, сейчас должна измениться и официальная статистика. Все 32 частные нефтяные компании, остававшиеся на начало 2006 года в Венесуэле, перешли под контроль государства. Значительная их часть отказалась работать в новых условиях. Так что теперь инвестировать в развитие нефтяной отрасли станут еще меньше, а «выкачивать» из нее нефтедолларов — еще больше. И такими «тонкостями технологий» отличаются государственные национальные компании, которым принадлежат две трети мировых запасов нефти и газа.