Справедливости ради отметим, что идея безубыточности кружила головы не одному поколению европейских управленцев и углепромышленников. Желаемое казалось вполне достижимым. Компания RJB Mining (впоследствии переименованная в UK Coal), приватизировала в 1990-е большинство британских угольных активов, но не управилась с угледобычей по рыночным правилам, что закончилось закрытием в 2015-м последней шахты, Kellingley.
Пользуясь субсидиями из бюджета, немецкие концерны в 60–70-е годы прошлого века провели полную модернизацию своего хозяйства, рурские шахты Friedrich Heinrich, Heinrich Robert, Hugo, Rheinland стали крупнейшими в Европе. Но ни величайшие конструкторские достижения, ни высочайшая дисциплинированность и квалифицированность немецких рабочих так и не позволили германским шахтам прийти к состоянию безубыточности. Последняя каменноугольная шахта в Германии будет закрыта в 2018 г.
По экономическим причинам пали угольные отрасли Франции, Бельгии, Нидерландов, Люксембурга и ряда других стран. Да и в новейшей истории Украины не достигла успеха ни одна правительственная программа, нацеленная на превращение угольной промышленности в рентабельную. Многообещающая и весьма дорогостоящая кампания переоснащения отечественных угольных шахт техникой нового технического уровня, проведенная за государственные средства в период с 2004-го по 2008 г., не вывела отрасль из экономического кризиса, хотя на предприятия и поступило большое количество новых очистных комплексов, проходческих комбайнов и транспортной техники. В 2011-м среднесуточная по отрасли нагрузка на лаву составила 724 т, что в четыре раза меньше средних показателей российских шахт и в 12 раз - германских.
Объем бюджетной поддержки угольной промышленности увеличивался с каждым годом и в довоенном 2013-м в 1,5 раза превысил расходы на национальное здравоохранение, но и это не остановило деградацию шахт государственного сектора.
Казалось бы, впору вспомнить горькие слова аргентинского писателя Хорхе Луиса Борхеса: "Мы уже не верим в прогресс - разве это не прогресс?". Но нет, лозунги о безубыточности украинской угольной промышленности по-прежнему раздаются в среде управленцев высшего эшелона, хотя сейчас экономика страны совсем не готова к многомиллиардным субсидиям.
Полученные нами результаты позволяют говорить о парадоксе государственной угледобычи, заключающемся в том, что производство угольной продукции на госшахтах становится все меньше и меньше, а объем понесенных при этом издержек - все больше и больше (рис. 1).
Издержки угледобычи на предприятиях тесно связаны с фондом заработной платы (ФЗП), и есть основания для объяснения наблюдаемого парадокса его (фонда) влиянием.
Явным признаком нелогичности служит увеличение ФЗП шахты по мере уменьшения численности персонала.
Так, в начале XXI века на шахте "Южнодонбасская №1" в эксплуатации находилось до шести лав, максимальная добыча угля в 2001 г. достигла 1,6 млн т, а штат предприятия превышал 4,7 тыс. человек. В 2017 г. количество очистных забоев в среднем по году уменьшилось до 2,4, добыча угля составила 448 тыс. т, среднесписочная численность работников - 2764 человек, однако фонд заработной платы оказался почти в десять раз большим, чем в 2001-м, - 278 млн грн против 27 млн (рис. 2).
И это не следствие инфляции: пересчет издержек в доллары по паритету покупательной способности показывает, что обратная зависимость - это закономерность.
При двух величинах, влияющих на размер ФЗП (численности персонала и размере средней заработной платы), нелогичность поведения функции при изменении одного аргумента можно объяснить только доминирующим влиянием другого - заработной платы.
Советская школа горных инженеров стояла на том, что горно-геологические условия месторождений - газообильность, водообильность, глубина залегания пластов и их мощность - определяют экономическую результативность шахт. Поэтому столь сильное удивление в свое время вызвало сообщение о том, что американская шахта Affinity Mine, имеющая весьма благоприятные для добычи угля условия, до того как ее в 2009 г. приобрел "Метинвест", более четверти века простояла заброшенная из-за убыточности. И что там, в Западной Виргинии (Аппалачи), таких шахт много...
О решающем влиянии зарплаты на микроэкономику предприятий стали говорить относительно недавно. До этого господствовало мнение, соответствующее народной поговорке "шахтеру расчет придет - хозяин как липку обдерет". "Ничем в сущности не ограниченная эксплуатация рабочих в угольных шахтах Донбасса в дореформенный период, - писал в 50-е годы ХХ века советский ученый Г.Бакулев, - имела своим следствием весьма низкую себестоимость угля и высокую прибыль хозяйчиков и шахтовладельцев с пуда добычи" ("Развитие угольной промышленности Донецкого бассейна", 1955 г.).
В действительности угольная промышленность в Донбассе имела высокую себестоимость и в дореволюционный период, причем именно вследствие высоких расходов на рабочую силу. Если доля зарплаты в нефтяной промышленности составляла 10–15% от себестоимости, то в угледобывающей - 50–60% (И.Дьяконова. Нефть и уголь в энергетике царской России в международных соотношениях, 1999 г.). Известный дореволюционный исследователь В.Ден, рассматривая в монографии "Каменноугольная и железоделательная промышленность" (1912 г.) положение рабочих-угольщиков в 70–90 годы ХІХ века, пришел к заключению: "Между тем у нас положение значительно хуже, чем на Западе… Прежде всего у нас заработная плата гораздо ниже". Правда, добавил он, "едва ли найдется в России какой-нибудь промышленный центр, не исключая и столиц Империи, где бы существовали такие же высокие зарплаты".
Картина не изменилась: в 2012 г. горнорабочие украинского "Метинвеста" в Краснодоне получали в 12 раз меньше по сравнению с горнорабочими того же "Метинвеста" из угольной провинции в Аппалачах (11 тыс. долл. на человека в год против 132 тыс.), но существенно больше, чем работники других отраслей отечественной промышленности.
Именно высокий уровень зарплаты шахтеров предопределил невыгодность эксплуатации замечательной, по украинским меркам, шахты Affinity Mine - мощной (более 1 млн т угля в год), неглубокой (вскрыта наклонными стволами), с численностью персонала менее 250 чел. (у нас шахты такой мощности обслуживают многотысячные коллективы), с большими запасами коксующегося угля премиум-класса.
Вопрос повышения эффективности угледобычи после революции 1917 г. был решен просто: сравнивая с дореформенным периодом, по сведениям той же И.Дьяконовой, реальная зарплата квалифицированного рабочего в 1925 г. по сравнению с 1909-м уменьшилась на 31,7%, полуквалифицированного - на 11,8, неквалифицированного - на 22,8, обслуживающего персонала - на 43,5%.
А в 40–50-е годы на восстановлении шахт Донбасса вообще массово использовался подневольный труд мобилизованных жителей освобожденных территорий, сосланных уголовных преступников, побывавших в плену военнослужащих Красной армии и других категорий заключенных. По законам 1941 г., рабочий, самовольно покинувший предприятие, подлежал заключению на срок от трех до восьми лет. Только за июль-август 1944-го по этой статье на Донбассе было осуждено более 30 тыс. человек.
Но уже в 60-е годы прошлого века материальным воздействием (относительно высокой на общем фоне заработной платой) и пропагандистскими усилиями был сформирован авторитет профессии и образ героя-шахтера.
Правда, как выяснилось позже, экономическая стабильность угледобычи в Донбассе и экономики страны как таковой в немалой степени поддерживалась именно за счет дисциплинарных методов организации производства. Убыточность донецких шахт явно увеличилась в конце 70-х и в конце 80-х годов прошлого века, что совпадает с расширением льгот работникам угольной промышленности.
Экономические последствия постановления Совета министров СССР и ЦК Компартии Украины от 17 марта 1976 г. №137 "О предоставлении дополнительных льгот работникам угольной промышленности и шахтного строительства" окончательно укрепили намерения высшего руководства Советского Союза по ликвидации практически всех шахт в Донбассе (за исключением добывающих особо ценные марки коксующихся углей). В конце же советского периода под давлением шахтерских забастовок правительство пошло на еще большие уступки, предоставив работникам отрасли такие льготы, что единственным выходом из экономического кризиса после распада СССР оказалась массовая реструктуризация шахтного фонда по английскому образцу. Реструктуризация, начатая в 90-е годы, но до логического завершения так и не доведенная.
Безысходность - самое точное и емкое определение нынешнего состояния государственных шахт Донбасса.
Как это ни парадоксально, кризис в угольной отрасли неумышленно ужесточает само государство, периодически повышая минимальную заработную плату в стране. На каждое повышение минимальной заработной платы угледобывающее предприятие обязано отреагировать повышением зарплаты с коэффициентом 3,234 для персонала, занятого на подземных работах, и 1,514 - для рабочих, обслуживающих комплексы поверхности шахт. Так следует из отраслевого соглашения, заключенного Минэнергоугольпромом, другими государственными органами, собственниками (объединениями собственников), действующими в угольной отрасли, и всеукраинскими профсоюзами угольной промышленности.
Достаточно посмотреть на сходство графиков развития процессов в течение без малого двух десятилетий (рис. 3), чтобы убедиться в макроэкономической природе микроэкономических явлений. Экономика угольных шахт существует как будто независимо от угольного производства. На некоторых шахтах добычи угля нет как таковой, а объемы издержек продолжают увеличиваться.
Рост зарплаты усугубляет убыточность шахт, потому что никакие повышения цен на уголь, включая обусловленные схемой "Роттердам+", не поспевают за ростом себестоимости. По шахте "Южнодонбасская №1" начиная с 2009 г. превышение себестоимости над ценой товарной продукции не было меньше 1,5 раза, в 2011-м и 2017 г. дошло до двукратной отметки, рекордным оказался 2014 г. - 2,6 раза. При такой экономике абсурдна сама идея безубыточности шахт государственного сектора.
Политика, говорил Бисмарк, есть искусство возможного. Поскольку повышение минимальной заработной платы - неизбежность, следует или отказаться от иллюзий по поводу безубыточности шахт, или менять отраслевое соглашение.
Если бизнес-структуры не могут существовать без угольной продукции шахт госсектора, пусть снаряжают очистной техникой свои дочерние фирмы и отправляют их добывать уголь по схеме корпоративной разработки шахтного поля (см. Александр Амоша, Даниил Череватский "Угольная промышленность: время закладывать парки", ZN.UA №25 от 10 июля 2015 г.). Государственные же предприятия будут оказывать им платные услуги по транспорту и подъему грузов, проветриванию и водоотливу, энергоснабжению, вплоть до санитарного обслуживания персонала. Именно с этого в 90-е годы прошлого века начинался подъем "Красноармейской-Западной №1", ставшей впоследствии флагманом украинской угледобычи шахтоуправлением "Покровское".
А если бизнес-структуры могут существовать без угольной продукции шахт госсектора, то… вывод напрашивается сам.