Есть-таки истина в вине. Нет, не в том, что подают под светом хрустальных люстр, за накрахмаленными скатертями, а в таком, как стоит сейчас перед нами на бочонке в глиняном глечике - в молодом, резком и еще хранящем запах горячей земли, терпкость побегов и тонкий аромат ягоды.
- Сильванер! - Многозначительно поднимает палец и испытующе смотрит на меня хозяин, мой давний приятель. Я уважительно поддакиваю, хотя в виноградных сортах - абсолютный пень. Приятель же в последние годы по этой части просветился серьезно. Послужив в морях, похлебав романтики на сибирских северах, он вспомнил, что есть на земле такое райское место - Шабо. (Когда-то мы износили с ним здесь по первой паре армейских кирзачей...) На тихой улочке купил он старую бессарабскую хату, довел ее до современного вида и серьезно занялся хозяйством. О, какие истории слушаю я теперь о доставании саженцев, послушно хожу смотреть кусты Фельтикуйрука, завезенного еще турками до суворовских викторий, на Альварну, который облюбовала для лечения Леся Украинка, на дающий килограммовые грозди Карабурне.
В магазине с белеными стенами, как называют по традиции домашние винодельни, стоят бочонки с вином, что-то около тысячи литров, с которым хозяин пока не решил, как поступать. Торговать на стаканы ему непривычно, а выгодный оптовый покупатель не случается. «Ладно, вино не карбованец, в цене не падает», - смеется он. Но разговоры наши не о бизнесе, по мере опустошения кувшина мы рассуждаем все масштабнее - о судьбе виноградарства и виноделия в державе.
Так мы будем сидеть и день, и два, наблюдая по «ящику», как бывший нерушимый и неделимый празднует годовщину Октября. На стаканчик новины будут заглядывать соседи, привнося в беседу знание совхозных реалий и шабской истории. Кто-то из них помнил, как после войны вытаскивали межевые колья и создавали из индивидуальных наделов колхозные просторы, как в густых бурьянах над лиманом отыскивали здоровую лозу и закладывали новые плантации, вспоминали Буняка, директорствовавшего с первого послевоенного дня до 1972 года - бездипломного, от сохи, но, по общему мнению, гениального хозяина. «После Савелия Игнатьевича легко было быть и прогрессивным, и решительным - на счету миллионы лежали, а совхоз работал, как швейцарские часы».
Ну, и само собой, не могла не идти речь о конфликте, который два года назад разделил Шабо на два враждующих лагеря. Сюжет его злободневный и болезненный - приватизация.
Тут бы мне притвориться, что в вольном общении услышал я о нем впервые, вооружиться мнением «простого народа» да и пересказать тривиальную историю, как летом 91-го бывший директор совхоза Владимир Николаевич Каштель создал при своем хозяйстве МП «Ягода», передал ему производственные фонды - десятилетиями нажитое всем людом добро и таким образом околпачил и своих подчиненных, и государство. Классический пример «прихватизации». Но за распрей этой я следил едва ли не с самого ее зарождения, и в большей мере занимала меня ее природа, если позволительно сказать - генезис, а не сами факты.
Места, о которых я пишу, вам прекрасно известны. Вы читали о них в пушкинских «Цыганах» и романтических сказках молодого Горького. Где-то здесь, между Аккерманом и удивительной красоты черноморским побережьем, он работал на виноградниках и слушал у костра старуху Изергиль. Здесь оставили след изгнанные Екатериной, «вражьей дочкой», из Сечи запорожцы...
Теперь кажется странным, что благодатные эти земли долгие века стояли пустыней. И, Бог знает, как бы сложилась судьба прилиманского берега, если бы в 1820 году не занесло сюда швейцарца Луи-Венсека Тардана. Ботаник и педагог, виноградарь и винодел, он искал для своих единородцев-французов место для поселения. Чем уж не глянулась им Швейцария - не скажу, но стояли французы на распутье - то ли подаваться в Америку, то ли в Россию, зазывавшую чужеземцев осваивать только-только завоеванный Юг. Есть свидетельство, что Тардан написал землякам из Бесарабии - не нужно искать рай за океаном, он здесь, на террасах Днестра, «где виноградные лозы, персики, шелковица поспевают рано и с большим успехом». Через две весны валки колонистов прибыли в Шабу, как называлось тогда украинское поселение. (Имя это - от турецкого Аша-абаг, то есть «нижние сады», и не верьте краеведам, связывающим его с французскими башмаками на деревянной подошве - сабо.)
Вот с этого переселения, с французской колонии и началось в Украине виноделие. Пройдет десяток-другой лет, и плантации винной лозы займут тысячи гектаров на благодатном юге. Французы обрусеют, откроют для коренных жителей школу и гимназию для себя, заведут библиотеку и клуб. В Шабо будут заложены основы отечественной науки о виноградарстве и виноделии.
По законам классовой борьбы колонисты были, конечно, гады и эксплуататоры, наживались на наемном труде батраков, заграбастали лучшие земли. Аукнется им это после присоединения Бесарабии к Союзу по пакту Риббентропа-Молотова, но искоренение колонистского семени уже не сможет погубить заодно и отрасль. А теперь завяжем для последующих размышлений узелок-вопрос - почему французам удалось сделать то, что не сумели первопоселенцы Шабо, наши соотечественники?
Мое знакомство с Шабо состоялось в декабре 1961-го. По тем временам село было зажиточное, с асфальтом и электричеством, по бытовой культуре ближе к городской жизни. Грань между «колонией» и остальной частью села еще существовала, но стирание ее шло весьма успешно. Куда заметнее оказался «французский след» в полях за околицей. Потомки переселенцев хозяйствовали по уму, закладывали плантации лучших сортов лозы - для вин марочных, тонких. (Сколько лет прошло, а я и теперь помню вкус сухого муската, пино.) Но урожайность этих сортов была в три-четыре раза меньше винограда, шедшего на вина ординарные, на любимый гегемоном «крепляк». Разница в цене - копейки, верх над здравым смыслом прочно взял вал.
Вот тут самое время ввести в рассказ Владимира Николаевича Каштеля. Путь его к директорскому креслу был долгим - после службы в пятьдесят четвертом начал разнорабочим, старшим «куда пошлют». Родовые корни его - в шабской земле, руки знали всю виноградарскую работу, а природа наделила еще и цепким, сметливым умом. Одесский сельхозинститут - заочно, но что важно - не только ради диплома. Как бы продолжая давно начатые колонистом Тарданом исследования, он ставил опыты и создавал научную базу для выращивания виноградных кустов на шабских песках. Стал главным агрономом. Защитил кандидатскую. Замысел его был благородным - перевести совхоз на узкую специализацию, на производство марочных вин. Как вы понимаете, замысел вступал в противоречие с генеральной линией - больше вала, больше «крепляка». Судьба вовремя сдала ему счастливую карту - после Буняка его назначили директором. В этой должности можно было ловчить, говорить «слушаюсь!», а гнуть свое. По областному тресту совхозов у «Шабо» в те годы был самый низкий процент крепленых вин, его марочное получало медали на международных выставках.
Деньги, от которых при Буняке ломилась совхозная касса, Каштель пустил в дело - в строительство. В социальную сферу. Пошла по стране слава о «социалистической нови» старинного села, по четкому графику возили сюда иностранцев, не выводились журналисты. Была у Владимира Николаевича страсть к новациям, много чего навнедрял он в виноградарстве и виноделии, вообще в хозяйстве, не избежав, ясное дело, и неудач. Для дальнейшего разговора запомним только одну - производство витаминного препарата «Аммивит»... Теперь уже более десяти лет тому приехала в Шабо старушка-профессор, по внешности божий одуванчик, с идеей производства на базе виноградных дрожжей препарата, превосходящего по набору витаминов и аминокислот всемирно известные «Капли Береша». Бумаги у бабушки были серьезные - от Академии наук СССР, но отфутболивали ее от хозяйства к хозяйству по необъятным просторам Союза легко и искусно. Каштель заинтересовался, совхозная лаборатория и совхозные специалисты включились в работу. Что она закончится успехом и надеждой на баснословные прибыли, предугадать не мог никто...
«Шабо» - совхоз небольшой: 360 гектаров пахотной земли, 1200 гектаров виноградников. Из них 186 гектаров отдали фермерам - было такое поветрие, причем, совхозные рабочие как-то прореагировали на предложение «брать землю» вяло, и 16 гектаров далеко не худших плантаций отдали людям со стороны. Это тоже нужно запомнить.
Антиалкогольное безумие могло нанести хозяйству удар смертельный. Но к чести виноградарей, ни один куст они не вырубили. Но выполняя планы партии, увеличили площадь столовых сортов с 8 процентов до 25. Отправляли виноград во все края - Дальний Восток, Москва и Ленинград, на Север. Чтобы народ не знал нужды в соках, на винзаводе строили цех по производству безалкогольных напитков. Ломали голову, как реконструировать фруктохранилище, чтобы сберечь подольше поздние сорта. Но капризная ягода никак не меняла природу согласно повелениям Кремля, около 90 процентов винограда гнило. Но как бы ни было, стабильно реализовывали 400 - 500 тонн гроздей. Производили до 1000 тонн сока. Так что и в этой ситуации В.Каштель не сплоховал, удержал совхоз на плаву. А тем временем в соседних колхозах и совхозах звенели топоры. В им.Шевченко лозу вырубили до куста, в им. Дзержинского махом «расчистили» 200 гектаров, в «Большевике» оставили всего 120 гектаров... Площадь виноградников по Одесской области сократилась с 76 тысяч гектаров до 50.
В 1991-м, после развала СССР, рухнули традиционные рынки сбыта, наступило отрезвление. А правильнее бы сказать - тяжкое похмелье. Выживание отрасли оказалось делом самой отрасли, стало модным искать «нетрадиционные пути спасения». Вот тогда и создал В.Каштель МП «Ягода», чтобы развить коммерческую деятельность и помочь выжить в условиях диких нравов советского рынка. В его учредителях оказался сам директор, его дочь и зять, совхозный главбух - словом, десяток лиц комсостава. К тому времени «Шабо» уже стал акционерным обществом закрытого типа, но из 738 акционеров никто по поводу «Ягоды» даже «мяу» не сказал.
Это я не в осуждение, просто констатирую факт.
Нужно быть селянином, нужно жить в селе постоянно, чтобы испытать на своей шкуре всю полноту, всю безграничность власти хоть совхозного директора, хоть колхозного председателя. Да не среднестатистического «середняка», а такого, как Каштель - передового и прогрессивного. Король Людовик, возможно, и преувеличивал, когда заявлял, что Франция - это он. А «совхоз - это я» в устах директора есть истина, доказанная советским строем. Так оно было задумано, что толком поставить дело в хозяйстве могла не власть, не система законодательных положений, а только инициативная личность. Диктатор сельского масштаба. Все лучшие и передовые хозяйства в аграрном секторе СССР обязаны своими успехами директорам и председателям. Они были беспощадны к себе и уж тем более - к людям. Никакой надсмотрщик у барина-крепостника не служил так преданно, как они - ее высочеству системе. С зарей, а часто и до зари - уже на ферме, у комбайна, на току. Все видели. Все знали. Могли за любое прегрешение казнить, могли миловать. Умом и хитростью, нахрапом они выбивали госвложения, создавая райские очаги на территории кромешного ада, искренне и убежденно считая, что все это - для народа.
Были среди них всякие, но, как правило, ничего кроме инфарктов они не наживали. Разве что хаты себе строили более-менее приличные, которые на фоне всеобщей бедности казались хоромами, получали по райкомовским разнарядкам «Волги» да имели на пару штанов больше, чем тракторист. Считалось это нормой и отвечало понятиям большевистской скромности. Вплоть до того самого дня, когда все дружно заговорили о рынке, о том, что быть богатым - не зазорно. Что бедным может быть или лодырь, или дурак...
На роковом рубеже крушения старой системы нравственных ценностей и первых всходов всеобщего аппаратно-управленческого цинизма и рвачества, который скоро перерос в коррупцию, появился сонм малых предприятий при предприятиях, НИИ, учреждениях. Свою роль в накоплении первоначального капитала они сыграли блестяще.
Шабское МП «Ягода» единственное известное мне заведение подобного толка на селе. Идейные защитники колхозно-совхозного строя еще запальчиво кричали, что кулацко-фермерский уклад повергнет державу в голод, затевали съезды и заручались поддержкой президента, председателя Верховного Совета, беспощадно критиковали замысел капитализации, а Владимир Николаевич - действовал. Он передал своей «Ягоде» в аренду с правом последующего выкупа по остаточной стоимости консервный цех, цех по разливу безалкогольных напитков, винохранилище, две линии переработки вина с технологическим оборудованием, лабораторное оборудование, кое-какую технику, 75 тонн спирта, 67 тонн сахара, отдал ему в аренду 120 гектаров виноградников. И уж само собой не забыл Владимир про «Аммивит», который за 10 лет сумел в совхозной лаборатории довести до промышленного освоения. По завещанию автора, Каштель получил персональную лицензию на работу с препаратом. И вроде все по справедливости, если действительно «совхоз - это я». Но осваивал все же «Аммивит» не Каштель, а возглавляемое им хозяйство, и нравственный аспект этой ситуации отнюдь не в пользу бывшего директора. Все это богатство, собственно говоря, оставалось в совхозе - никто ничего никуда не вывозил, не прятал под замок.
Знали об этом селяне? Разумеется. Но кто же против директора голос поднимет? Уже потом, когда вожжи будут попущены настолько, что и у гречкосеев языки развяжутся, человек шестьдесят накатают в Киев жалобу, но подписи поставят в кружок, чтобы невозможно было вычислить, кто закоперщик и подписался первым. За четверть века в журналистике держал я в руках сотни жалоб, но такую изобретательность увидел впервые...
Осмелел, взбунтовался совхоз-акционер только в девяносто третьем, когда стало известно, что Владимир Николаевич написал заявление об уходе. На пенсию. Уходить он собрался не налегке, а с тем добром, которое уже было собственностью «Ягоды». К тому времени в списке учредителей МП остался узкий круг родственных лиц.
Позже, когда мы повстречаемся с Владимиром Николаевичем, задам я ему вопрос: не жаль ли совхоза? Жизнь ведь туда свою вложил! Не мог ведь не понимать, что, «приватизировав» такую часть общими стараниями советских крепостных нажитого добра, ставит он «Шабо» на грань краха? Ответил мне Каштель хорошо: он ведь не против сотрудничества с акционерами. Обо всем можно договориться. Возможно, что-то и вернуть целесообразно. Но власть в совхозе захватил человек жуткий, безнравственный, скандальный и мстительный. «Многие мне говорили, что на груди змею пригрел. Да все как-то не верилось».
Это - о Василии Усаченко, бывшем главном виноделе, победившем на выборах директора.
Усаченко тоже из местных, тоже стоят руки к виноградной лозе и знает толк в виноделии. С приватизированным имуществом Василий Гаврилович поступил по-большевистски - объявил его несправедливо экспроприированным, наложил своей властью арест и Каштелю не отдает. До окончательного решения суда. Дело прошло все инстанции, вплоть до Высшего арбитражного суда. Все решения - в пользу АО «Шабо». Теперь, после очередного обжалования В.Каштеля, дело будет рассматривать президиум суда.
Тяжба эта сыграла свою роль в ухудшении совхозных дел. Возможно, Усаченко не лучший директор, возможно, на его месте кто-то сделал бы больше, не берусь судить. Но гнетущее впечатление произвели на меня взятые В.Каштелем в арматурную решетку, огороженные угрюмым забором консервный и безалкогольный цеха. Два года Владимир Николаевич не дает акционерам работать в них - теперь это его собственность. Где, в каком еще государстве такое возможно?
Но больше спора с Каштелем заботит нового директора нависшая над виноградарством угроза гибели. Главная беда - налоги. Совхоз отдает в казну 86 процентов заработка. Система поборов на корню убивает производство марочных вин. По нынешним «вольным ценам» виноград стоит дешевле помидор. Держать лозу становится невыгодно, и нынешняя ситуация страшнее, чем трезвость по Лигачеву-Горбачеву.
А теперь вернемся к вопросу, почему французы-переселенцы сумели поднять виноградарство и виноделие, а наши предки оплошали? Секрет прост. Они приехали в Бесарабию с деньгами. Закладка виноградных плантаций мало того, что дорога сама по себе. Лозу нужно лелеять до первого урожая долгих пять лет, не получая ни копейки прибыли. Усаченко подсчитал мне - до нового подъема цен только закладка одного гектара виноградника стоила минимум 100 миллионов карбованцев. А «Шабо» для обновления отжившей лозы нужно ежегодно сажать 100- 120 гектаров. Совхоз же в нынешнем году - сработав лучше других в области - едва выполз на нулевую рентабельность...
Знающие люди утверждают, что 1 карбованец государственных вложений в виноградарство дает 1 карбованец прибыли. Но держава опрометчиво отмахнулась от виноградарства, и сегодня даже в Одессе, в столице виноградного края, виноград «иногда бывает». Все чаще на прилавках я вижу гроздья из соседней Турции, из Болгарии…
А теперь вспомним моего приятеля: как же это ему удалось в те самые годы, когда совхозное производство падало, заложить плантацию в 20 соток? Как в страшный, засушливый год собрал он урожай в два раза выше совхозного? Причем, «полакомиться» за счет совхоза не было никакой возможности. Хоть, по мнению Усаченко, процентов двадцать винограда таки разворовали, но «чужим» не попало ничего. На сбор гроздьев директор нанял людей из Ивано-Франковщины, которые управились в два раза быстрее, чем обычно управляются свои, и не оставили в рядках ягод даже воробьям. «Сумасшедшие какие-то...» - дивилось Шабо.
Ясное дело - для себя старались. Не на совхозный котел, хоть как его не украшай акционерной драпировкой.
И вот тут я задаю себе странный вопрос: а может, не так уж неправ был Каштель, задумавший приватизировать совхозное имущество? Не по сути, нет. А по идее? Кто, как не он знает реальную возможность коллектива, всегда норовившего получать, а не зарабатывать? Вот Усаченко сейчас хватается за голову: когда-то была у совхоза возможность прирастить земельные угодья на 1000 гектаров. Не захотели - далеко, неудобно. Или вспомним те же фермерские наделы. Ведь давали готовые, плодоносящие виноградники. Лоза у хорошего хозяина живет более 30 лет. Бери, пользуйся, обогащайся. В другой стране за такую дармовщину друг на дружку с кольями ходили бы. Наши - ухом не повели. Так способен ли работник в советском хозяйстве проливать семь потов, чтобы сохранить отрасль? Платят, между прочим, в совхозе в среднем 450 - 500 тысяч. И больше - не будет. Фантастические цены на удобрения, на ядохимикаты и ГСМ гонят не только «Шабо», все виноградарские хозяйства в пропасть банкротства.
Отношение наших законодателей к приватизации известно. Виноградарство оказалось в перечне объектов, не подлежащих разгосударствлению. И это - разумно. Но разумно до той поры, пока не будет определен механизм честного раздела собственности. Владимир Николаевич Каштель преподал серьезный урок, и на нем нужно учиться. Приватизационные процессы на селе рано или поздно пойдут, и решающее влияние на них будут оказывать руководители хозяйств. Боюсь, шабский прецедент станет типичным сюжетом на газетных страницах в ближайшее время. Его «изюминка» в том, что по существующему законодательству откровенное присвоение общенародного добра переводится в плоскость... хозяйственных споров. Владимир Николаевич ведь не совершил никакого преступления, он просто умело воспользовался существующими законами, чуть-чуть нарушив их.
Термин «общенародное добро» может резать слух, он действительно из старой идеологической обоймы. Но что же делать, если государственная собственность Украины действительно общенародна? Мне приходилось читать, что доля каждого гражданина - будь у нас именные приватизационные чеки - должна составить несколько тысяч долларов. Однажды даже мелькнула поражающая воображение сумма в 30 тысяч долларов. Будь запущен действенный механизм разгосударствления, в державе мог бы появиться средний класс собственников, способный стать серьезной политической силой. Но, может, это как раз и не нужно нашему политическому олимпу?
...В вине можно искать не только истину, но и прибыль. За ней когда-то и приехали колонисты на шабские пески, и нужно ли теперь доводить отрасль до того предела, когда держава будет зазывать на льготных условиях новых спасителей? Французы, между прочим, проявляют интерес, недавно издали серьезную книжку о Шабо, о своих соотечественниках-переселенцах. Как уж ее раздобыл мой приятель, не знаю. Но ссылается в наших беседах он на нее частенько. Особо занимает его, как колонисты создали сеть великолепных подвалов. Было их 186, теперь вроде осталось полтора десятка. В одном из них, в совхозном, мы побывали перед отъездом. Под пятиметровым сводом стояли огромные 500-декалитровые бочки. Они сохранились с тех, давних, времен. У входа вмурована в стену гипсовая таблица с росписью румынского короля Карла II, который когда-то перед последней войной приезжал на Бугаз открывать санаторий и сиживал в подвале за бокалом шабского. Знал монарх толк в жизни.
Сразу за винзаводом начинались виноградники, по которым мы и поехали к узкой косе, отделяющей лиман от моря. Потерявшая лист лоза чернела длинными рядами, узловатая и корявая, напоминающая натруженные стариковские руки. Такой она будет стоять до весны, встречая налетающие с постаревшего от штормов Черного моря студеные ветры и ждать хозяина.