Группа компаний «Объединенная зерновая» занимает лидирующее место среди тех, кого называют ругательным словом «трейдеры». До недавнего времени компания активно работала на рынке зерна и подсолнечника. В 1998 году по объемам экспорта масличных «Объединенная зерновая» вышла на третье место, в прошлом застолбила за собой шестое. К откату привела 23- процентная экспортная пошлина на семена подсолнечника. До ее введения компания имела миллион долларов прибыли, из которого немалая сумма в виде налогов пополнила украинский бюджет, а после «действия» 23-процентного табу — миллион в том же измерении, но убытков. Оставаясь до недавних пор компанией непубличной, «Объединенная зерновая» молча роптала по поводу всех изменений на аграрном подиуме. Но недавно один из крупнейших участников рынка понял, что молчание — это не только золото, но и убытки… Наш собеседник — Алексей ГАВРИЛОВ, председатель правления группы компаний «Объединенная зерновая».
— Если анатомировать «Объединенную зерновую», из скольких частей она состоит?
— Из торговой, производственной и холдинговой компаний. Среди зерновых экспортеров в тройку лидеров входит компания «Рамбурс». Холдинговая компания «Объединенная зерновая» владеет как основными фондами групп компаний, так и, что самое важное, контрольными пакетами нескольких крупных элеваторов в Украине, акциями других зернохранилищ, комбинатов хлебопродуктов. То есть осуществляем инвестирование этих предприятий и управление ими. В ведении «Объединенной агротехнической компании» — сельхозпроизводство на арендуемых землях — чуть более 2 тыс. гектаров, располагающихся невдалеке от элеваторов. Растениеводство развивается не за счет кредитов, выданных под государственную гарантию, а посредством вливания собственных капиталов. Работа на земле, длящаяся вот уже третий год, достаточно интересна для нас.
— Если раньше, в основном, «Объединенной…» как бы импонировал экспорт, то вот уже более года вы динамизируете внутренний «мучной» рынок. Не припомню, чтобы делегированная от «Объединенной зерновой» компания «Рамбурс» пропустила хотя бы один тендер или торги. Решили всерьез заняться мукомольным бизнесом?
— Да, раньше 95% нашей деятельности приходилось на экспорт, но, по известным причинам, из него пришлось уйти. Объемы продаж уменьшились, вот и «ударились» в муку, производя ее как на собственных мощностях, так и по договорам о переработке давальческого сырья. Объем внутренних продаж составляет порядка 40% всех продаж в рамках группы компаний.
— По известным причинам… Почему же все-таки экспорт стал таким непривлекательным, Алексей Юрьевич?
— Ситуация на зерновом рынке сейчас такова, что торговая наценка — маржа — сильно уменьшилась. Раньше она, как правило, состояла из налога на добавленную стоимость, сумму которого государство более-менее возвращало. Но в последнее время государство не утруждает себя усилиями по возврату НДС. В июле было принято соответствующее изменение к закону об НДС, согласно которому, в общем-то, мы сейчас не имеем даже права апеллировать о возврате НДС непосредственно сразу после произведения закупки, а только через пять месяцев. Подчеркиваю: не то что «получить», а «апеллировать о получении». В то же время, если мы что-то импортируем, скажем, пшеницу, то, по закону о том же НДС, последний выплачивается сразу же деньгами и вперед. Это приводит к огромному вымыванию оборотных средств, и вы понимаете, что задолженность государственного бюджета перед нами исчисляется миллионами.
— Гривен? Долларов?
— По нашим данным, в государстве вращается около 2 млн. «зеленых», заработанных нами. То есть, получается, мы как бы дали ему бесплатный кредит.
— Не получая вовремя даже одолженных денег?
— Судите сами: поданный на возврат прошлогодний августовский НДС мы получили только в… апреле сего года. И не то чтобы получили — смогли только зачесть в апреле. Сегодня надо быть камикадзе, дабы надеяться лишь на экспорт.
— Контраст между внутренним и внешним рынком разительный?
— Экспорт абсолютно прозрачен и контролируется таможенными органами: происхождение товара при возврате НДС всегда проверяется вплоть до производителя. А внутренний рынок — это нечто тяжело понимаемое. С нашей точки зрения, уровень теневого капитала на внутреннем рынке муки просто огромен. Попробуйте выдерживать ценовой паритет, когда с тобой конкурируют люди, которые не платят ни НДС, ни налога на прибыль, ни налога на зарплату! Хотя, с другой стороны, период, когда превалирует теневой оборот, ограничивается несколькими месяцами и заканчивается в ноябре. У «подпольщиков» все-таки не такой уж и большой капитал, чтобы «заказывать музыку». Они выдыхаются, а банки — и это еще одно преимущество — не финансируют «теневиков».
— Получается, им покровительствуют органы местной власти? Ведь объемы «левых» продаж не такие уж и маленькие, то есть ускользнуть от глаз администрации регионов они не могут?
— Да это и понятно, потому что мука — это хлеб, а хлеб — это политика. Когда ситуация критическая, администрация района или области чуть ли не ковровой дорожкой стелется перед коммерсантами, лишь бы те вложили свои деньги, привезли товар, обеспечив таким образом хоть какую-то стабильность в селе, районе, области. Когда просыпается теневой рынок, естественно, на нем ту же муку предлагают по более низким ценам. Я объясняю: мы не можем продавать муку по 1100 гривен за тонну, когда пшеница стоит 800 гривен. Посчитайте! Не получается экономики… А ваши агроформирования зерно на элеватор не сдали — оно, неучтенное, хранится в наспех приспособленных коровниках, «ямах».
Сужу не понаслышке: на наших элеваторах общей вместимостью до 400 тыс. тонн зерна находится чуть более 25 тыс. И это при том, что крестьянин, сдав на хранение даже мешок пшеницы, сразу получает в кассе деньги. Люди настолько боятся власти, контролирующих органов, того диктата, с помощью которого в прошлом году изымалось зерно, что десятой дорогой обходят этот элеватор. Так вот, «потайное» зерно за наличные деньги поступает на рынок переработки, на небольших мельницах вчерную перемалывается (безо всяких документов). А местная власть не противится покупке хлебозаводами муки, произведенной, в общем-то, из сырья незаконного происхождения.
— Тогда, выходит, Украина собрала не 21,4 млн. тонн ранних зерновых, а, учитывая припрятанное, намного больше?
— По моей информации, на элеваторах хранится около 3 млн. тонн зерна против 6 млн. на это же время в прошлом году. О количестве продовольственной пшеницы среди этих трех миллионов, вообще о классности зерна говорить не приходится — учет плохо ведется. Ко всему, под предлогом природных стихий, неурожаев занижается урожайность. В конечном итоге «левое» зерно выбрасывается на рынок. Уверен, при ином налоговом режиме люди работали бы без утайки.
— Какой вариант предложили бы вы, Алексей Юрьевич?
— Тяжело сравнивать украинца со швейцарцем, но, тем не менее, принципы налогообложения, наверное, должны быть универсальные. Три основных налога: на доходы физических лиц, на прибыль предприятий и на дивиденды. Все! У нас же существует 19 налогов и сборов с очень изменяющейся шкалой. Украина сделала какие-то шаги в сторону сельхозпроизводителя с единым налогом, но все это как-то бессистемно. Во всем мире агроформирования одновременно субсидируют и кредитуют.
— У нас же — ни то, ни другое, да еще создают условия, которые не позволяют ни субсидировать, ни кредитовать.
— Который год подряд повторяется извечная песня. Весной государство поет: господа трейдеры, банкиры! Вкладывайте свои деньги в АПК. Выигрываете вы — выигрывает государство! А в июле- августе появляется какой-то новый нормативный документ, в котором говорится примерно следующее: кыш, малыш! Сейчас государство заберет все свое, а оставшееся свое ты, может быть, и заберешь. Потом… При этом мы ничего не гарантируем. Недоверие крупного бизнеса к меняющемуся от дуновений ветра «настроения» государства в АПК приводит к оттоку капитала из этой сферы. Это все вылилось в недофинансирование сева, растениеводства в целом. В итоге — физически упал объем урожая, а то, что остается, — уходит в тень. Но правительство уверяет, что у нас «кое-что» есть…
— Дай Бог, но мы не можем оценить влияния этого «кое-что». Не исключено, что Украина будет нуждаться в ввозе продовольственного зерна.
— Как ни странно, сегодня зерно с иностранным ярлыком дешевле украинского. Если мы и прибегнем к импортным поставкам, то не больше 1,5 млн. тонн продовольственного зерна. Но я против импорта прошлогодней конструкции, когда вожжами правила областная администрация. Ее аппарат брал нас за горло и говорил: «Ты импортируешь пшеницу? Во-первых, перерабатывай ее только в моей области, во-вторых, продавай муку только в моей области и только по назначенным нами ценам». Квотированием, если оно и будет, пускай занимается МинАП, без указуйчиков. А самый оптимальный вариант, и это не сложно и не постыдно, — отказаться от импортной пошлины на период до 1 сентября следующего года.
— То есть вы — за импорт? А я на всех перекрестках буду кричать: нарушаются права внутреннего производителя!
— Я же, как участник рынка, скажу: так ему и надо! В конечном итоге важно не то, сколько заработает производитель, а то, по какой цене мы с вами будем покупать хлеб. Почему по цене выше мировой? Только потому, что мы хотим, чтобы наши крестьяне заработали в три раза больше?! Но тогда 35 млн. горожан станут заложниками 15 млн. живущих в селе. Ведь сейчас продовольственное зерно «made in Ukraine» продается по 150 долларов за тонну на элеваторе, складе либо с доставкой на мукомольный комбинат. Себестоимость же произведенного нами зерна, по современным технологиям, в пределах 75 долларов с доставкой на элеватор. А в хозяйствах с упрощенным методом выращивания и того меньше — 45—50 долларов. Налицо 200% прибыли! Покупая аргентинское зерно, мы заплатим примерно столько же — 150 долларов за тонну.
— Ни аргентинского, ни канадского нам не видать, поскольку в Украине существует ограничение на импорт зерна с мирового рынка. Разве что из Казахстана и России.
— Из последней ввозить технически невозможно, поскольку России по условиям помощи из США запрещено экспортировать продовольственное зерно и продукты его переработки в Украину. А в Казахстане зерновые отношения находятся, без обид, на феодальном уровне. Хотят — выполняют внешнеторговые контракты, заартачатся — не выполняют, и при этом судебная система совершенно неэффективная. В итоге, если посмотреть статистику, экспорт из Казахстана в Украину просто смешон.
Еще один сдерживающий фактор: чересчур высокая цена — 130 долларов за тонну на границе Украины. Плюс НДС: живыми деньгами и наперед. Цена подскочила к 160 за тонну. Это — на границе. Пока доставишь — все 170. А надо ж еще не забывать, что хочется и денег заработать. То есть мы говорим о цене 160—170 долларов. В то же время, если бы мы купили аргентинскую пшеницу, она бы стоила 130 долларов за тонну с доставкой в порт. Почему нас толкают в казахстанские степи? Непонятно…
Существует 30-процентная импортная пошлина на любое зерно, только не из Казахстана. Ну и что? Рядышком — Венгрия, у которой есть баланс 0,5 млн. тонн — хорошей пшеницы, которую они могут моментально экспортировать в Украину. Посмотрите, что тащат из Венгрии в Закарпатье? Муку! Объем теневого мучного экспорта, не облагаемого никаким налогом, поскольку продукт провозят физические лица, по оценке тамошних специалистов, в день составляет 50—100 тонн. В пакетиках, на велосипедах… Это порядка 50—70 тыс. долларов в день. Таким образом, мы фактически финансируем своими деньгами венгерского производителя муки, их добавленную стоимость. Неужели не логичнее позволить импортировать пшеницу и зарабатывать эту добавленную стоимость здесь?!
— Если бы казахи знали о таких вариантах, они моментально пришли бы к приемлемой цене, стали бы сговорчивее.
— Несомненно, ведь основным рынком сбыта у них была Россия, которая произвела в этом году пшеницы столько, сколько ей необходимо. Казахстан ежегодно экспортировал в Россию 2,5 млн. тонн. Куда этот баланс должен деться? Они теперь «заботятся» об Украине. И таки да, если мы не предпримем каких-либо шагов, придется покупать их зерно. Только по какой цене?
Поэтому, характеризируя в целом зерновой рынок, скажу, что за последние два года он претерпел очень серьезные изменения. Если раньше Украина была страной экспортирующей, то сейчас она превращается в экспортирующе-импортирующую. На самом деле ничего страшного в этом нет. Та же Франция традиционно импортирует высококачественную канадскую пшеницу. Та же Турция покупает хорошую пшеницу, продавая плохую. И там не раздается душераздирающее: какой позор! Какой стыд! Это нормальная мировая практика. Не надо искусственно защищать наших производителей, как это произошло с пошлиной на семена подсолнечника. За счет наших потребителей.
— Когда встал вопрос о введении 23-процентной экспортной пошлины на семена подсолнечника, каковы были ваши предложения?
— Мы, как трейдеры и производители подсолнечника на собственных полях, говорили о целесообразности введения небольшой сезонной экспортной пошлины, которая была бы равна разнице в цене доставки. То есть в пределах 5—8%, что позволило бы каждому производителю продавать по наиболее выгодным ценам, но в то же время без отрыва от реальных цен мирового рынка в естественном ареале своего влияния. Мне, трейдеру, как конкуренту переработчика невыгодно было бы везти подсолнечник за рубеж, платя 5 или 8%. И тогда фермеры зарабатывали бы максимально возможные деньги. Такова была наша позиция.
Но в ходе обсуждения с депутатами, в Кабмине мы столкнулись с тем, что наши оппоненты из ассоциации «Укроліяпром» использовали наглую ложь в аргументации своих позиций. Более того, эту информацию вкладывали в аналитические записки руководству. Председатель «Укроліяпрому» Людмила Зинченко говорила, что трейдеры платили за семена подсолнечника по 50—70 долларов, а экспортировали — по 180. А вот сейчас якобы они, переработчики, платят 150—180 долларов на внутреннем элеваторе.
Мы подняли статистику за предыдущий год. Средняя цена — 167 долларов за тонну на внутреннем элеваторе до 23% пошлины. А после ее введения уже 120—130. Сейчас она едва-едва превышает 100 долларов. То есть подсолнечник при своей себестоимости 80—90 долларов стал дешевле пшеницы. Спросили «Укроліяпром»: насколько увеличились поступления в бюджет от введения экспортной пошлины? Молчат. Или, может быть, возрос объем валютных поступлений от экспорта масла? От экспорта подсолнечника поступало 200 млн. долларов. Знаю точно: от масла меньше.
— Чем все это может кончиться?
— Внутренний рынок перенасыщен подсолнечным маслом прошлого урожая. Мы можем захлебнуться им. Я сказал своим трейдерам: на подсолнечник — табу. Ни покупать, ни продавать. Что с ним будет? Либо цена на него упадет до 50—70 долларов за тонну, либо произойдет невероятное, и цены на подсолнечное масло на мировом рынке возрастут. Кончится тем, что через пару лет подсолнечник мы будем… импортировать из России, Аргентины, поскольку встанет вопрос о загрузке наших мощностей.
— У меня такое предчувствие, что украинские маслоэкстракционные предприятия, пролоббировавшие законопроект о 23-процентной экспортной пошлине на подсолнечник, им же себя и похоронят. К могильной яме их подталкивает и открытие в Украине американцами родственного предприятия «Каргилл» производительностью 300 тыс. тонн масла…
— На сегодня маслоперерабатывающих мощностей в Украине в избытке. Выживет тот, у кого дешевле переработка. Угадайте, у кого? У «Каргилла»! В этой фирме передовые энергосберегающие технологии, поэтому себестоимость переработки у нее на порядок ниже, чем у любого украинского предприятия. У меня такое ощущение, что с начала декабря многие маслоэкстракционные заводы закроются ввиду невыгодности переработки семян подсолнечника. Поэтому я считаю, что «Укроліяпром» одержала пиррову победу.
— А теперь с рынка масличных плавно «съедем» на зерновой. Указы Президента о регистрации экспортных контрактов на бирже напугала вас? Или вы ушли с экспортного рынка вовремя? До того…
— Уйти с рынка нам помогла… экономика. Мы видели, что уменьшается количество урожая, соответственно снизится и экспорт, значит, мы будем зарабатывать меньше. Поэтому встал вопрос о дифференциации, локальном заработке. Поэтому на внутреннем рынке мы начали работать в ноябре 1999 года, до указа Президента о реформировании АПК.
Что касается регистрации экспортных поставок — ничего страшного не произошло. Просто сейчас все «зарубежные» сделки регистрируются на биржах, что позволяет последним зарабатывать лишних полпроцента от объема экспорта. Вот, собственно, и все. В США, например, экспортеры зерна обязаны декларировать любой контракт в Министерстве сельского хозяйства. Что касается декларирования количества зерна, находящегося на хранении, мы такое нововведение только приветствуем, поскольку нам будет более ясна ситуация с запасами. Единственное предложение: принимать такие указы нужно раньше, нежели в июне, потому что «несезонное» принятие их очень серьезно повлияло на рынок, здорово расшатало внутренние цены.
Одним словом, мы поняли, что публичность — это золото. Хотелось бы, чтобы к нашим позициям чаще прислушивались, тогда и государство будет восполнять собственный золотой запас.