«Коммунизм и тоталитаризм отняли три четверти столетия на свое строительство. Нет оснований теперь предполагать более высокие темпы роста свободного рынка».
Милтон Фридмен
Фраза из двухлетней давности интервью одного из самых знаменитых нобелевских лауреатов по экономике, отца теории монетаризма всякий раз всплывала в моей памяти во время международных мероприятий последних двух недель. Сначала - на региональном семинаре по вопросам человеческого развития и социальной статистики, который прошел в рамках «Программы развития ООН» (ПРООН)
с 4 по 7 марта, а затем - на официальном открытии 12 марта Украинско-европейского консультативного центра по вопросам законодательства. И хотя за безоглядное следование лозунгу «Время, вперед!» в свое время было заплачено сполна, надлежащие уроки, по-видимому, так и не извлечены…
Берегите Нацбанк - наше богатство!
Официальную церемонию открытия украинско-европейского детища оставим за кадром. Более интересной для наших читателей будет, думается, беседа с руководителем группы экспертов по вопросам макроэкономики, профессором Сорбонны Жераром Дюшеном и советником Центра Алексеем Секаревым. В частности, их мнение по проблеме, волнующей сегодня всю общественность Украины: что происходит на нашем финансовом рынке и, в частности, насколько адекватен ситуации тезис Виктора Ющенко о том, что причины последнего падения гривни находятся вне стен НБУ?
Ж.Д. Считаю, что Нацбанк делал все, что было необходимо. Поскольку так было в течение всех последних лет, то слава Богу, что в Украине есть такое учреждение и у него есть такой руководитель.
А.С. Стабильность национальной валюты зависит, конечно же, не только от политики НБУ, но и от состояния реального сектора экономики. Так вот последний не воспринял положительные финансовые импульсы. По той простой причине, что правительство не сделало ничего для его структурной перестройки. Экономический рост может прийти только вместе с созданием новых предприятий, а их-то возникло очень и очень мало.
Да, в Украине значительно более сложные условия для такой трансформации, что связано с большей технологической отсталостью ее хозяйственного комплекса. Но это никак не меняет логику реформ, ибо альтернатива ей, которой, увы, придерживается украинское правительство, - субсидирование умирающей промышленности.
Ж.Д. По моему мнению, Украина и Польша - очень похожие страны. У них практически нет ни нефти, ни газа, ни крупных запасов другого сырья, которые есть, скажем, в России. Но в то время как польский ВВП прирастает ежегодно на 6-7%, украинский никак не может покинуть зону отрицательных величин. Отдельные элементы структурной реформы у вас, разумеется, присутствуют, но их крайне мало и, самое главное, они не носят комплексного характера.
А.С. Тот вариант реформ, который предложил в 1994 году Л.Кучма, был весьма похож на польскую шоковую терапию. Это подразумевало жесткую бюджетную политику, фиксированные монетарные показатели и только вслед за этим - реформы в реальном секторе. Нацбанк как раз и следовал этой логике, причем делал это последовательно, вплоть до сего дня.
Польские уроки
Своеобразным комментарием к изложенной беседе стал доклад «Приватизация и постприватизация: успехи и неудачи», сделанный на семинаре ПРООН Юлианом Панькувым, экспертом хорошо известного в Украине польского Центра социально-экономических исследований (CASE). Буквально с первых слов он обратил внимание представителей стран СНГ из Армении, Беларуси, Грузии, Молдовы, России и Украины на то, что процесс приватизации в Польше тянется уже девять лет. Характеризуя ситуацию, при которой он начинался, пан Юлиан привел афоризм одного польского министра: «Приватизация - это нечто вроде продажи ничьей собственности с неизвестной ценой людям, не имеющим денег».
В «переводе с польского» это означает, что шоковые приватметоды могут привести лишь к профанации цели. Но в Польше в этом смысле никакой «интенсивной терапии» как раз и не было! Ведь еще в 80-е годы там насчитывалось 200 тыс. частных фирм, а спустя десятилетие - 2 млн. Стало быть, средний темп их роста составил 9% в год, причем массовая приватизация стартовала только в 1995 году и для «долевых свидетельств» (польских ваучеров) выделены акции лишь 512 АО из 8,5 тыс. бывших госпредприятий.
В Украине же в 1992-97 годах число приватизированных предприятий возросло с 30 до 57000, т.е. средний темп прироста составил 20% в год, а по крупным и средним предприятиям - 10% в год. Именно эта гонка, где «лидером» выступало постоянное финансовое давление международных спонсоров экономических реформ, стала, по мнению украинских участников семинара, причиной разрушения, а не перестройки отечественного производства.
Косвенно это подтвердил и польский эксперт, напомнив, что либерализация в его стране началась еще в 70-80-е годы, когда десятки тысяч поляков трудились за рубежом, зарабатывая начальный капитал и обретая навыки рыночного хозяйствования. Поэтому основной упор в структурных реформах 90-х годов делается на создании новых частных предприятий, а не трансформации бывших государственных. В непроизводственном же секторе приватизация отсутствует вообще: просто на фоне вновь возникающих частных учреждений медицины, образования, культуры старые умирают естественным путем, а если сохраняются, то, как и во всех развитых странах, лишь для обслуживания малообеспеченных слоев. Между прочим, ту же парадигму стихийного развития событий мы наблюдаем и в Украине, но из-за вмонтированного на уровне подсознания патернализма продолжаем по инерции ее публично клеймить и осуждать.
Примерно тот же алгоритм структурной перестройки успешно реализован в Венгрии. Другим путем пошли в бывшей ГДР. Но там в качестве поводыря выступил богатый «старший брат», который, высадив солидный десант своих бизнесменов и специалистов, провел огромную дорогостоящую предприватизационную подготовку, в том числе всеохватывающий аудит состояния бывшей госсобственности. Это-то потом и позволило продавать некоторые предприятия за символическую марку...
Зато Чехия и Россия, которые пошли по пути быстрой ваучерной приватизации, сегодня испытывают серьезнейшие затруднения в структурной перестройке. Как отметил в своем докладе г-н Панькув, в данном случае вся тяжесть структурных преобразований просто-напросто переносится на постприватизационный период. И еще: в отличие от управляемой приватизации в Польше и Венгрии, основанных на четких административных процедурах, здесь резко возрастает опасность различных патологий и, в первую очередь, криминализации экономики (теневой сектор в Польше охватывает лишь 15-20% ВВП).
Комментарии монетариста №1
За три четверти века строительства коммунизма мы усвоили еще одну малопочтенную привычку: клеймить и одновременно вульгаризировать достижения западной мысли. Не минула сия чаша и теорию монетаризма, которая почему-то у нас ассоциируется в основном с деятельностью НБУ. В этой связи позволю себе привести ряд весьма любопытных положений из упомянутого ранее интервью Милтона Фридмена.
Приводя примеры Испании, Португалии, Чили, патриарх мировой экономической науки констатирует: ни одна страна с экс-тоталитарным режимом до сих пор не завершила трансформацию в общество со свободным рынком. Ну а странам СНГ сделать это многократно труднее, ибо там пока нет самой базы перехода. Даже восточноевропейские государства и Балтия находятся в лучшем положении: ведь диктатура в них господствовала не столь долго. Поэтому старший научный сотрудник Гуверовского института проблем войны, революции и мира призывает не верить тем, кто навязывает бывшим республикам СССР «единственно верный маршрут». Известна лишь конечная точка, но для каждой страны путь к ней будет иным.
Отсюда американский ученый делает ключевой вывод: переход постсоветских стран из одной системы координат в другую может быть осуществлен только самостоятельно. «Пришельцы, какими бы они ни были опытными, за них этого не сделают... Людям данной страны надо стать на ноги и делать дело без всяких указаний и поводырей. Дело это известно с ХVIII века: надо вернуться к частной собственности. И чем скорее это будет сделано, тем лучше». И далее Фридмен формулирует постулат, который может служить своеобразным комментарием к действиям НБУ, да и большинства центробанков Юго-Восточной Азии: «Если даже у вас есть частная собственность, то фактически у вас ее нет в отсутствии свободных цен и свободной оценки... Рубль очень просто мог стать конвертируемым на следующее утро. Единственное, что нужно сделать, - это установить закон, запрещающий продавать и покупать рубли по установленным сверху ценам. Сегодня их продают и покупают именно так (имеется в виду российский валютный коридор. - А.Г.)... Русское правительство все еще не спускает глаз с долларов, которые бывшие советские граждане держат в руках внутри страны и даже за границей». Замените «рубль» на гривню, а «русское правительство» на украинское - и последние события на финансовом рынке Украины становятся более прозрачными.
Но и это еще не все из фридменовского «сундука». Вот ответ на вопрос, что бы он сделал на месте российского правительства: «Выпустил бы новый рубль, назначив местом его выпуска Женеву, а не Москву. Единственное место, где это можно сделать, - Женевский институт, в котором - три международных и два русских директора. Таким образом, правительство не сможет манипулировать новым рублем... Эта операция успешно осуществлялась много раз в разных странах, включая когда-то и Россию. Этот рубль будет обмениваться на другие валюты, т.е. будет твердым. Но его обмен на мягкий рубль должен производиться на основе свободных рыночных цен. И это одна из самых неотложных задач, которые Россия может осуществить сейчас».
Как известно, Россия этот шаг не сделала и сегодня «заслуженно» пожинает плоды как азиатского, так и собственного финансового кризиса. Так может, Украина решится на подобное комплексное действо? Под последним имеется в виду полное переосмысление одновременно с монетарной политикой идеологии современной приватизации, которую Фридмен полагает спасательным кругом для постсоветских стран. При этом он ратует исключительно за частнокапиталистический путь приватизации - пусть даже на базе экс-номенклатурных, аппаратных собственников.
Но здесь возникает коллизия, связанная со спецификой развития бывшего СССР, что, как мы видели, американский экономист вполне осознает. С одной стороны, уничтожение после революции старой элиты привело к тому, что до сих пор налицо лишь ее суррогат. Однако попытка полностью отстранить последних от собственности и власти вызовет лишь окончательный распад общества: другой-то элиты нет! С другой стороны, семь десятилетий отрыва основной массы населения от собственности не могли опять-таки не зафиксироваться на уровне подсознания. Без ликвидации же этого отрыва у нас никогда не образуется массовый (или пресловутый средний) класс собственников, а значит, не будет и развитой рыночной экономики, не говоря уж о демократии.