Об инвестициях стали говорить постоянно и много. Но чаще всего - так, как принято при проведении массовок и пропагандистских кампаний. Традиционные с хрущевско-брежневских времен назидания типа «…если каждый на своем рабочем месте…» сдабриваются, как и в прошлом, бодряческими восклицаниями в духе «так значит, мы можем!» При этом, конечно же, приводятся примеры положительного опыта. И снова, как в прошлом, - для других чаще всего бесполезного. Ибо опыт, вырастающий не благодаря среде, а вопреки ей, опыт, основанный на уникальном или же случайном сочетании факторов, тиражированию не поддается. А другого у нас пока нет. Или почти нет.
С татья Б.Губского, опубли-
кованная в № 6 вашей газеты за нынешний год, серьезная. Именно поэтому она не исчерпывает очерченный предмет, побуждает к размышлениям вокруг сказанного.
Как человек, близкий к практике, автор значительное внимание уделяет искусству создания полноценных инвестиционных проектов. Отметим, что вакуум в деле инвестиционного проектирования в стране с высоким образовательным научным потенциалом, да еще на седьмом году рыночного реформирования, - явление весьма странное. Но! Важно задуматься: а так уж ли случайно это? Как так могло получиться, что в Украине есть высокий потенциал для любого, в том числе инвестиционного проектирования, а приемлемых бизнес-планов и проектов нет. А в Китае, Узбекистане и даже в Таиланде при весьма низком кадровом потенциале выход первоклассных инвестиционных проектов буквально поставлен на конвейер.
Наверное, зависимость между проектами и инвестициями иная: мы не умеем делать проекты, поскольку нет инвестиций. Придут инвестиции, хлынет и поток талантов в эту сферу. Проектанты появятся в избытке, ибо они будут востребованы.
Здесь вряд ли уместно повторять аргументы об уникальной возможности стран, владеющих лучшими технологиями, умеющих за счет этого обогащаться. Похоже только, что мы бездарно упустили такую возможность. Украина оказалась уникальной в том смысле, что здесь с первых шагов реформирования настойчиво уничтожалось самое ценное - научно-технологический потенциал. Начало было положено нашими неумелыми реформаторами, затем ситуация усугубилась вмешательством мафиозных сил.
На этом мы теряем не только доходы, особенно будущие. Теряем мы и нечто большее - судьбу, поскольку именно высокие технологии, и только они, определяют статус страны как высокоразвитой. И дело не только в разрыве преемственности, в игнорировании данной, заброшенной в Украине сферы вступающими в жизнь поколениями. И не только в ускоренном отставании неудачников.
В современном мире обнаруживается и другое: высокими технологиями никто не делится. В другие (т.е. обделенные наукой и технологиями) страны они не допускаются. Похоже, что Япония и Южная Корея - последние, кто смог прорваться в эту сферу. Да и то благодаря цивилизационным особенностям, которые в Украине отсутствуют напрочь.
Применительно же к теме инвестиций важно отметить, что в страны, лишенные высокотехнологичной среды, капитал соответствующей специализации вообще не идет. Отсюда и возрастающий из года в год разрыв между огромным миром развивающихся стран и кучкой высокоразвитых стран Запада и, в виде исключения, двух-трех стран Востока.
Г лобализация породила и
совсем новое явление: капитал, тяготеющий к производству, отдает предпочтение высокоразвитым странам не только в части вложений в высокопроизводительные отрасли, но и в части прямых инвестиций вообще. В этом смысле весьма наивным выглядит представление о переменах, скажем, в инвестиционном климате как условии нашего рыночного благополучия. Конечно, благоприятный климат весьма способствует притоку капитала. Но это достижение - при использовании нами лишь сбрасываемых с барского (западного) стола вторичных технологий - может лишь окончательно направить развитие нашей страны в русло латиноамериканизации, т.е. третьеразрядности.
Важно напомнить, что ни одна страна Латинской Америки, включая Чили, так и не решила проблем нищеты большей части населения. А между тем реформы там тянутся более четверти века. Мы же еще недавно имели научно-технические условия, необходимые для жизнеустройства по иным, европейским критериям. А в тайне и сейчас рассчитываем на социально-рыночную, а не просто рыночную (как в Чили) судьбу.
Вернемся однако, к потокам капитала, вкладываемым в производство и ориентированным глобализацией, т.е. прежде всего интересами мощнейших транснациональных компаний. Магнитом этих потоков (а они в мире - главные) является не дешевая рабочая сила и даже не запасы сырья, - страны с этим добром не обладают ни должной устойчивостью, ни способностью к высокопроизводительному воспроизводству. В роли такого магнита все больше выступает т.н. конкурентная среда высокого ранга, которая наличествует только в странах высокоразвитых. Эта среда оснащена высокими технологиями, наукой и инфраструктурой, обслуживающей модернизацию; имеет отлаженную систему многоуровневого (в том числе рассчитанного на рабочих) образования; поддерживает высокий (в том числе и массовый) спрос на внутреннем рынке.
Конкурентные преимущества среды высокого ранга притягивают долговременные капиталовложения, связанные с производством. Следует ли удивляться, что к середине
90-х годов горстка высокоразвитых стран получила более 60% импорта прямых иностранных инвестиций, причем около половины из них попали в США (журнал МЭиМО, №12, 1996, с. 38). В странах же третьего мира, обладающих конкурентной средой низшего ранга (дешевая рабочая сила, сырье), оседает капитал, обеспечивающий, с одной стороны, их долговую и материальную зависимость (кредиты, в том числе товарные), а с другой - рассчитывающий спешно получить сверхприбыль и покинуть пределы страны. Соответственно, вложения капитала делаются преимущественно в финансово-спекулятивную сферу, в форме портфельных, а не прямых инвестиций, что позволяет капиталу «убежать» при малейшем поводе к этому. А поводов для опасений за судьбу своего богатства в стране слабой, а значит, нестабильной, всегда более чем достаточно.
В развивающиеся страны, где проживает 86% населения, а доля производства составляет 22% от мирового, вкладывается лишь 3% мировых капиталовложений. Сегодня к внутриукраинским следует добавить опасности, связанные с мировым финансовым кризисом с эпицентром в Юго-Восточной Азии. Заметим, что кризис разразился в странах с весьма благоприятным инвестиционным климатом и, как правило, - с благоприятными макроэкономическими параметрами. Но - с явным перенакоплением спекулятивного капитала. Что же касается ударных волн глобального распространения кризиса, то они обрушились, как и в случае с кризисом в 1994 году в Мексике, лишь на страны развивающиеся. Страны же с конкурентной средой высокого ранга кризис обходит.
Украину (в отличие от России) мировой финансовый кризис (вопреки мнению официоза), почти не затрагивает. Но это объясняется не ее достоинствами, а недостатками, прежде всего слабым интегрированием в мировую финансовую систему.
П оложение с инвестиция-
ми осложняется в Украине пока что не столько подрывом технологического потенциала, сколько разрушительным характером проводимых реформ. Естественен вопрос: а было ли у нас рыночное реформирование, не говоря уже о социально-рыночном? Критерием осуществления реформ, нужных стране, является успех, в том числе инвестиционный. Сказки о неизбежности высокой цены реформ есть неуклюжее оправдание содеянного. Реформы, адекватные потребностям, дают быстрый эффект, в том числе экономического роста. В нашей прежней истории практически сразу обернулся успехом нужный стране НЭП; результативной была далекая от совершенства косыгинская реформа. Положительные результаты от реформы уже на второй год получил Китай, хотя стартовые условия реформирования там были несопоставимо хуже наших (руины Великого скачка, культурной революции).
В Чехии, Венгрии, Польше к монетаристским рекомендациям подходили, в отличие от нас, избирательно; хотя для них они (эти рецепты) пригодны сравнительно с нами в несравненно большей степени. Сам спад носил в этих странах трансформационный, а не разрушительный (как у нас) характер. Конкуренция (у нас ее нет!) обеспечивала выбраковку худших, давала простор лучшим, принуждала промышленность к структурным сдвигам, а значит, к широкому использованию инвестиций. Клятвы в верности МВФ носили в этих странах больше ритуальный характер, главным ориентиром была результативность.
В Украине, в отличие от этого, монетаризм стал самоцелью, и вовсе не из-за холуйства или дисциплинированности. Использование рецептов МВФ на нашей, неадекватной почве давало эффект мутной воды со всеми вытекающими последствиями. Возник не цивилизованный рыночный, а во многом антирыночный, с криминальной окраской капитализм, к тому же с ориентацией на внеэкономическое перераспределение и вывоз богатства за границу. Понятно, какой уж тут народ, какие инвестиции.
Но предположим, что реформа у нас все же рыночная и, как не раз говорилось, безальтернативная (хотя, заметим, в мире имеются десятки разумных рыночных альтернатив нашему «экономическому чуду»). Тогда в части инвестирования возникают иного рода проблемы.
Если стоять на почве монетаризма (а у нас ожидания и действия связаны с ним), то картина в части судеб инвестирования получается странная. Согласно догматам монетаризма, само снижение инфляции (а этого в Украине добились) ведет не только к приостановке роста цен, но и к такому снижению ставки рефинансирования, которое автоматически обеспечивает переток капитала в реальный сектор экономики. Инвестиции, следовательно, потекут рекой. На деле ничего этого не произошло, да и произойти не могло из-за разгула платежного кризиса, утечки капиталов за рубеж, гипертрофированного отвлечения свободных денег от производства через рынок государственных ценных бумаг и многих других причин. Выходит, инвестиции должны хлынуть в производство, «но им нельзя».
С толкнувшись с ловушка-
ми официальной монетаристской политики, мы вынуждены махнуть рукой и думать о проблемах инвестирования и роста с других, немонетаристских позиций. И первое, что важно для притока инвестиций, - это отказ от удушающей экономику стабилизации в пользу принципиально иной схемы развития.
Всем известно, что провозглашенная нынешняя стабилизация по своей сути таковой не является. Ибо она достигается ценой разрухи и торможения. Низкая инфляция, сжатая до мизера масса денег в обращении, неизменный валютный курс стали для нас ценностями, оторванными от реальности, достигаемыми неоправданными жертвами. А между тем для стран нормальных те же самые параметры имеют относительный, а не абсолютный смысл. Их поддерживают, когда движение стабилизировалось, но с их неподвижностью легко расстаются, когда, к примеру, общество выходит из депрессии и набирает скорость роста. Естественной для такого перехода является и девальвация национальной валюты, и рост инфляции, используемый для разогрева экономики, и некоторое увеличение бюджетного дефицита.
Характерно, что импульсы частичной макродестабилизации оказывались спасительными для стран не только слабых, но и могущественных. На этой основе в 30-е годы Ф.Рузвельт совершил практически первое в мире экономическое чудо - спас Америку и мир от тотального и, может быть, непоправимого экономического краха. Фактор контролируемого усиления инфляции в разное время использовали в интересах роста Бразилия, Япония, США, Китай, страны Юго-Восточной Азии и послевоенной Европы. А в Украине между тем торжествовали по поводу того, что гривна стабильнее дойчемарки. И это тогда, когда много полезнее было бы задуматься: что-то тут не то, если могучая Германия вынуждена девальвировать свою валюту, а мы, слабые и беспомощные, изо всех сил делаем противоположное. При этом мы походя узнали бы, что правильно рассчитанная девальвация - мощный инструмент в межстрановой конкуренции, в активизации экспорта, защите отечественного производителя и наконец в решении проблем притока иностранных инвестиций. Что к девальвации попеременно прибегали в последние десятилетия почти все страны.
Вообще же рациональность дестабилизации при переходе от застоя к движению даже житейски понятна. Представим, что смена покоя бегом не сопровождалась бы учащением биения сердца, большей глубиной дыхания, ускоренным кровообращением, что все эти процессы остались бы в прежних (характерных для покоя) параметрах. Бежать и даже ходить было бы невозможно. Так неужели то, что очевидно в этом случае, неясно применительно к организму экономическому?!
Проблема динамизма, сочетаемого с элементами макродестабилизации, для Украины особенно актуальна. Причем именно в связи с инвестициями. Цена стабилизационного фанатизма здесь слишком высока - выше, чем в любой другой стране мира. Сама же реальная макростабилизация на ее собственной основе просто недостижима, поскольку даже фиктивный ее вариант достается ценой остановки промышленности, невиданных масштабов неплатежей, невыплаты пенсий и зарплаты.
Источником стабилизации может быть лишь безотлагательный рост, основанный на инвестициях. Именно рост, а не инвестиции сами по себе, ибо без формирования роста, заданного макродинамикой, инвестиции как нечто ощутимое невозможны. Поэтому вместо бесконечного ожидания самопроизвольного притока капитала из спекулятивно-финансовой сферы в производство за счет стабилизации надо включать все доступные нам механизмы экономического роста. В этом случае то, что не может дать монетаризм, будет обеспечено другими способами. К примеру, установление выгодных процентных ставок для долгосрочных вложений, формирование других стимулов перетока капитала в реальный сектор для государства вполне доступно. То же самое касается вложения в производство средств, полученных за счет государственных ценных бумаг, - тех самых, которые ныне оседают в финансово-банковском секторе. Государство лишь выиграет, если, владея контрольным пакетом акций, вначале пропустит эти средства через инвестиционные проекты с быстрой отдачей и соответственно - через высокодоходное производство.
Ныне народ надеется на приход честной власти, ибо существующий режим во многом себя исчерпал. А это - основа для преодоления рыночного примитивизма и востребованности высокого искусства воздействия на рынок.