Большинство журналистской братии в Украине последнее время считает своей работой толкаться в кулуарах, брать интервью в кабинетах и тусоваться на презентациях (особенно если на последних есть фуршет).
Но почему-то кажется, что читателю, кроме интервью с тем или иным чиновником, не менее интересно и то, что происходит в повседневной его, читателя, жизни. Поэтому, наверное, не стоит закрывать ему глаза на то, что еще совсем недавно именовалось «язвами капитализма» (а именно его мы вроде бы сейчас и строим).
...О бедности как о животрепещущей социальной проблеме пишут много: цифры, факты, мнения чиновников и специалистов... Исследования же психологов показывают, что читатель имеет обыкновение пропускать мимо внимания сухие статистические данные, так же, как и не менее сухую аналитику, отдавая предпочтение живым и ярким описаниям.
Итак, два очерка. Прямо из жизни. Той самой, что протекает на наших с вами глазах.
Голь перекатная
Они существовали всегда. Во времена Гиляровского их называли босяками. Помню, бабушка рассказывала, как работала кухаркой у купца первой гильдии: сделав покупки на Бессарабском рынке, она вручала корзину с провизией босяку и неторопливо шла обратно. Возвратившись, она заставала босяка у дверей кухни. Получив свой гривенник, тот говорил: «Благодарствуйте!» и отправлялся, очевидно, в кабак. Мысль же о том, что можно преспокойно удрать с корзиной, в которой товару рублей на десять, в те времена босякам в голову не приходила...
Постреволюционная страсть к аббревиатурам не обошла их стороной - босяк стал именоваться «бомж», что расшифровывается как «лицо без определенного места жительства». В эпоху всеобщей занятости быть бомжем стало едва ли не так же опасно, как и вором: статья 214 Уголовного кодекса предусматривала наказание за тунеядство двумя годами тюрьмы. А статья 196 (нарушение паспортного режима) грозила годом исправительных работ. И все же бомжи не исчезали.
Наступившая эра демократии смела такие ограничения свободы личности, как прописка и всеобщая трудовая повинность. Соответствующие статьи УК были отменены, и все, что грозит теперь бомжу в суверенной свободной Украине, - это принудительная помывка в спецприемнике санэпидстанции да, может быть, пару недель в милицейском «распределителе»...
Чем же дышит, как идет по этой жизни нынешний бомж - свободный гражданин свободного мира, человек, не внесенный в учеты?
После нескольких дней плотного общения с небритыми мужчинами в протертой до дыр одежде удалось выяснить следующее.
Живет бомж там, где тепло, сухо и нет «ментов» - либо в подвале, либо на чердаке. Еще лучше дом, откуда жильцов уже выселили, но сносить пока не собираются. Здесь он и делает себе «лежку» (следует заметить, что жить бомжи предпочитают в одиночку: нет в них доверия ни к кому, даже к «товарищам по работе»). Автору этих строк приходилось видеть довольно чистые комнаты, обставленные даже кое-какой от жильцов оставшейся мебелью; но обычно жилище бомжа можно обозначить одним емким словом - логово. Пустые консервные банки (посуда), какой-нибудь хлам помягче (кровать), пара ящиков, свечка...
Питание неприхотливое: в основном отбросы, иногда хлеб. А на пропитание, точнее на пропивание, ибо пьют они почти все, бомж зарабатывает старым, как мир, способом - сбором стеклотары, составляя конкуренцию рыскающим по местам распития старушкам. (Попробуйте, кстати, сесть на лавочку в парке и откупорить бутылку, ну скажем, пива. Тут же возле вас появится или старушка, или герой нашего повествования и станет либо клянчить, либо терпеливо ждать «добычу».)
За день такого промысла, по данным предпринятого автором эксперимента, можно собрать до тридцати бутылок, чего вполне хватит на пару «флаконов бормотухи» (сиречь низкосортного портвейна) да полбуханки хлеба. Что интересно, сигарет бомжи не покупают - либо «стреляют» у прохожих, либо собирают «бычки». (Вы, например, знаете, сколько окурков можно собрать в десять утра возле оживленной автобусной остановки? Мне удалось отыскать 62, из которых 29 были зарубежного производства, а один представлял собой в некотором роде шедевр: едва прикуренный «Кэмел».)
Любовных связей бомж, как правило, не заводит (кстати, женщина-бомж на улицах Киева такая же редкость, как позолоченный «Роллс-Ройс»; что же до женщин порядочных, то представить себе ее амуры с бомжем - не знаю, право...). Да и вообще сильным страстям такой мужчина не подвержен, ибо давно усвоил нерушимый закон своего бытия - чем незаметнее, тем безопаснее...
Вот так же незаметно они и умирают. До шестидесяти не дотягивает почти никто - вредный образ жизни. Почувствовав приближение смерти, бомж заползает в какой-нибудь уголок поукромнее, и через какое-то время - все. Хана. А забирающие его бренные останки (пролежавшие иногда несколько месяцев) «труповозы» недовольно сплевывают и произносят несколько общеупотребимых в мужском кругу слов. Вот и вся эпитафия.
...И ни один из них не сказал мне, докапывающемуся до причин - почему и зачем это все? Винили «зону», сломавшую жизнь; жену, прогнавшую из дома за пьянки, а чаще всего отвечали фразой, в своем французском варианте уже ставшей банальной: «Да просто жизнь такая...»
Голь, хитрая на выдумки
Что их в последнее время стало намного больше, заметил каждый. Видеть их можно на вокзале, в метро, подземных переходах, у церквей и киосков обмена валют. Официально они - пенсионеры. Неофициально, за пределами далеко не всевидящего ока чиновников - профессиональные нищие.
Причину этого явления как официал, так и обыватель определяет стандартно: безработица, инфляция, низкая социальная защищенность - словом, как писал Владимир Ильич, характеризуя звериную сущность капитализма, «всеобщее обнищание масс». Потому и подают - из жалости. Да и в самом деле, как не пожалеть старушку, шепчущую: «Дай вам Бог здоровья», безногого калеку или мать с годовалым ребенком на руках, устало приткнувшуюся к холодной стене подземного перехода?
...Все началось с того, что, будучи на киевском вокзале, автор этих строк заметил женщину-калеку в грязнейшей одежде. Прижимая единственной (правой) рукой к животу какие-то кульки, она ковыляла на единственной (левой) ноге по проходу камеры хранения. Когда же стала запихивать кульки в ячейку, один из них упал. Оттуда вывалилась такая куча карбованцев (не мелкими, кстати, купюрами), которую иным из нас и за месяц не заработать...
Оказалось, что Свету на вокзале знают давно. Сидит она обычно на лестнице. Чем питается и где живет - неизвестно, но проводит на вокзале весь день, с утра до вечера. И два раза в день посещает камеру хранения.
Так началось расследование. Неделя прошла в наблюдениях за нищими: места «промысла», характерные приемы, уловки и так далее. Потом наступил день эксперимента.
Захватив с собой старую сумку, я отправился в метро «Университет» и в восемь утра уже был на месте. Вытащив из сумки грязный брезентовый плащ и натянув драные туфли (штаны и так выглядели достаточно потрепанными), уселся по-турецки; капюшон укрыл лицо. Рядом лежала кепка с прислоненной к ней иконой Божьей Матери.
Место было хорошим - в подземном переходе, у нижней ступеньки лестницы, выходившей к Владимирскому собору. Выгод было две: близость церкви и расположение внизу лестницы (во время наблюдений я заметил, что охотнее всего подают именно здесь - очевидно, спускающийся вниз по лестнице чувствует себя психологически «выше», ибо смотрит на нищего сверху вниз: прекрасный повод для возникновения некоторого внутреннего неудобства, снять которое проще всего подав).
...Самым трудным было сидеть почти не меняя позы и опустив лицо. Кроме того, хотелось есть, пить и курить, но ничего этого делать было нельзя: вы когда-нибудь видели нищего, который жевал бы кусок хлеба, прихлебывал из бутылки «Пепси» или, упаси Бог, дымил сигаретой?! Еще приходилось время от времени забирать из кепки купюры и прятать их в сумку, оставляя несколько штук. (Еще один подсмотренный у «профессионалов» прием. Если шапка полна, то прохожий думает: «Хватит с него!» и ничего не дает; если же в шапке вообще ничего нет, то почему-то тоже не подают - наверное, никто не хочет быть первым.)
Так прошел день. В десять вечера, когда надежд на добычу уже не осталось (собственно, подавать перестали около восьми), я запихнул в сумку плащ и кепку и поехал домой.
А утром произвел подсчет «зарплаты». Шестьсот двенадцать тысяч пятьсот карбованцев. Купюры в основном достоинством в две и пять тысяч, впрочем, была и одна пятидесятитысячная.
Не стоит поражаться величине суммы: это еще далеко не предел. Напомню: я сидел не возле церкви; я не был ни хилой старушкой, ни безногим инвалидом, ни матерью с младенцем; на груди у меня не висел плакат, повествующий о сгоревшем доме, безвременно умершей маме и т.п. Так что, повторю еще раз, 612 тысяч (по состоянию на 21 марта) - это не предел.
«Работая» с двумя выходными в неделю, я заработал бы около двенадцати миллионов. Или десять месячных пенсий. Нормальный, не облагаемый налогом и не «напрягаемый» рэкетом бизнес.
А стыд... Стыд глаза не выест. К тому же статья Кодекса об административных правонарушениях, наказывающая за попрошайничество, давно отменена...
P.S. Данных ни в одном из министерств ни о бомжах, ни о нищих нет. Такая вот неучтенная социальная группа.
Известный своими памфлетами Сирилл Норкотт Паркинсон однажды написал следующее: «Ботаник не должен полоть сорняки. Он вычислит скорость их роста - и с него довольно». Было бы хоть кому вычислить...