В один из субботних вечеров старинный вокзал во Львове утопал в море цвета хаки. Солдаты всех возрастов ходили в центральном холле, прощаясь с родителями, детьми, внуками, любимыми. В это время другие вернувшиеся с фронта солдаты выходили из помещения под дождь.
Молодой ветеран держал в одной руке свой вещмешок, а в другой – спортивную сумку. Его товарищ сжимал раздутую сумку North Face. Они заскочили в кафе напротив вокзала и заказали куриный шницель и капучино.
«Похожая сцена была на главном вокзале Киева перед рассветом на следующее утро, когда я сошел с ночного поезда. Тысячи солдат толпились на платформах. Когда я ехал по безлюдным улицам в свой отель, я думал о тех, кто следовал к линии фронта на юге и востоке. Однако если держаться подальше от железнодорожных вокзалов, можно провести несколько дней в столице и не чувствовать, что страна находится в состоянии войны. В то утро я прогуливался по центральному парку Шевченко. Десяток женщин 60-70 лет занимались калестеникой под пристальным взглядом сурового серебряно-волосого мужчины. Элегантные молодые пары прогуливались с малышами в колясках. Возможно, так было в Лондоне в конце Второй мировой войны, когда единственной угрозой было то, что относительно редкая ракета уничтожит твой дом – как сейчас в Киеве», – пишет в своей статье зарубежный корреспондент Financial Times Алек Расселл.
Он напоминает разговоры в кафе под названием «Министерство десертов». Темы были распространенными для современного Киева: фронт, мышление Владимира Зеленского, устойчивость Запада. Но в целом обстановка казалась очень похожей на Найтсбридж или Кенсингтон, как и клиенты, разговаривавшие за лате с пирожными. Казалось, что в город вернулась нормальная жизнь. Хотя, конечно же, это не так.
«Никто не скажет этого прямо, но в Киеве опасаются, что об их войне забудут, а поток денег и оружия с Запада замедлится. Существует также опасение, что Дональд Трамп выиграет выборы в США и быстро заключит соглашение с Владимиром Путиным, чтобы прекратить войну», – говорится в статье.
Киеву пришлось научиться искусству дипломатии, демонстрировать уважение к Белому дому и благодарность союзникам за поддержку. Но по поводу опасений относительно изменчивости Запада, украинцы не питают иллюзий: такое уже случалось раньше. Западные лидеры договаривались с Путиным после 2015 года, затем отворачивались. Итак, план игры состоит в том, чтобы создать экономику войны, сосредоточенную на обороне и технологиях по примеру Израиля.
Журналист Financial Times описывает свою встречу с премьер-министром Денисом Шмыгалем, который описал некоторые идеи Киева, включая укрепление подстанций для защиты электросетей зимой. Затем он изложил вдохновляющее видение динамичного современного государства, способного вступить в ЕС. По его словам, Украина может стать "энергетическим узлом" для Европы, сохраняя "33 миллиарда кубометров" природного газа. Она уменьшит свою зависимость от уязвимых портов Черного моря, перерабатывая большую часть урожая внутри страны, что позволит экспортировать меньший объем зерна. Она ускорит развитие своего технологического сектора, как это было сделано с производством беспилотных летательных аппаратов. Что касается беспокойства ЕС по поводу коррупции в непрозрачном государственном секторе, Шмыгаль заверил, что эта проблема решается. Журналист Financial Times признал, что такие идеи вдохновляют, но Шмыгалю и его коллегам-министрам придется еще очень многое сделать.
«Прошел час, а мы так и не обсудили боевые действия, ставшие отражением многих кризисов, с которыми сталкивается Украина вдали от фронта, а также застойное состояние войны. Патовая ситуация – это все еще почти запрещенное слово», – говорится в статье.
Рецепт Киева прост. Украине нужно больше обещанных Западом ракет дальнего радиуса действия, чтобы оттеснить российские резервы в тылу, а также больше истребителей F-16, чтобы противостоять российскому доминированию в воздухе. Тогда украинцы смогут продвигаться вперед, если или когда они прорвутся. Но, как признает Шмыгаль, Россия также готовилась со всей сосредоточенностью и силой, на которую способна автократическая система.
После интервью со Шмыгалем Расселл уехал в Харьков, украинский индустриальный центр, превратившийся в технологический хаб. Даже в своем нынешнем изуродованном состоянии, с заколоченными окнами и шрамами от снарядов, площади и дома в центре города впечатляют, особенно прохладного осеннего утра.
Но в пригороде, примерно в миле к северо-востоку, весь ужас прошлогоднего штурма становится очевидным. Когда российские войска пересекли границу, они бросились на Харьков, считая, что падение города будет формальностью. Однако их остановили на окраине города, где началось ожесточенное сражение. Целые фасады 25-этажных жилых домов обрушились, обнажив интерьеры. Здания напоминают разорванный кукольный домик великана.
«Я сказал Наталье Маринчак, что ее выбор остаться в городе странный в то время, когда большинство сбежали по понятным причинам. «У меня было три причины», – ответила она, улыбаясь. «Мой отец – священник, и я хотела возить его в церковь, у меня есть кошки и собаки, а еще я просто чувствовала, что должна остаться на этой земле. Земля держит тебя, ты не можешь ее покинуть»», – пишет Расселл, объясняя, что Маринчак – поэтесса, которая в прошлом году стала своего рода знаменитостью, ежедневно публикуя в Facebook сообщения о жизни в осаде.
Журналист Financial Times встретился с украинкой в кафе Pakufuda в центре города. В зале было полно молодежи, сидевшей, сгорбившись над своими ноутбуками. Ведь уже 4 дня по Харькову не наносили ракетных ударов.
«Мы пытаемся жить по полной. Я не ходила в спортзал, но теперь хожу. Я никогда раньше не сотрудничала с другими артистами, а теперь сотрудничаю с джазменом и художником. Мы наполняем свою жизнь, поэтому чувствуем себя спокойнее, чем уехавшие украинцы», - объяснила украинская писательница.
Как и многие украинцы, Маринчак бьется над головоломкой: как преодолеть растущий раскол между выехавшими и оставшимися. До войны население города составляло 1,5 миллиона человек. Сейчас оно составляет около 1,1 миллиона, включая 500 тысяч человек из прифронтовых или оккупированных россиянами районов. Среди 5-6 миллионов украинцев, которые сейчас ищут убежище по всей Европе, много харьковчан.
«Когда я поднял этот вопрос с Игорем Тереховым, коренастым мэром Харькова, и отдельно с Александром Кубраковым, министром инфраструктуры, оба выразили обеспокоенность, что Украина потеряет часть своего населения навсегда. Они опасаются, что относительно состоятельная жизнь на Западе и неопределенность на родине убедят людей не возвращаться», - говорится в статье.
Маринчак больше озабочена психологическим разрывом.
«Иногда страх потерять уехавших людей больше, чем страх быть в центре событий. Я понимаю, что от меня зависит, станет ли эта пропасть больше, или мы сможем построить мосты. Я хочу построить их. Мы должны быть едины, потому что цель врага – разделить нас», – сказала она, признав однако, что с уехавшими бывает трудно разговаривать.
«Они не понимают, что мы чувствуем, а мы не понимаем, что они чувствуют. Они думают, что здесь все разрушено. Мы думаем, что восстановление будет легче, чем они думают», – рассказала писательница.
На 15 километров ближе к российской границе, в деревне Старый Салтов, горстка вернувшихся жителей радуются, когда видят свои старые дома, в каком бы состоянии они ни были. Александра, 62-летняя учительница-пенсионерка, смотрела на пару городских служащих, разгребавших обломки ее квартиры на четвертом этаже. Она прожила там 40 лет после того, как в советское время ее отправили из родной России работать в Харьков. Она сбежала в феврале прошлого года, незадолго до того, как ее дом попал под обстрел. Сейчас она живет на «крошечной даче» в нескольких милях отсюда.
Александра разбирала обломки своей старой жизни, чтобы спасти несколько полиэтиленовых пакетов с вещами, среди которых пара резиновых сапог, покрытых пылью, и церемониальный меч.
«Все будет хорошо. Мы отстроим все, и государство поможет», – сказала она, имея в виду схему, по которой люди получают пособие в размере 5 тысяч долларов для финансирования ремонта жилья. Что касается угрозы ракетных обстрелов, она кривит губы.
«Это наша земля. Идите к чертям, русские! Мы останемся здесь», – ответила Александра.
Она олицетворяет непокорный дух Украины, но в то же время в обществе растет напряжение. Уже 21 месяц мужчинам призывного возраста запрещено уезжать из страны.
«Многие семьи распались», - сказал работник неправительственной организации в Харькове. Он привел пример соседа, чей брак распался из-за войны.
«Его жена и дети в Лондоне, и сейчас у них гораздо более высокий уровень жизни. Она не желает возвращаться. Скоро будет 2 года, как они удалились друг от друга. Невозможно говорить о возвращении людей, пока война не закончится, и кто знает, когда это произойдет. Мы ведь люди. Возможно, 7 миллионов человек начнут новую жизнь и не вернутся в Украину», – сказал собеседник Financial Times.
Вернувшись в Киев, Расселл встретился с человеком, который знает о психологических стрессе войны больше, чем кто-либо другой. Ксения Возницына возглавляет Центр психического здоровья и реабилитации ветеранов. 48-летняя невролог лечит солдат с 2014 года. В настоящее время она и ее команда лечат 220 человек в день от посттравматического синдрома и контузии.
«Каждый солдат имеет контузию, у некоторых было 2, 3 или 5 таких эпизодов, потому что россияне используют огромное количество артиллерии. Взрывные волны очень травматичны. Это невидимая рана. Все мои ребята выглядят хорошо, но страдают от поведенческих и эмоциональных симптомов, которые часто сопровождаются депрессией», – пояснила Возницына.
Такие последствия войны она назвала «клиническим хамелеоном», потому что они могут оставаться скрытыми в течение длительного времени.
«Через 2-5 лет люди сталкиваются с постконтузионным синдромом: агрессивным поведением, суицидальными наклонностями. Люди не обращают на это должное внимание», – пояснила она.
До открытия своего центра пять лет назад Возницына практиковала в меньшей клинике. До февраля прошлого года центр лечил ветеранов, обучал их семьи и социальных работников, а теперь сосредоточился на военнослужащих. По ее словам, после нескольких недель лечения многие возвращаются в бой.
«Половине мы можем помочь. Другим – не готовы…», - признает она.
Еще большее беспокойство у нее вызывает долгосрочное влияние войны на всю Украину.
«Я всегда говорю, что психическое здоровье ветеранов зависит от каждого. Не ветеран должен интегрироваться, а общество должно приспособиться к жизни с ним. Нельзя быть слишком мягкими. Не нужно их слишком героизировать. Они часто ощущают, что сделали недостаточно. Или они могут переживать, что они живы, а их побратимы мертвы», – сказала Возницына.
Расселл вспоминает также свой разговор с основателем реабилитационного центра «Суперлюди» Андреем Ставницером, который считает, что между теми, кто воевал и не воевал, растет фундаментальный разрыв.
Существует огромное чувство вины, которое испытывают те, кто не пошел на войну. Это самая большая болевая точка в обществе, и она будет у нас еще много лет», – сказал он.
Ставницер также опасается, что вернувшиеся солдаты разочаруются в политике, как это произошло, когда ветераны Советской Армии вернулись из Афганистана. Возницына в целом соглашается с ним.
«Есть мужчины, которые говорят, что мы воюем, чтобы вы могли иметь нормальную жизнь. Но многие солдаты понимают, что многие люди не делают пожертвований, не становятся волонтерами и никак не причастны к войне», – пояснила она, добавив, что после окончания боев появится очень важный вопрос, как чтить память погибших.
«Каждое министерство должно иметь политику по отношению к ветеранам. Я просто надеюсь, что это сработает», – сказала она.
Через несколько часов после этого разговора Расселл встретился с Александром Михедом, украинским писателем и автором двух эссе для Financial Times Weekend. Журналист и писатель говорили об огромных достижениях Украины, которая стоически выдержала ужасы войны, о ее решимости не отступать от курса и о формируемой новой украинской идентичности, но также и о реальности следующих месяцев и лет. Около десятки человек обедали и пили пиво на солнце.
«Это все иллюзия. Каждый здесь кого-то потерял на этой войне», – сказал Михед, глядя на эту счастливую сцену.