Верховная Рада приняла закон №8371, прозванный в народе «о запрете УПЦ МП». Это событие было анонсировано лично президентом Зеленским, который пообещал в ближайшее время «хорошие новости» о защите «духовной независимости» Украины. Хорошие новости в тяжелые времена — товар особенно ценный. Что ж, получайте: украинские законодатели запретили деятельность Русской православной церкви в Украине. Правда, при этом они не решили проблемы УПЦ МП. И дали залп «дружественного огня» в сторону других украинских церквей.
Как-то так получилось, что «закон об отмене УПЦ МП» прямо в сессионном зале превратился в «закон о запрете РПЦ». С одной стороны, это к лучшему: в законопроекте не было даже этих трех заветных букв, а был вместо них тяжеловесный оборот про «церковь с центром в государстве, которое совершает вооруженную агрессию против Украины и/или оккупировало часть территории Украины». Так что за «РПЦ» спасибо. Несмотря даже на то, что РПЦ на территориях, подконтрольных Украине, нет. Т.е. «отменять» нечего. Структуры РПЦ у нас присутствуют только на аннексированных и оккупированных территориях и, надо думать, оттуда они исчезнут только вместе с оккупационным режимом.
Зато у нас есть УПЦ МП. И она, похоже, снова протекла у законодателей между пальцами. Согласно новой редакции Закона о свободе совести у нее, конечно, могут начаться проблемы — если на то будет терпение и политическая воля. Но, как и в первом чтении, связь с «руководящим центром в Москве» придется доказывать по каждому конкретному случаю — приходу, монастырю, семинарии. Решение об «аффилированности» будет принимать Государственная служба по этнополитике и свободе совести, после чего организации будет предоставлено время для «очистки» документов от любых намеков на «аффилированность». После этого, если меры не будут приняты, решение будет принимать суд — во всех инстанциях, вплоть до Верховного. И даже это — еще не сегодня и не через 30 дней после принятия закона, а по истечении девяти месяцев.
Законодатели решились написать в документе три буквы — РПЦ. Но вот прямого упоминания Украинской православной церкви Московского патриархата вы в документе не найдете. Собственно УПЦ МП канула между строк в некое странное юридическое небытие. Как будто речь не о ней. Как будто у нас есть целый список «церквей, чьи руководящие центры и т.д.»
У нежелания называть вещи своими именами может быть несколько причин. Это, например, позволяет хотя бы частично избежать обвинений в «гонениях на церковь», очень серьезно воспринимаемых на Западе. Акцент переносится с конкретной конфессии на обстоятельства — угрозу национальной безопасности, которую деятельность религиозных организаций, входящих в структуру этой церкви, несет Украине. Это сильно утяжеляет словесные конструкции. Но что хуже, эта словесная неопределенность оставляет множество возможностей для разночтений и злоупотреблений.
Закон касается деятельности отдельных религиозных организаций, а не конфессии в целом. Под понятие «религиозные организации», напомню, у нас подпадает не церковь в целом, а ее «элементарные частицы» — приходы, монастыри, учебные заведения, издательства, СМИ, благотворительные фонды и т.п. Вот их и будут проверять на «аффилированность» с РПЦ.
«Аффилированность» — едва ли не главное слово документа, а одна из главных его задач — определить эту самую «аффилированность» так, чтобы она недвусмысленно указывала именно на УПЦ МП. Этот юридический термин призван компенсировать отсутствие прямых указаний на связи между УПЦ с ее московским центром, которые после начала полномасштабной войны были тщательно подчищены в документах Киевской митрополии. При этом «аффилированность» может быть многоступенчатой: запрету подлежит религиозная организация, аффилированная с руководящим центром, который аффилирован с руководящим центром... и т.д., пока не доберемся наконец до сути — связи с РПЦ.
При этом список «признаков аффилированности», приведенный в законе, не назовешь безупречным. Например, имеется пункт о том, что «аффилированность» может быть установлена, если религиозная организация указывается как структурная/подчиненная часть иностранной церкви в уставе самой этой иностранной церкви. Т.е. если в Уставе УПЦ МП нет упоминаний о связи с Москвой, но в Уставе РПЦ УПЦ МП указывается в качестве структурного подразделения РПЦ, то верить надо Уставу РПЦ, а не Уставу УПЦ МП. Если в Уставе РПЦ написана ложь, и УПЦ МП вовсе не структурная часть РПЦ, то почему же она до сих пор не потребовала изъять этот пункт из Устава РПЦ? Ни через суд, ни даже просто через прямое обращение.
Точно так же расплывчато звучит статья о продвижении идеологии «русского мира», которое также может стать поводом для запрета религиозной организации. Намерение благое. Но в отличие от «аффилированности», которую законодатели хотя бы постарались прописать, то что входит (и что не входит) в «идеологию русского мира» закон никак не оговаривает. В случае если вы чуете, что «русским духом пахнет», предлагается обращаться к экспертам и изучать источники — любые доступные, вплоть до «публикаций в СМИ». Т.е. что угодно может оказаться (или не оказаться) частью идеологии «русского мира».
Все эти аргументы будут использоваться (уже используются) УПЦ МП и их защитниками. Собственно в УПЦ МП уже прокомментировали закон в том смысле, что «нас это не касается — мы больше не МП». Т.е. в Киевской митрополии не собираются ничего менять. Руководство УПЦ МП собирается и дальше «пережидать бурю». Они это делают с таким олимпийским спокойствием, что складывается впечатление: они знают, чего ждут.
Для них новая редакция закона — в лучшем случае последнее китайское предупреждение. Которое вряд ли что-то изменит. Если люди не ушли от Москвы под давлением обстоятельств, обстрелов, собственной совести — они никуда не уйдут и ничего не пересмотрят и под угрозой санкций со стороны государства. В лучшем случае и правда кое-что «подчистят» в документах. А в худшем — будут ждать, что за девять месяцев что-то изменится. Девять месяцев — военных месяцев, заметьте, — это не так уж мало. Все еще может поменяться.
В идеале (для руководства УПЦ МП) «созреют» мирные переговоры, анонсированные президентом Зеленским на конец года. И нет никаких сомнений в том, что судьба структур УПЦ МП будет предметом торга для договаривающихся сторон. Удобным предметом торга — все партнеры будут приветствовать уступку украинской стороны по церковному вопросу.
Еще одна возможность, которой могут ожидать в УПЦ МП, — появление «параллельной структуры» в виде экзархата Вселенского патриархата в Украине. Идея о специальной — «переходной» — структуре для тех в УПЦ МП, кто хочет уйти из-под Москвы, но не хочет объединяться с ПЦУ (по разным причинам) — периодически возникает в разговорах и церковных СМИ. Сейчас эта тема вновь живо обсуждается — причем в греческих околоцерковных СМИ даже больше, чем в украинских.
Появление параллельной не-московской православной структуры стало бы не слишком хорошей новостью для Православной церкви Украины, которая, конечно, видит себя главным бенефициаром «закона о запрете УПЦ МП». Ожидается, что принятие закона стимулирует переходы приходов в ПЦУ. А также откроет возможность передачи церковного имущества, изъятого у религиозных организаций, чья «аффилированность с РПЦ» будет установлена.
Впрочем, ПЦУ по этому закону получает один очень крупный подарок. По непонятным причинам с совершенно непонятной целью в новом законе украинские законодатели ввели понятие «иностранной религиозной организации». И именно это — а вовсе не «запрет РПЦ» — самое важное новшество в украинском законодательном поле.
Само понятие «иностранной религиозной организации» — нечто вроде «иноагентов в рясах»? — говорит о том, что принцип равенства религиозных организаций нарушен. От редакции к редакции трактовка «религиозных иноагентов» менялась — законодателям очень хотелось ввести это понятие (зачем?), но они никак не могли согласовать его с требованиями норм свободы совести, здравого смысла и просто грамматики. В результате, в конечном итоге определение «церкви-иноагента» звучит не слишком понятно: «Для цілей цього Закону іноземною релігійною організацією є релігійна організація (в тому числі релігійне управління, об’єднання, центр) як юридична особа, що утворена та/або зареєстрована відповідно до законодавства іншої держави, має місцезнаходження за межами України».
Изначально в проекте закона все было куда более прозрачно: «иноагентами» объявлялись все церкви с центрами за рубежом. Так что законодателям еще надо сказать спасибо, что вместо откровенного нарушения принципа равенства религиозных организаций они написали нечто не слишком читабельное. Но, боюсь, суть нечитабельной фразы может толковаться так, как это выгодно людям, принимающим решение. И «иностранной религиозной организацией» может оказаться действительно кто угодно.
Кроме ПЦУ. Даже Украинская греко-католическая церковь оказывалась бы «менее нашей», т. к. ее центр «имеет местонахождение за пределами Украины». То, что формулировку этой статьи спешно поменяли на малопонятную двусмысленность, скорее всего, было вызвано именно опасениями протеста со стороны УГКЦ. Судьба УГКЦ и Украины находится в такой же прямой и прочной зависимости, как и судьба ПЦУ. Но вот ведь, «управляющий центр» не там, где надо…
Идея ввести понятие про «иностранную церковь» кажется особенно искусственной в свете решения назвать единственную «иностранную церковь», которая представляет собой угрозу для национальной безопасности Украины, по имени — РПЦ. Причина для такого стремления, по всей видимости, — желание очертить и подчеркнуть «духовную независимость», которую громко анонсировал сам президент Зеленский. Теперь по-настоящему «наше» — только то, что имеет «центр» в Украине. Т.е. в зависимости от украинской власти.
Таким образом, под лозунгом сохранения «духовной независимости» была совершена попытка сузить рамки духовной свободы и равенства для религиозных организаций в Украине. При том, что никакой ясности по поводу главной цели «закона о запрете УПЦ МП» мы пока не достигли: заставят ли УПЦ оторваться от МП де-факто, и как, и когда?
Через девять месяцев увидим. Кто вспомнит. И кто доживет.