Никогда не знаешь, где окажешься: за кирпичной стеной или за колючей проволокой.
Доктор медицинских наук, профессор Алексей ДОЙНИКОВ четверть века был личным стоматологом руководителей государства. Сегодня он преподает в Московском стоматологическом институте имени Семашко и является самым известным на родине и за рубежом российским зубным врачом. Свою работу считает не только интересной, но и опасной.
- Опасность я пережил в 1953 году. К тому времени я уже был главным стоматологом СССР, и меня попросили поработать в лечебно-санитарном управлении Кремля. Отказ был чреват суровыми последствиями - высылкой в Магадан. Но я отказался. Тогда замминистра здравоохранения Белоусов вручил мне приказ Минздрава заведовать стоматологической поликлиникой на Колыме. Я должен был выбирать: либо Кремль, либо Колыма. Я выбрал Колыму. Собрался, взял брезентовый плащ, кружку алюминиевую и думаю: «Сейчас приедут». И действительно приехали - на большой черной красивой машине. И меня куда-то повезли. Я думал, на Колыму, а меня привезли в Кремль.
- Вы сразу поняли, почему там оказались?
- Я догадался, что нужно кому-то оказать медицинскую помощь. Но ждать пациента пришлось очень долго - до трех часов ночи. В кабинет вошел Каганович. Я его сразу узнал по портретам. Он спрашивает: «А где же зубной врач?» Ему показывают на меня. «Такой молодой? - удивился Каганович. - А он что-нибудь умеет делать?»
- А сколько лет вам тогда было?
- Тридцать три года. И умел я уже многое.
Каганович говорит: «Вы у меня не вызываете никакого доверия. Поэтому завтра я пришлю к вам свою жену. У нее тоже плохие зубы. Если вы ей понравитесь, тогда я, может быть, приеду».
Домой я вернулся в семь утра. Попытался заснуть, но не получалось. Наконец задремал. В девять утра проснулся. Глянул на себя в зеркало и обомлел: вместо брюнета на меня смотрел изрядно полысевший блондин!
- Вы поседели?
- Да, и половина волос осталась на подушке. Я подумал о том, что теперь уж точно Колымы не миновать, только уже в ином качестве. Время было тогда тяжелое, каждый день кого-то прихватывали. Тем более что раскручивалось дело «врачей-вредителей».
В двенадцать ночи за мной снова приехали на такой же большой машине ЗИЛ-101. И привезли в Кремль. Сижу жду. Заявляется мадам, жена Кагановича. Я посмотрел - ну очень сложная ситуация: шесть коронок, остальные зубы все разрушены. В одном нерв открыт, это дикая боль, как она, бедная, терпела - не знаю.
- А как же такой рот пропустил лечащий врач?
- Да она к нему несколько лет не обращалась. Больше чем неряшливая была.
«Предлагаю вам, Мария Марковна, план-минимум и план-максимум вашего лечения», - сказал я. «Вчера мне Лазарь Моисеевич говорил, что вы ничего не умеете делать. Так оно и есть, - отвечает она. -Я же не к Ленину пришла. Это он проповедовал план-максимум и план-минимум. А мне нужно оказать помощь, чтобы у меня были здоровые зубы». Наконец она смилостивилась, и я принялся за работу - сделал все нормально.
На другой день приходит он, Каганович.
- Выходит, опыт на жене оказался удачным?
- Разумеется. Посмотрел я своего августейшего пациента и вижу, что у него на передних нижних зубах шесть коронок белого металла. Взял историю болезни и выяснил, что это не сталь, а платина. Оказывается, у Сталина, Молотова, Кагановича и Микояна было по нескольку платиновых коронок. Народ об этом, конечно, не подозревал и думал, что у вождей такие же металлические зубы, как у простых смертных. Но платина - это даже более благородный металл, чем золото.
Эти коронки, тем не менее, надо было снимать, потому что зубы под ними были разрушены. Я беру инструмент, как обычно, и начинаю резать. Не режется. И бор не берет. А до этого, честно говоря, я с платиной не работал. «Лазарь Моисеевич, - говорю, - что-то коронки очень твердые». - «Вредители вы действительно, - заявляет мне Каганович. - И мне поставили сталь вместо платины. Вас, врачей, надо не арестовывать, а на месте расстреливать».
С большим трудом я все-таки распилил все шесть коронок. Он у меня их отбирает и поручает начальнику охраны немедленно проверить, что за металл. И это в три часа ночи! Через 25 минут в Кремль привезли представителей пробирного надзора. Они сделали анализ и сказали: «Это чистая платина». Только тогда он мне улыбнулся: «Я же говорил, что ты ничего не понимаешь!» - «Лазарь Моисеевич, я ведь платину никогда в глаза не видел», - ответил я.
- А как вели себя другие ваши кремлевские пациенты? Ведь с 1953-го по 1979 год вы общались с ними ежедневно.
- Все они были людьми очень незаурядными. Если вы спросите меня, кто лучший в мире рассказчик, я отвечу - Никита Сергеевич Хрущев. Это только на вид он был простачком. Но у него была гениальная память. Он ночами рассказывал мне о всяких политических событиях, которые никто не смог бы описать. Например, о подробностях убийства Кирова.
- А кто был самым лучшим актером?
- Брежнев. Он мог встать в красивую театральную позу и три часа подряд читать наизусть всего Есенина. Вообще это был веселый человек. Ко мне в кабинет он ни разу не входил без шутки. Причем они всегда были красивые и остроумные. Это уже потом, с возрастом, у него появилась мания смотреть только те фильмы, где в героях он сам. Есть он - картина хорошая, нет - плохая, безыдейная.
Леонид Ильич часто заходил ко мне просто побеседовать. Причем иногда наш разговор был довольно острым. Однажды он спросил: «Как вы считаете, надо реабилитировать Сталина или нет?» Я ответил, что реабилитировать, конечно, надо, но не так, как все думают. Надо сказать, что было положительного и что отрицательного. И не говорить плохо о покойнике. Это кощунство.
- К вашим советам он прислушивался?
- Мне об этом трудно судить. Но вот «примкнувший к ним» Шипилов часто интересовался у меня злободневными темами. Особенно положением дел в медицине. Шипилов был гениальным человеком. Сами посудите: в 32 года - академик, в 33 - главный прокурор России.
- Вернемся все же к Леониду Ильичу. Вам, конечно, были хорошо известны некоторые его слабости?
- Не знаю, можно ли назвать это слабостью, но у него было совершенно неправильное отношение к Косыгину. Он его не любил. Возможно, не только потому, что Косыгин был хорошим организатором, но и убежденным трезвенником и в быту, и на работе. В те времена даже шутка такая ходила: на банкетах в Кремле Косыгину подавали коньяк в графине, где на самом деле был чай, а Брежневу - чай, где был коньяк.
- Говорят, Леонид Ильич был заядлым охотником?
- Я очень часто бывал с ним на охоте в Завидове. Охотились на кабана. Стреляли, конечно, в привязанного. Брежнев убивал кабана и радовался как ребенок. А я, честно признаться, пару-тройку лет был как бы «на довольствии» в Завидове - кабанятина, лосятина...
А еще Брежнев был страстным автолюбителем. Ездил как ухарь, почище гоголевского Чичикова на птице-тройке. Уж если он садился за руль, то на дороге никого не должно было быть.
- Кто из кремлевских пациентов был вам особенно интересен?
- Екатерина Алексеевна Фурцева, министр культуры. Сейчас о ней много небылиц ходит. Взять, например, книгу Ларисы Васильевой «Кремлевские жены». Абсолютная ложь! Ну, во-первых, она никогда не была кремлевской женой. Она сама была членом Политбюро. Это была женщина высочайшей культуры. Я не могу сказать, что Губенко на этом посту был на высоте, а уж тем более нынешний министр Сидоров.
Конечно, Фурцева была женщиной властной. У нее в кабинете был киноэкран. Она приглашала к себе кинематографистов, показывала им фильмы и рассказывала о достоинствах и недостатках каждой картины. Это вот, мол, хорошо, а это - плохо.
- Ходили слухи, что она злоупотребляла алкоголем...
- Полная чепуха! Она никогда не пила. Но финскую баньку любила. Шутки иногда, правда, отпускала невпопад.
- А что за история с «помилованием» Марка Бернеса?
- Бернес, будучи в дымину пьяным, ночью на автомобиле напротив Моссовета насмерть задавил человека. Его тут же и взяли. А потом растерялись - ведь он же фигура, народный артист - и отдали на поруки Фурцевой. Она сказала Бернесу: «Сейчас выйдем с вами на улицу, как народ скажет, что с вами делать, так и поступим». Да еще пригласила его родственников на этот «мини-митинг». Народ решил: «Казнить нельзя. Помиловать». И помиловали. Даже семья погибшего простила Бернеса.
- Алексей Иванович, вот вы упомянули кремлевских жен. С ними вам тоже приходилось общаться?
- Ну конечно. Помимо жены Молотова Полины Жемчужной, которая сама была государственным деятелем, все остальные были просто хорошими домохозяйками. Так что Лариса Васильева и тут не права.
- А Нина Сергеевна Хрущева?
- Да нет, ее искусственно вытаскивали. Она была симпатичной женщиной, которая уделяла много внимания дому и воспитанию детей. Все дети Хрущевых - люди высочайшей культуры, и в этом заслуга именно матери. Нина Сергеевна никогда не вмешивалась в дела мужа и уж тем более не имела никаких денежных вкладов и драгоценностей.
- То есть в те времена еще не было такой государственной жены, как Раиса Максимовна?
- Ну что вы! Такой феномен, на наш грех, появился впервые в нашей стране. Те кремлевские жены были совсем другими.
- Кстати, о драгоценностях. Говорят, что их очень любила Галина Брежнева. Вы ведь с ней тоже хорошо были знакомы?
- И с Галиной, и с ее мужем Чурбановым, и с сыном Брежнева Юрой я общался десятки раз. Про Галину рассказывать необычайно сложно. В ее характере было много намешано - и хорошего, и плохого. Она была очень общительной, никогда не врала. Имела много друзей и подруг, к которым относилась всегда ровно и хорошо. Но, к сожалению, Галина была немножко лишне любвеобильна.
Да, она любила побрякушки. Причем, интересные. Конечно, если сравнивать их с бриллиантами, которые у Раисы Максимовны, то у Галины была примерно одна сотая часть того, что есть у нее. Но сделаны они были все с большим вкусом.
А еще она любила необычайно вычурные наряды. Однажды 8 марта, когда было еще очень холодно и лежал снег, Галя приехала на прием в босоножках без чулок. В юбочке не очень длинной и в чем-то прозрачном сверху, через которое все было видно. Я ей говорю: «Галочка, ведь холодно...» А она мне отвечает: «Какой вы отсталый, Алексей Иванович! При чем тут холодно, если мода такая?» «Так у тебя же и сверху нет ничего», - показываю я на ее кофточку. «Так и там ничего нет», - заявляет она и поднимает юбку. И точно - ничего нет. Вот такой она человек: веселая, быстрая, мгновенная. Но потом, увы, немножко стала выпивать.
- Почему же это произошло?
- Она вырвалась из-под власти матери. Правда, жена Брежнева, в отличие от других жен, не была хорошей воспитательницей в семье. Хозяйство она не вела, этим занимались экономки. Папе было не до Галины. Поэтому воспитывали ее избыточная воля и вольность.
Знаете, попробовала бы Людмила Косыгина что-нибудь сделать отрицательное, так папа стер бы ее с лица земли. Алексей Николаевич даже не мыслил себе, что дочь или даже зять Гвишеани способны на плохие поступки. У них в семье были строгие законы. И у Микояна тоже. Он сыновей держал в ежовых рукавицах, даже когда они уже стали генералами.
- Алексей Иванович, мы за мемуарами совсем забыли о стоматологии. А ведь очень многие люди панически боятся бормашины. Кто из ваших знаменитых пациентов был самым большим трусом?
- Пусть она на меня не обижается, но одним из самых приятных, но очень трусливых пациентов была Валентина Терешкова. Когда она садилась в кресло, на ее лице и ладонях выступал холодный пот. Она начинала дрожать и говорила: «Я не трус, но я боюсь».
Необычайно чувствительным к боли был первый секретарь МГК КПСС Гришин. Ну, очень-очень большой трус.
- Алексей Иванович, было бы несправедливо оставить читателей без ваших рекомендаций. Ведь зубы - наша общая боль.
- Во-первых, хочу заметить, что как нет двух одинаковых людей, так нет и двух одинаковых способов лечения. Каждому больному свое - по его здоровью и патологии. Конечно, лучший зубной протез - металлокерамический. Фарфор имеет свыше 30 оттенков, но не всем они подходят.
Во-вторых, больному надо держаться за своего, знающего его врача. И он может быть только в районной или ведомственной поликлинике. Не бойтесь слов «районная поликлиника» - там врач за вас отвечает. В отличие от частника, который не несет за пациента никакой ответственности. В лучшем случае частник вернет вам ваши деньги, в худшем - смотается и ищи-свищи его. Мы еще не доросли до института частнопрактикующих врачей. И вообще медицина не должна быть рыночной.