Одна из характерных особенностей этой эпохи — объединение в одно целое функций институции и регуляции. Первая — национальная, вторая — наднациональная, глобальная. Очевидно, что политика, такая, какой она является сегодня, не может менять общую макроэкономическую ситуацию. Впрочем, политика продолжает существовать. Зачем? На локальном уровне она субъективирует объективные решения экономического плана. В глобальном измерении мы называем такую политику государственной. Между этими двумя уровнями речь идет о демократии. Не поздно ли?
«Адью» политикам!
Но если все решает «большая экономика», то зачем нужны политики? Если так оживленно обсуждают «конец политики», почему не говорить и о конце политиков? Они живут в своем мире, общество живет в своем; и часто эти миры не пересекаются. Обычный гражданин «вспоминает» о существовании политиков, в основном придя вечером домой и включив телевизор... Хорошо видно, что работа государственных и негосударственных институтов может обходиться и без них. Достаточно иметь гражданские комитеты, профессиональные советы и конституционный суд. Конечно, мечтать об исчезновении политиков можно, лишь на миг забыв, что наши политики — больше чем политики...
Без них нам будет грустно. Они развлекают нас не хуже Сердючки. Почему бы не организовать «Танцы со звездами-3» с участием Порошенко, Чорновила, Бродского и других «звезд»? Они бы танцевали друг с другом. Шоу должно продолжаться. Если нужно, мы будем голосовать не СМСками, а избирательными бюллетенями. Ты плохо станцевал румбу? Не быть тебе лидером объединенной оппозиции!
Идеологии нет. У всех одна «идеология» — большая экономика. Но она работает по своим правилам и на своей орбите; это серая туманность, неинтересная и непонятная. Альтернативы ей нет. По крайней мере, так утверждает нынешний «здравый смысл». Что остается политикам? Как убедить избирателя снова и снова приходить и голосовать? К чему призывать? Ведь, придя к власти, придется делать то же самое, что и твой предшественник, которого ты только что сменил...
Чтобы запомниться, нужно что-то оригинальное. Нужно придумывать все новые и новые интриги, технологии и обещания. Политиком движет одно желание: понравиться своему избирателю, заискивать перед ним, поддакивать ему, не гладить против шерсти этого зверя по имени «масса». Пусть спит! Пусть еще раз придет и снова проголосует! Пятый раз, шестой, десятый! Гусеница-политик становится прекрасным мотыльком на следующий день после выборов — победителей не судят. Прощай, избиратель, до следующих выборов!
Популизм
и прагматизм
Итак, констатируем: в мире, где все решает «большая экономика», политика не может быть ничем иным, кроме как популизмом. Правила игры следующие: на уровне политического языка годится все, что нравится «народу»; на уровне экономических действий следует поступать согласно макроэкономическим правилам.
«Пипл хавает» светлое будущее в Европе? Светлое прошлое в союзе братских государств? Фашизм? Либерализм? Садомазохизм? На любой спрос — предложение. Каждая партия — как видеоигра: со своей символикой, амуницией, концепцией, миссией. Можно выбирать усовершенствованные, еще более жестокие версии, можно аморально предавать, переходя на сторону врага... От этого смысл игры не меняется.
Однако этот рынок идентичностей не тождествен рынку экономическому. Первый слишком литературный. Пестрый и разноцветный, он скрывает под собой другой, бесцветный и темный мир. Второй связан с настоящим насилием, грубой и циничной борьбой за власть и перераспределение собственности. Он идет по своей логике, и ничто не позволит ему остановиться.
Ведь сам «народ» (не без помощи своих вождей) свято уверовал в то, что демократия и капитализм — одно и то же. Это — «как в Западной Европе», цивилизованные отношения, нормальное положение вещей. Да и на Западе, как свидетельствуют нынешние выборы во Франции, политическим лидерам, соревнующимся по вектору «правые—левые», на самом деле нечего предложить своим избирателям, кроме неолиберального блэризма. «Этот блэризм определяется как постидеологическая и прагматическая концепция политики, которую берут на вооружение как правые, так и левые, и беспокоятся больше об эффективности, чем о теоретической непротиворечивости. В ответ на вызовы глобализации он стремится примирить экономический динамизм предприятий, полную занятость и социальную справедливость с помощью перераспределения, которое обеспечивает государство общего благосостояния. Его настоящий лозунг — «Все средства хороши»... Тони Блэр, конечно, должен жалеть, что европейское трио, о котором он мечтал — Блэр, Меркель, Саркози, — вырисовывается именно тогда, когда он уходит с поста. Но кто бы ни пришел на должность премьер-министра в Великобритании — Браун или Камерон, блэризм будет продолжаться после Блэра. В Германии уже развивается своя форма блэризма. Думаем, увидим и блэризм по-французски. Просто название будет другим» (Тимоти Гартон Эш).
У нас западноевропейский блэризм предложили называть национальным прагматизмом. Хотя не стоит забывать, что национальное тесно переплетено с глобальным...
Однако по всей Европе мы наблюдаем тотальный демонтаж достижений «социального государства». Как на Западе, так и на Востоке. (А чем еще можно объяснить распространенную ностальгию по Советскому Союзу у простых граждан, как не тоской по институтам «государства всеобщего благосостояния»?) Нынешняя доктрина блэризма как экономического прагматизма государства не говорит о самом главном: неолиберализм и «социальное государство» — несовместимы. Первое и является отрицанием достижений второго. Блэризм пытается примирить непримиримое. В результате предпочитая неолиберализм.
Симулякр демократии
Известный португальский писатель Жозе Сарамаго, нобелевский лауреат 1998 года, в романе «Ясность» (Ensayo sobre la lucidez, 2004) решил провести эксперимент: что произойдет, если граждане сообща решат освободиться от своих политиков-паразитов? Сначала правительству кажется, что выборам помешал дождь, потом избиратели активно вбрасывают в избирательные урны чистые бюллетени, таких больше 70%. В этой удивительной притче для Сарамаго цвет чистых бюллетеней — это цвет ясности: люди не хотят своих политиков.
Что ж, страной руководят те, кого она заслуживает. Известное изречение. Правительство покидает столицу, в которую входит армия; она сворачивает большинство коммунальных услуг, нанимает специалистов по вопросам питания, чтобы они «разработали меню минимальных блюд, которые, не доводя население до голода, заставляют почувствовать, что состояние осады, доведенное до крайности, совсем не похоже на отпуск на пляже». Людям не дают самоорганизовываться, чтобы не «показывать плохой пример» другим. О них должны думать и заботиться политики, а дело населения проголосовать за них.
Сарамаго считает, что даже 20% чистых бюллетеней на выборах заставят всех задуматься. Этим люди могут сказать, что им надоело голосовать десятилетиями, так и не видя изменений. «Западные демократии, — говорит писатель, — это только политические фасады для экономических властей. Этакий экран с цветной гаммой, флагами, бесконечной болтовней о демократии. Живем в эпоху, когда можем дискутировать обо всем. Кроме демократии. Это данность. Не трогайте, как в музеях. Однако следует начать дискуссию, большую, всемирную, — пока не стало слишком поздно — дискуссию о демократии».
По мнению португальского нобеляра, демократия в наших обществах — только симулякр, ширма, скрывающая «экономическую власть». Во всем мире демократии руководствуются силами, которые не являются демократическими. Например, МВФ и ВТО не являются демократическими институтами. Народы не могут решать, хотят они или нет, чтобы эти структуры вершили их судьбы. Об этом их никогда не спросят на выборах. Демократические масс-медиа являются собственностью больших корпораций, банков, которые никогда не допустят критики в свой адрес. Дедушка Сарамаго приходит к выводу: «Если мы хотим настоящей демократии, ее нужно изобрести».
Демос или плебс?
Напрашивается очевидный вывод: если люди хотят избавиться от своих политиков, им нужно самим становиться политиками. Каждый гражданин — политик. Если вспомнить, что политика — это не только борьба за власть, а прежде всего конструирование справедливых отношений между людьми, то это, бесспорно, касается всех и каждого. Политика — это человеческая жизнь вместе (не зря Аристотель определял человека как «политическое животное»). Не может быть каких-то «специалистов» от политики, которые заменят людям их собственную жизнь.
Демократия — далеко не политический режим с набором необходимых институтов (существует множество «демократических» институтов, которые совсем не выполняют демократические функции!). Это прежде всего «постоянная работа и борьба по подчинению общественной организации ценностям, которые не являются сугубо общественными: рациональность и свобода» (Ален Турен). Ведь разум и свободу не так легко подчинить непостоянным капризам государства и рынка (в наше время первое пытается быть симулякром ума, тогда как второй — свободы). Они (разум и свобода) всегда оказывают сопротивление, не вписываясь в заданные рамки, так же как сопротивляются и «демократической» симуляции.
Институтов и законов недостаточно, если никто не склонен их соблюдать. Выборами демократия не ограничивается; наоборот, сводить демократию к одноразовому походу к урнам — это значительное ограничение демократии. Важно прямое гражданское действие, политическое участие граждан и народный контроль. Только так возникает демократический субъект.
Когда политики выводят на улицу десятки тысяч сторонников, заплатив им за это деньги, — это симуляция демократии. Но вместе с тем — и момент истины. Ведь так они говорят: народ продается и покупается за небольшие деньги, так же, как мы, политики, продаемся и покупаемся за деньги большие. Вот и вся между нами разница. Мы не субъекты, а объекты. Все честно.
Если называть вещи своими именами, перед нами красноречивый возврат на историческую арену не «демоса» как революционного субъекта, а серого, продажного и аполитичного «плебса», который жаждет хлеба и зрелищ. Как известно, плебс появляется в политике тогда, когда к власти приходят senatus, «знать». Демократией здесь и не пахнет.
Да, дедушка был прав: демократию все же следует переизобрести. И чем раньше, тем лучше.