Если мы углубимся в древнюю, и не очень, историю, то обязательно натолкнемся на сцены застолья, как теперь бы сказали, в высших эшелонах власти. Княжеские расстегаи с визигой и прочие медовухи сменялись безудержными пирами элиты Речи Посполитой и Гетманщины, а также ассамблеями петровского времени. Потемкинские фейерверки освещали горы закусок на гостевых столах, после которых рюмка водки и килька на черном хлебе, подносимые Николаю II в Могилевской ставке в суровые годы Первой мировой войны, выглядят просто нонсенсом.
Однако рухнули монархические устои, и вместе с дворцами большевикам в наследство от царского режима достались прекрасно оборудованные кухни и повара: после переезда в марте 1918 года Совнаркома в Москву оказалось, что в Кремле сохранились не только императорские сервизы, но и императорская прислуга.
«Низший состав оставался на местах, - писал Лев Троцкий в воспоминаниях. - Они принимали нас с тревогой. Режим тут был суровый, крепостной, служба переходила от отца к сыну. Среди бесчисленных кремлевских лакеев и всяких иных служителей было немало старцев, которые прислуживали нескольким императорам. Один из них, небольшой бритый старичок Ступишин, человек долга, был в свое время грозой служителей... За обедом нам подавали жидкие щи и гречневую кашу с шелухой в придворных тарелках с орлами. «Что он делает, смотри?» - шептал Сережа (Сергей Седов, младший сын Троцкого). Старик тенью ходил за креслами и чуть поворачивал тарелки то в одну, то в другую сторону. Сережа догадался первый: двуглавому орлу на борту тарелки полагается быть перед гостем посередине».
«Лечебные обеды»
Спустя три года питание новой власти не стало более калорийным: делегатам X съезда РКП (большевиков) на завтрак полагались бутерброды на тончайших ломтиках черного хлеба, а за чаем выстраивались длинные очереди. Однако далеко не все большевики питались столь же скудно. Члены политбюро ЦК РКП(б) получали дополнительный паек, а чтобы избежать упреков со стороны «нижних чинов» кремлевскую столовую формально подчинили лечебно-санаторному управлению - она стала называться «Столовая лечебного питания».
Наступили годы НЭПа. В переходный период - от империализма как высшей стадии капитализма к социализму - на обильных ресторанных столах на всякий случай водрузили старое меню, но с доступными пролетарскому пониманию названиями блюд. Прежние «котлеты де-воляй» были расшифрованы для новых едоков как «отбивные куриные котлеты». «Цвибельклопс» означал всего-то «биточки в сметане с луком», а «салат паризьен» оказался «салатом из свежей зелени с дичью или телятиной». Если кто-то из «бывших» возжелал бы «эскалоп африкен», то ему приносили «натуральную отбивную из телятины с помидорами и грибами». Поужинать у нэпмана обошлось бы вам в 5-6 рублей. А это, кстати, немалая сумма - в ходу был советский золотой червонец с сеятелем, по весу соответствовавший золотой же имперской «десятке».
Зато частные предприниматели снабжали свежими продуктами лучше любого Госснаба; тут бы «спецстоловым» и закрыться через невозможность конкурировать. Однако в дело вмешались социальное равенство и пресловутый партмаксимум зарплаты госчиновников; замаскированная под лечебный обед премия оказалась неплохим средством подъема уровня жизни зарождавшейся номенклатуры. Порции были такими, что, по воспоминаниям ветеранов, их вполне хватило бы на двух-трех человек. Вот почему вскоре стало нормой то, что большинство обедающих предпочло уносить домой готовые блюда в специальных тройных судках. Высоким руководителям такие судки прислуга доставляла прямо на квартиры.
Вспоминают те, кто был причислен к номенклатуре того времени: «На столах стояла капуста квашеная. И квас - сколько хочешь. Дали три блюда, я пообедал. Потом дали продукты на ужин - французскую булку, кусок колбасы, сливочного масла кусочек. На выходные дни давали курицу.
Перед обеденным залом был зал поменьше. Там давали булку, и можно было посидеть и попить чаю. Так это место облюбовали старые большевики. После обеда засиживались там, гоняли чаи и обсуждали текущий момент. Ну, некоторые высказывались довольно резко по адресу руководства. Кто-то доложил наверх, и эти чаепития были прикрыты».
Иногда лучше молчать, чем говорить
Резкость высказываний была свойственна не только старым большевикам. Например, в писательской среде настроения по поводу советской власти были еще более противоречивыми. Для того чтобы избавиться от плюрализма мнений, всех писателей необходимо было как минимум досыта накормить. Однако четыреста тысяч голодных тружеников пера, входившие в различные союзы, объединения и ассоциации, беспрестанно соперничавшие друг с другом, показались вождям слишком уж неподъемной цифрой. Поступили проще - решено было создать новый Союз писателей СССР.
Историю будущего литераторского союза начали небольшим, но не близким «путешествием». Партия и ОГПУ все организовали, как бы теперь сказали, «по-взрослому»: в августе 1933-го голодного года на комфортабельном теплоходе 120 писателей прокатились по строящемуся Беломорско-Балтийскому каналу имени Сталина (ББК). «С той минуты, как мы стали гостями чекистов, для нас начался коммунизм. Едим и пьем по потребностям, ни за что не платим. Копченые колбасы. Сыры. Икра. Фрукты. Вина. Шоколад. Коньяк», - вспоминает один из путешественников. Рискну напомнить, что до отмены карточной системы на хлебопродукты, крупу, картофель, сахар и мануфактуру, оставалось еще три года.
В 1934 году участники похода - Алексей Толстой, Валентин Катаев, Михаил Козаков, Илья Ильф и Евгений Петров, Всеволод Иванов, Вера Инбер, Виктор Шкловский (его брат, кстати, был среди заключенных ББК), Михаил Зощенко и другие выпускают в свет книгу, в которой рабский труд строителей 227-километрового канала, где за 20 месяцев погибло свыше 100 тысяч человек от холода, недоедания, от земляных работ, производимых первобытным инвентарем, назван «наилучшим способом и первым в мире опытом перековки трудом самых закоренелых преступников-рецидивистов и политических врагов».
Парадокс, но они описали невероятно ярко с присущим им талантом отнюдь не изможденных «врагов народа», цинизм руководителей, холод бараков, неподдающийся убогому инструменту нерушимый гранит карельских скал, баланду и вшей, - а энтузиазм стройки, упорство, сверхтерпение, горящие глаза строителей, готовность к подвигу и самопожертвованию во имя торжества мировой социалистической революции.
Вот, собственно, для чего и было затеяно путешествие и создание Союза советских писателей. Не каких-нибудь там мандельштамов, а настоящих, проверенных.
Таковых и собрали в Москве на Первый писательский съезд. В огромном Колонном зале Дворца Союзов окающий Горький, покашливая, что-то рассказывал, но разобрать его слова было трудно. Зал поредел уже после первого перерыва: в роскошных буфетах организовались разношерстные группы, звенел хрусталь, звучали тосты, кто-то пьяно шлепнулся на раздавленной осетрине; короче, не многие литераторы стремились вернуться в скучный зал. Их весьма щедро подкармливали во все время съезда: на питание каждого из 571 посланца отпускалось сорок рублей в сутки. Обед в рабочей столовой тогда стоил 84 коп.
Передовая статья «Известий» за 2 сентября 1934 года «Итоги съезда писателей», ритуально упомянув «мудрое руководство Сталина», сообщила, что «читатель требует борьбы с литературным браком, халтурой, элементарщиной, рифмованной прозой».
Про заключительный литераторский банкет с бюджетом в треть миллиона рублей, конечно же, ничего не говорилось.
«И предоставлено им вроде литера»…
С писателями и содержанием их будущих произведений, в принципе, власть разобралась.
Однако вернемся к совслужащим… В 1932 году на каждого прикрепленного к кремлевской столовой выделялось ежемесячно по 4 кг мяса и колбасы, 6 кг рыбы и 2 кг сельди, 1 кг кетовой икры, 2 кг сыра, по 1,5 кг сливочного масла, сахара, муки и круп, 8 банок консервов, 20 яиц, 50 г чая и 2 куска мыла. Кроме того, ежедневно полагалось по 800 г хлеба и по литру молока.
Высоким руководителям - от члена коллегии наркомата и выше, а также соответствовавшим им по рангу партийным функционерам - выделялись талоны литера «А», что ежемесячно позволяло покупать продукты в магазинах системы ГОРТа (Государственного объединения розничной торговли) на 147 рублей. Начальники главков и все, кто стоял ниже, получали талоны литера «Б», где разрешенная к отовариванию сумма была вдвое ниже.
25 мая 1936 года СНК СССР принял постановление «О порядке расходования средств на бытовые нужды работников народных комиссариатов и других центральных учреждений Союза ССР». Оно предусматривало прикрепление чиновников, имевших ранее литеру «А», к ведомственным столовым закрытого типа. На питание каждого прикрепленного впредь дотация уменьшалась до 100 рублей в месяц, а количество работников наркомата, пользующихся этой льготой, утверждалось Совнаркомом.
Однако эта кампания по экономии госсредств не коснулась членов политбюро. Наоборот, еще с середины 1930-х годов для каждого из них был установлен лимит на приобретение продуктов - 8 тысяч рублей в месяц.
Киевский учитель в то время был рад 200 рублям месячной зарплаты. Вот тебе и соцсправедливость!
* * *
После победы в Великой Отечественной войне «продовольственный коммунизм» для членов политбюро был на какое-то время отменен. Однако спустя несколько лет продуктовая табель о рангах стала принимать чрезвычайно далекие от Морального кодекса строителя коммунизма, и тем более от обычных людей, очертания. Кому получать обед от небожителей, а кому - нет, решала комиссия. В ее состав входили управляющие делами ЦК и Совмина; раз в месяц комиссия рассматривала ходатайства из различных ведомств. О прикреплении народных артистов полагалось просить Министерству культуры, а за ученых ходатайствовала Академия наук. Несмотря на то, что комиссия достаточно строго относилась к отбору кандидатов, количество прикрепленных росло с каждым годом.
Сумма, на которую получали обеды или продукты, была одинакова для всех - 142 рубля
60 копеек. Однако ответственные работники платили за это благо только 70 рублей, прикрепленные к столовой персональные пенсионеры - еще меньше.
«Кто у нас не работает, тот не ест»
Установившуюся систему кормления номенклатурных граждан в Москве с удовольствием скопировали по всему СССР. Где-то она работала лучше, где-то - хуже, но основные принципы и подходы были сохранены. Например, в здании Запорожского обкома партии, где размещались, кроме того, облисполком и обком комсомола, для функционеров высшего областного ранга - секретарей и членов бюро обкома партии - существовало особое помещение, куда иным вход был закрыт. Был еще один зал - для заведующих отделами и секторами. Там же кормили командировочных, прибывших в область из Москвы или Киева с проверками. Вся остальная обкомовская публика обедала в просторном зале на 20-25 четырехместных столиков.
Блюда можно было выбрать, читая отпечатанный на машинке листок. Там были 7-
8 салатов или закусок, традиционных для советского общепита: оливье, винегрет, селедочка с луком, яйцо под майонезом, шпроты и прочее; 3-4 первых и 6-
7 вторых блюд типа эскалоп, лангет, какая-нибудь рыба, бифштекс рубленый с яйцом, пельмени или тефтели; чай, кофе, компот; свежая выпечка. Партийцы обедали первыми; через 45 минут их место занимала юная смена - работники областного комитета комсомола, буквально сметавшие все, что осталось в меню после старших товарищей. Обед обходился в 1970-е годы в 35-40 копеек; самый нижний чин - инструктор обкома партии - получал в месяц 230 рублей. Неплохой старт, кстати, при зарплате преподавателя в институте в 130-140 рублей…
Самым неприятным в системе такого «жизнеобеспечения» на областном уровне было то, что купить продукты и угостить ими своих близких не представлялось возможным: в буфетах колбасу или сыр «на вынос» вымуштрованные обаятельные буфетчицы просто не отпускали. Принцип «кто У НАС не работает, тот не ест» действовал четко.
Конечно же, деликатесы (осетрина или черная икра), бывшие нормой в Москве, до областных центров почти не доходили. Правда, к пролетарским праздникам и Новому году продавались так называемые продуктовые наборы. В них входили мясной балык, копченые колбасы - «Московская» и cервелат, «Невская», охотничьи сосиски, охлажденные говяжий язык и печень, майонез, зеленый горошек, венгерская курица, помидоры «Глобус» в огромных банках, паштет из гусиной печени, копченый палтус, круглая банка сельди иваси, конфеты в коробках местной кондитерской фабрики - «Метеорит», «Чернослив в шоколаде», водка «Посольская», шампанское.
Время было не то чтобы суровое, но в обычных магазинах все это нельзя было купить.
На берегах Днепра…
Город-герой Киев снабжался по первой норме, и оттого жизнь номенклатуры была насыщеннее (продуктами), чем на местах. В каждом министерстве и ведомстве был профсоюз, и каждый профсоюз старался угодить вождям, поставляя на обеденные и праздничные столы дефициты. При таком раскладе что-то доставалось и прочим чиновникам - то свежие огурцы к 8 марта, то гречка ко Дню Победы, оформлявшиеся через некие мифические профсоюзные «Столы заказов». Их никто никогда не видел, но они существовали - вспомним пресловутое «лечебное питание». Все это, очевидно, было создано для прокруток через них неимоверного числа всяческих продуктов; кому-то, как бы по «заказу», и то не всегда, доставалась к Первомаю банка консервов «Сайра в собственном соку», а кто-то «заказывал» и получал через день баночку паюсной икры. В общем, манипулировать уже в ту пору умели, но делали это «законными» социалистическими методами.
Во дворе странного одноэтажного здания, похожего на амбар, по улице Октябрьской Революции (ныне Институтской, 12), размещался магазин Управления делами ЦК. Там, пройдя через КПП с серьезным офицером, можно было, постояв с полчаса в очереди, купить… картошку, свеклу, лук, молоко и ряженку, привозимые сюда из подсобного цековского хозяйства «Чайка», находящегося и по сей день где-то в Пуще-Водице под Киевом. Продукты были свежие и качественные, а цена на них была такой же, как за воротами этого заведения. Но картофель за 9 копеек/кг в городском магазине в ту пору почти никто и не покупал - он не годился в пищу, больше половины уходило на отходы. То же самое можно сказать о кефире в бутылках, ацидофилине, топленом молоке, которые, однако, разметали уже в семь утра. Молоко от «Чайки» отпускалось в эмалированные бидончики, приносимые номенклатурными товарищами с собой; ряженка в керамической посуде стоила дешевле, если граждане сдавали продавщице принесенные из дома тщательно вымытые двухсотграммовые горшочки - в обмен на полные, укрытые вощеной бумагой и перетянутые резинкой. Традиционное семейное поручение - купить колбасу и сыр - не содержало в себе нюансов; колбаса если и продавалась, то была только одного сорта, сыр - тоже.
И никаких вам эмменталя, пармезана, бофора, конте, грюйера или рокфора - только «Советский»!
P.S. С исчезновением продовольственного дефицита общепит для избранных потерял свое былое значение. Недавно один знакомый ветеран - естественно, под большим секретом, рассказал о существовании полузакрытой кабминовской столовой в начале Шелковичной в Киеве: мол, все натуральное и, как раньше, - за копейки. «Забытый вкус!» - воскликнул он с интонациями рекламного слогана. Любопытство победило, и я отправился туда. В буфете стояла очередь из пожилых дам, всем своим видом напоминавших о былом величии их мужей, однако колбаса была такая же, как и в супермаркете, а цена даже выше. Память о прошлом сохранилась, пожалуй, только в старых обшарпанных стульях и уцелевших квадратиках кафельной плитки бывших звездных умывальников.
Только когда я вышел на улицу через контрольно-пропускной пункт, где мумией из прошлого сидел ни о чем не спрашивающий охранник, понял, что не загадочная слава спецраспределителя влекла покупателей сюда.
В данном случае экс-номенклатурных граждан влек адрес прежней избранности и уникальности, прочно осевший в сознании тех, кто привык, как собака Павлова, пользоваться этим помещением и в установленные дни получать в обмен на работу в аппарате государства качественные продукты, недоступные другим. И главное - сюда приходят не за колбасой или творогом. Идут, чтобы ощутить забытый вкус власти. Той власти, которая, все же, открывала не так уж и много ступеней потребительского «роста». Ну машина, дача, магнитофон, привезенный «из-за бугра», чешская хрустальная люстра или импортный гарнитур (все по дикому блату, с переплатой или в силу «законных прав» номенклатуры высшего звена), возможно, еще и далеко не всем доступный сервиз «Мадонна»…
Может, и приходят оттого, что лавровый лист из носимого когда-то венка закончился?