Этот человек — не просто лицо телеканала «1+1». Юрий Макаров — его интеллигентное лицо. По сути, он единственный телеведущий в украинском телепространстве, обладающий именно таким, рафинированно-интеллигентным, имиджем. Впрочем, имидж — нечто по определению искусственное, так что интеллигентность Макарова вряд ли можно свести к этому понятию. Тем не менее у него это профессиональное. Именно в этом уникальном качестве — стержень авторских проектов Юрия Макарова: «Телеманія», «Мій Шевченко», «Документ»…
По законам коммерческого телевидения интеллектуальные авторские программы никогда не выходят в прайм-тайм. Однако ради них мы готовы досидеть допоздна, даже если завтра нам очень рано вставать. Ведь мы тоже как-никак хотим чувствовать себя интеллигентными людьми.
— Юрий Владимирович, расскажите о программе «Документ». Как она возникла и по каким причинам довольно сильно трансформировалась ее концепция?
— Когда Сергей Буковский закончил фильм «Війна: український рахунок», перед нами встал вопрос: каким образом показывать документальное кино на телевидении? Мы отчасти (слава богу, что лишь отчасти) повторяем эволюцию московского телевидения. В России документалистика уже давно активно пошла на телеэкраны, и она себя коммерчески оправдывает. Другое дело, что эта документалистика все-таки немного специфическая. Российское общество с приходом Путина ощутило импульс консолидации вокруг «царя». И документальные жанры оказались задействованы в процессе проговаривания базовых ценностей имперского порядка в российском обществе.
Я бы не назвал это чистой пропагандой, это был, как мне кажется, добровольный порыв. Однако это давало основания ожидать, что и украинская документалистика может пользоваться таким же успехом на телевидении. У нас был документальный фильм, который мы хотели показать как можно выигрышнее, потому что там сказаны важные вещи, изложено много фактажа, неизвестного широкой публике, расставлены акценты, не являющиеся общим местом.
Когда через два-три месяца показ закончился, встал вопрос, что делать с программой дальше. В Украине документальное производство очень скромное, и в обозримое время, думаю, менее скромным не станет. Но зато есть, скажем, Би-би-си, которое славится своими документальными проектами, есть российские сериалы производства Ren-ТV, было немного фильмов киевской студии «Контакт»… Мы решили сделать программу инструментом промоушна документального кино, довести разговор до той степени артикулированности, которую позволяет этот формат.
А дальше потихоньку началась переакцентировка. Стало понятно, что аудитория статистов не нужна, аудитория в качестве участников дискуссии неуправляема — это вообще проблема нашего культурного пространства: люди не умеют публично излагать свои мысли. Мы отказались от аудитории и добавили телемосты. Тут у меня появилась собственная амбиция. Мы — я уверен и готов это отстаивать — не знаем своих интеллектуальных авторитетов. В Украине на виду лишь несколько интеллектуалов: Мирослав Попович, Сергей Крымский… а дальше надо думать! И моя личная амбиция состояла в том, чтобы в паре или тройке с ведущими гуманитариями из России, Франции, Голландии, Дании, Америки выступали наши культурологи, философы, историки, искусствоведы, специалисты в более узких областях, — и зритель получал бы подтверждение своим подозрениям, что в Украине тоже происходит некая интеллектуальная жизнь.
— Как долго, по-вашему, может жить авторская программа? Когда вы переходите с одного проекта на другой, это связано с объективными показателями вроде падения рейтинга или вам самому становится неинтересно?
— Если мы находимся внутри телевидения как бизнеса, то что интересно тебе самому, никого не должно волновать. Вообще-то потеря интереса — показатель слабого профессионализма: Опра Уинфри ведет свое шоу уже много лет, и ей до сих пор почему-то интересно! А у нас полтора-два года проработал на проекте — и уже неинтересно. Это твои проблемы! Я отчетливо ощущаю, когда меня засасывает рутина, но хуже то, что это ощущает зритель. Да, это сказывается на рейтингах.
Проблема в другом: на таких жанрах у нас в принципе не может быть высоких рейтингов. Рейтинги могут быть на расследованиях с обнародованием сенсационных данных: «Подвійний доказ» имеет фантастические показатели для ток-шоу. Если б сегодня были очереди, вы бы услышали там обсуждение пенсии Министра внутренних дел Белоконя и суммы его выходного пособия, которые прозвучали в программе. А собственно дискуссия о смысле жизни — она сегодня не очень интересна нашему зрителю, надо с этим смириться.
И надо понимать, что рейтинг полтора процента — это под миллион человек! Какое печатное издание имеет миллионную аудиторию? Мало это или много? С точки зрения рекламодателя, конечно, мало. С точки зрения общественного резонанса как такового — тоже мало: на следующий день после «Документа» в очередях точно не обсуждают судьбы родины. Но с точки зрения воздействия и полезности — да, думаю, это воздействует и это полезно.
— Почему вас больше не видно в «Сніданку»? Поскольку литературных программ у нас на телевидении практически нет, многим вас очень не хватает.
— Ну, это не была собственно литературная программа, это были культурные новости… Последний формат «Документа», который сейчас ушел на каникулы (надеюсь, не вечные), тоже включал в себя культурные новости. Были набраны люди, которые делали эти новости, и они даже пару раз вышли. Но я смотрел динамику: как раз на них зритель уходил с нашей кнопки. Значит, это было неправильное решение.
По сути, мы же занимаемся не своим делом: в стабильной телевизионной ситуации культурные программы делают или общественное телевидение, или государственные каналы. Во Франции, как ни удивительно, есть интеллектуальные программы на коммерческих каналах. Но это связано с особенностями самоощущения французов: им нравится чувствовать себя интеллектуалами. Французская литературная академия существует с 1625 года и столько же — традиция уважения этого дела, его важности и престижности. Поэтому они такие передачи смотрят. Там заполнены все звенья социокультурной цепочки: тиражная качественная пресса, интенсивная культурная жизнь, неформальная среда, где все это обсуждается и рефлектируется. И телепродукт — всего лишь один из кирпичиков «лего», которые вставляются в общую конструкцию.
А у нас все это атомарно, не сцеплено между собой и малочисленно. И подобный телевизионный проект не может иметь большой аудитории. Поэтому ему место в каких-то резервациях, а не на канале, который претендует на лидерство в телепространстве. Но мы, «Плюсы», все-таки эти программы делаем. В чем есть и прагматический аспект. Авторские программы должны быть идентификаторами канала для массового зрителя: «1+1» — это не просто «Настя» или «Няня», хотя с коммерческой точки зрения и тот, и другой сериал просто блестящи. Но зритель должен идентифицировать наш логотип с чем-то другим, со своей собственной жизнью.
Конечно, они идут не в прайме… В прайме может идти «Большая стирка». Но мы же не будем ее ставить, слава богу! А «Документ» может идти в пост-прайме или вообще поздно ночью. И то пришлось отправить «Документ» раньше времени на каникулы, потому что наши рейтинговые показатели скромные. Но ничего, даст бог, в сентябре вернемся с новыми силами и попробуем убедить зрителя в том, что это все-таки нужно и интересно.
— Года два назад вы дебютировали как писатель. Когда я прочла «Культурный слой», то подумала, что Юрий Макаров — тот человек, который мог бы сделать в Украине литературный проект, аналогичный Борису Акунину: легкое чтение для интеллигентных людей. Продолжение будет?
— Не буквальное продолжение с теми же героями, но вообще, в принципе, я очень рассчитываю, что будет. У меня в компьютере новая повесть, и я ее точно закончу. Но пишу, в принципе, тяжело. И не обладаю той степенью внутренней организованности, чтобы после производственного дня тут же быстро перестроиться, отрешиться, окунуться в другой мир… Не получается. Я вообще не собирался этим заниматься! «Культурный слой» вышел как некое баловство — но я почувствовал почти через тридцать лет писательский кайф!.. Я отдаю себе отчет в том, что это не бог весть какая литература, не шедевр, но это мило, наверное. Не стыдно. Я могу себе это позволить и, наверное, буду позволять.
Тем временем у меня в «Фолио» вышла книжка, сборник очерков, которые я делал для «Женского журнала». Издатель Александр Красовицкий убедил меня, чтобы она была озаглавлена зазывно: «Секс и город Киев». А не «Письма к незнакомке», как назывался в журнале этот цикл: «Ну, понимаете, Моруа — это неэнергетично…» Там еще такая ярко-красная обложка, а на ней такой надменный, гордый Макаров! Это смешно, в общем-то, и я как человек с развитой самоиронией понимаю, чего это стоит. А вместе с тем — почему бы и нет?
— Недавно видела сюжет об одном популярном российском телеведущем, который был вынужден с интеллектуальных авторских проектов перейти на развлекательное ток-шоу. Вы допускаете возможность такого поворота в своей карьере?
— Что значит «вынужден»? Никто не в состоянии заставить человека заниматься тем, чего он не хочет. Я могу предположить, что речь шла о Владимире Молчанове. Он был одним из первых, кто показал возможности телевидения в нашей стране, когда еще не было «тарелок», люди не выезжали за рубеж, он до известной степени раздвинул горизонты. Но в том, что его программы перестали быть интересны, виноват в первую очередь сам ведущий. Или он не вполне это понимает, или же лицемерит.
Что касается меня, я точно знаю, что интересен на своей площадке, в очень узком диапазоне. В советских «Известиях» была такая рубрика: «Разговор с интеллигентным человеком». Вот в этом я сильнее многих. Но если бы я стал вести программу о цвете и форме лифчика — при том, что у меня вполне могут быть свои соображения на этот счет, — я был бы слабеньким. Зачем же подставляться и лезть в ситуацию, где я уязвим? Поэтому я не буду вести, скажем, программу «Перший мільйон», хотя считаю, что это вполне достойное занятие для телевизионщика. У меня это выйдет хуже, чем у других. А то, чем я занимаюсь, смею полагать, у меня получается лучше, чем у многих.
— Александр Роднянский в интервью «ЗН» сказал, что ему стыдно за происходившее на канале во время выборов. Не спрашиваю, стыдно ли вам. Но знаю, что очень многие мыслящие люди в то время решали для себя сложные моральные дилеммы. Как вы теперь оцениваете свои тогдашние решения?
— Для меня канал — это не место работы. Это совместная жизнь с близкими мне людьми. Которая обернулась престижной и очень интересной работой, популярностью, неплохой зарплатой, служебной машиной и прочими коврижками. Но это все появилось как побочный продукт. Мы сначала были друзьями, а потом стали сотрудниками. Поэтому уйти и хлопнуть дверью, потому что «Плюсы» замарали свои белые одежды… Для меня изначально так вопрос не стоял. Конечно, мне было безумно стыдно и неприятно, но я понимал, как мы к этому пришли, я был непосредственным свидетелем, как Леше Роднянскому и Вове Оселедчику буквально выкручивали руки. Я не мог сказать: ребята, я ухожу и сохраняю свои белые одежды, а вы продолжайте в этом пребывать.
Во-вторых, справедливости ради надо сказать, что та цензура на канале касалась главным образом ТСН. Авторские программы жили в достаточно вольготном режиме. У меня на «Документе», в частности, был один момент, когда мы поспорили с продюсером по поводу того, вырезать или не вырезать фразочку нашего гостя по поводу нечестных выборов. Это было еще в конце сентября — начале октября, никакой конкретики и особенной крамолы там не прозвучало. Я проследил, чтобы фраза не была вырезана. У меня у самого есть внутренний редактор, бросаться на амбразуры — не мое амплуа. Но чувствовать себя совсем уж идиотом тоже не хочется. Я сказал: в свое время я довольно долго работал в условиях цензуры (это было с 1980-го по 1987 год, в правительственном информагентстве «РАТАУ»), и больше в своей жизни под цензурой работать не буду. Если такая практика будет принята на программе, я не стану ее вести. Я не буду делать громких заявлений, хлопать дверью, я просто уйду, и пусть сажают в кадр человека, который с этим согласен. Это был единственный конфликт. И меня поняли.
Да, мы в «Документе» занимались проблемами, которые тогда были не «на часі» и, соответственно, замалчивали те проблемы, которые были «на часі». В этом смысле да, неприятно. Но делать какие-то откровенно гнусные вещи мне, слава богу, не пришлось. И говорить то, чего я не думаю, тоже, слава богу, не пришлось. Если б я работал на ТСН, была бы коллизия очень серьезная. И не знаю, как бы я себя повел. Хотелось бы сказать: ни за что, никогда в жизни!.. Но черт его знает.
— Какие проблемы, по-вашему, сейчас «на часі»? С чего вы начнете после каникул «Документа»?
— Путем проб и ошибок мы вычленили то, в чем, как говорят маркетологи, наше «уникальное торговое предложение». Все-таки эта программа должна быть о культуре. Во-первых, потому что такого продукта совсем мало, а то, что есть, выходит в маргинальное эфирное время. Во-вторых, я себя вполне уверенно чувствую в этой тематике, у меня как у журналиста и публичного человека есть свои соображения по данному поводу. А если это культурная программа, то она должна привязываться к определенному информационному поводу. Поводов уже достаточно, не надо высасывать из пальца. Что такое Болонский процесс применительно к врачам: вы пойдете лечиться к бакалавру медицины? Почему директора музея открывшего там кафе, отдадут под суд? Почему количество издательств в Украине не увеличивается, а де-факто уменьшается, и украинская книга пребывает в гетто? Посмотрим, какие информационные поводы будут в августе, и выйдем с этим. А проблемы есть, куда ни ткни.