Признаюсь, книгу, о которой пойдет речь, я прочитал с величайшим интересом и как-то незаметно для себя. А это признак того, что авторы со своей задачей справились. Как бы поясняя для меня и многих коллег, чем такой интерес вызван, авторы отмечают: доныне «не всем профессиональным историкам… известно, что в послевоенный период (начиная с 1946 года) на территории Украины были размещены и содержались в лагерях для военнопленных тысячи интернированных японцев».
Самое время назвать авторов. Это профессор, доктор исторических наук Александр Потыльчак, кандидат исторических наук, начальник Национального военно-исторического музея Украины Виктор Карпов и представитель японской общественной организации «Чернобыль-Тюбу» в Украине Такааки Такеучи. Книга под названием «Таємниці «західного інтернування»: японці в радянських таборах для військовополонених в Українській РСР (1946-1949 рр.)» вышла в этом году в издательстве Академии труда и социальных отношений Федерации профсоюзов Украины тиражом тысяча экземпляров.
Небольшой тираж и стал для меня главным стимулом к подготовке этой рецензии. О пленных, содержавшихся в послевоенной Украине, несмотря на публикации последних лет, все еще недостает добротных и полномасштабных научных работ. А уж о японцах практически ничего не написано. Поэтому и отважился написать не только о книге, но и о рассказанной в ней истории. Тем более, что авторы опирались на архивные источники из Отраслевого государственного архива МВД Украины, Центрального государственного архива высших органов власти и управления Украины, Российского государственного военного архива, Центрального архива Министерства обороны Российской Федерации, на воспоминания бывших японских военнопленных, предоставленные их родственниками, на другие заслуживающие доверия документы. Все эти источники добротно описаны в первом разделе книги, а некоторые вошли в третий раздел как документальное приложение.
Как японцы оказались в Украине
8 августа 1945 года народный комиссар иностранных дел Вячеслав Молотов зачитал послу Японии Наотакэ Сато заявление о вступлении СССР в войну против Японии. Части Дальневосточного и Забайкальского фронтов перешли государственную границу и углубились в территорию, контролируемую Квантунской армией. Авторы книги отмечают, что боевые действия в Маньчжурии трудно назвать полноценной войной. Основным видом боевых действий советских войск был марш и встречный бой.
Уже 10 августа император Японии заявил о готовности принять условия Потсдамской конференции. 14 августа своим рескриптом он объявил о капитуляции страны. 16 августа командующий Квантунской армией генерал Отодзо Ямада отдал приказ о прекращении сопротивления и сдаче оружия. К 18 августа представители советского и японского военного командования закончили разработку организационных мероприятий процедуры капитуляции. Сначала пленных японских солдат не планировали вывозить на запад.
Процесс капитуляции и приема пленных в основном был завершен к 10 сентября 1945 года. Как известно, еще 2 сентября был подписан акт капитуляции Японии. С советской стороны его подписал генерал-лейтенант, наш земляк Кузьма Деревянко.
Теперь надлежало решить судьбу японских военнопленных. Всего было интернировано 641253 человека. Из них 500 тысяч решили использовать для работ в условиях Дальнего Востока и Сибири. Этого требовала директива Государственного комитета обороны СССР от 23 августа 1945 года. Кстати, впервые текст этого постановления был опубликован японской газетой «Иомури Симбун» в 1992 году.
Реализовать постановление должны были советские военные совместно с Главным управлением по делам военнопленных и интернированных. Интернированных японцев объединяли в рабочие батальоны по 1000 человек в каждом. Во главе батальонов и рот должны были стоять младшие офицеры или унтер-офицеры. Прежде всего - командный состав инженерных войск.
Военнопленных распределяли по хозяйственным отраслям. Всего в программе использования труда пленных задействовались 15 народных комиссариатов. Японцы должны были работать: в добывающей промышленности, на строительстве новых заводов, портов, военно-морских баз, казарм, военных заводов и объектов, а также на военных заводах. Наконец, пленные должны были строить новые дороги.
К декабрю 1945 года основная масса военнопленных была вывезена в лагеря на территории СССР. Во второй половине 1946 года сталинское руководство решило расширить географию труда военнопленных. Ранее они использовались на строительстве Байкало-Амурской магистрали, в Приморском, Хабаровском, Красноярском и Алтайском краях, в Читинской области, в Бурят-Монгольской Автономной республике, в Казахстане и Узбекистане. Теперь часть японцев повезли на запад страны. Так они оказались в Украине. Главной причиной этого решения, подчеркивают авторы, была острая потребность в рабочих руках для послевоенного восстановления народного хозяйства.
Лагеря и работы для японцев в УССР
Первые транспорты с японцами появились в конце лета 1946 года. 3 августа в Запорожье в адрес лагерного управления №100 прибыл эшелон с 1241 пленным. Затем начали поступать новые партии.
Уже 20 февраля 1947 года на территории Украины содержалось 5132 японских интернированных. Из них 4859 находились в лагерях, 273 - в спецгоспиталях для военнопленных.
Сама процедура перевозки выглядела стандартно. Как правило, это был эшелон из нескольких десятков вагонов, срочно приспособленных для перевозки людей; сопровождаемый охранниками с автоматами, делавший редкие остановки в пути. Киути Нобуо вспоминал: «Поезд из пятидесяти вагонов, в котором ехало около 1500 японских солдат, отправился в длинное путешествие Транссибирской магистралью. На озере Байкал сделали остановку. Мы наполнили бак водой из озера, так у нас появилась питьевая вода.
Забитый людьми наш поезд… достиг Европы. Путешествие, продолжавшееся тридцать долгих дней, закончилось и мы прибыли в маленький украинский город Славянск».
Другой интернированный, Мидзусима Сёхей, вспоминает еще одну интересную деталь. В его вагоне охранники не боялись побегов и открывали двери вагона.
В течение 1947-1948 годов японцы были размещены в стационарных лагерях пяти восточных областей Украины: Запорожской, лагерь №100 в Запорожье; Харьковской, лагерь №415 в Харькове; Днепропетровской, лагерь №315 в Днепропетровске; Сталинской, лагерь №217 в Краматорске и лагерь №242 в Комсомольске; Луганской, лагерь №125 в Лисичанске.
В упомянутом лагере №100 в Запорожье было 15952 военнопленных, из них японцев - 1226. В Харькове, в лагере №415, они составляли более 90% контингента - 3462 человека. Японские пленники этого лагеря, находившегося в структуре Главного управления строительства шоссейных дорог МВД СССР, работали на прокладке автомобильной дороги Харьков-Дебальцево.
Заместитель начальника Управления харьковского лагеря №415 Иван Пыльнык, кадровый офицер НКВД, вспоминал: «Управление лагеря №415 состояло из 11 лагерных отделений, расположенных в Харькове, Чугуеве, Изюме, Славянске, Артемовске, а также из нескольких десятков лагерных пунктов, находившихся в селах и поселках на трассе Харьков-Дебальцево.
В целом отношение к японцам со стороны администрации было лояльным - это не немцы! К работе японцы относились добросовестно, старательно…»
В книге отмечена еще одна важная особенность: в лагерях для военнопленных в Украине японцы не засиживались долго. Перемещения были обусловлены производственными интересами.
Обобщив, можно выделить основные виды работ, к которым привлекались японцы-военнопленные: строительно-восстановительные работы; строительство автомобильных дорог; работа на предприятиях угольной и металлургической отраслей; работа в колхозах. Авторы книги приводят интересные свидетельства самих японцев об их отношении к работам, которые приходилось выполнять.
Спецслужба и японские пленные
Страницы книги, касающиеся обозначенной темы, читаются с особым интересом, а местами - с юмором. Как известно, спецслужба в Советском Союзе была всеобъемлющей. С самого начала плена солдат иностранных армий «опекала» военная контрразведка. Не обходила спецслужба своим вниманием и лагеря, спецгоспитали и рабочие батальоны для военнопленных и интернированных. Это входило в сферу интересов оперативных управлений, отделов и отделений, существовавших в структуре Главного управления по делам военнопленных и интернированных НКВД (позже МВД). Как правило, в типовом штатном расписании лагерей, лагерных отделений, специальных госпиталей для военнопленных значились структуры, ответственные за «невидимую» деятельность. Авторы справедливо отмечают, что эта страница деятельности коммунистической спецслужбы все еще остается наименее изученной в истории военнопленных в СССР.
Проводимая упомянутыми органами агентурно-оперативная работа имела целью выявить среди военнопленных: сотрудников разведывательных и контрразведывательных органов других государств; агентуру; военных преступников; носителей различных военных тайн; специалистов стратегически важных для сталинского режима отраслей и профессий.
Все отмеченные категории узников немедленно брались на учет, допрашивались, за ними устанавливалось постоянное агентурное наблюдение с целью сбора информации и компромата. На языке чекистов это называлось «подучетным элементом». Параллельно оперативные органы лагерей наделялись полномочиями проведения следственных действий над военнопленными, которых обвиняли в военных, политических или уголовных преступлениях. Последним этапом было оформление следственных дел и передача их в военные трибуналы, решавшие судьбу пленных в закрытых судебных заседаниях, а иногда и публично, в так называемом открытом рассмотрении.
В зависимости от количества узников спецорганы назывались «оперативными отделами» или «оперативными отделениями». Как правило, их возглавляли заместители начальников лагерей, лагерных отделений, спецгоспиталей по оперативной работе. В Украине эти люди часто не были кадровыми чекистами. Это, как показывают авторы, порождало проблемы, влияло на качество работы.
Но все-таки главной проблемой было - представьте себе! - отсутствие переводчиков с японского языка во всех местах на территории Украины, где содержались военнопленные. Это обстоятельство, по словам начальника оперативного управления лагеря №100 в Запорожье, «делало агентурную работу среди японского контингента практически невозможной».
В июле 1947 года начальник харьковского лагеря №415 сообщал своему начальству, что отсутствие переводчиков с японского языка было «серьезным препятствием в проведении агентурно-оперативных и следственных мероприятий». Из-за этого «при ведении следствия не всегда представлялось возможным правильно записывать фамилии, населенные пункты и прочее, а также проводить качественную работу с агентурой».
На 1 января 1947 года в лагерях насчитывалось лишь десять японцев-агентов. Заместитель министра внутренних дел Украины сообщал московскому руководству: «Необходимо отметить, что контингенты военнопленных японцев… до сих пор не полностью обеспечены надлежащим количеством агентов, из-за того, что в лагерях… отсутствуют переводчики японского языка».
Как же чекисты обходились без переводчиков? Одним из методов было использование агентуры, состоявшей из пленных немцев для поиска среди японцев тех, кто знал русский язык. Именно этих японцев и следовало привлекать к агентурной работе. Иногда это срабатывало. Например, в упомянутом запорожском лагере №100 агент-немец под псевдонимом «Шторх», сообщил, что пленный по имени Нарита Сейхеро (он заведовал японской кухней) передал килограмм риса повару – немецкому военнопленному. Чекисты шантажировали Сейхеро. Он согласился сотрудничать и назвал 13 японцев, владевших русским языком.
Не зная японского языка и не имея квалифицированных переводчиков, чекисты иногда сами придумывали противника. Например, в харьковском лагере №415 начался поиск сотрудников японского разведывательного и контрразведывательного органа под названием «Кемпе». На самом деле такого разведывательного органа в Японии никогда не было. Чекисты протоколировали показания бывших сотрудников жандармерии, которая по-японски звучит как «кемпейтай». На эту ошибку харьковских лагерных чекистов обратили внимание в Министерстве внутренних дел СССР и раскритиковали агентурно-оперативную работу в харьковском лагере №415.
Как показано в книге, ни один лагерь в Украине так и не получил переводчика японского языка. Известен лишь один случай приезда переводчика в запорожский лагерь №100. В июне 1947 года туда прибыл демобилизованный младший лейтенант по фамилии Лютый. Однако он поступил в Институт восточных языков и уже в сентябре уехал.
И хотя полный массив документов об агентурно-оперативной работе с японскими пленными еще не изучен, авторы обоснованно делают вывод, что она изначально не могла быть успешной. Лишь единицы из пятитысячного контингента были занесены оперативниками в разряд «подучетного элемента».
Освобождение
Пребывание японских военнопленных в Украине заканчивалось репатриацией. Авторы останавливаются на этом вопросе, опираясь на доступную статистику. Уже в мае 1947 года для репатриации было отобрано 3612 человек. Однако большая часть этих людей до конца года в Японию не выехала. На сегодняшний день известно, что в четвертом квартале (октябрь-декабрь) 1947 года репатриировали 897 человек.
В четвертом квартале следующего, 1948 года, японцы почти полностью были вывезены с территории Украины. В соответствии с официальной статистикой Управления по делам военнопленных и интернированных Министерства внутренних дел УССР, в лагерях осталось 29 японцев. В начале 1949 года и они выехали на родину.
Смертность и места погребения
Еще один вопрос, которого касаются авторы книги и который вызывает особые чувства, это вопрос о «забытых некрополях». Речь о японцах, умерших в плену, о местах их захоронений. А.Потыльчак, В.Карпов и Т.Такеучи напоминают, что во времена «холодной войны» родственники умерших пленных и интернированных не могли приехать на места захоронений в Советском Союзе. Информация о местах захоронений и списках жертв была недоступной и советским исследователям. Ситуация начала меняться лишь в 1989 году. Тогда СССР ратифицировал дополнительные протоколы Женевской конвенции о защите жертв войны от 12 августа 1949 года.
В 1943-1954 годах на территории Советской Украины существовавшие тогда лагеря, отдельные рабочие батальоны и специальные госпитали для военнопленных и интернированных осуществляли погребения на 523 созданных ими кладбищах. Если верить сохранившимся документам, там похоронено более 103 тысяч пленных. Среди них были и японцы. Их следы находятся по крайней мере на пятнадцати кладбищах пяти восточных и центральных областей Украины. Первый случай смерти и погребения японских пленных зафиксирован в документах 13-14 августа 1946 года в лагерном отделении №1 запорожского лагеря №100. Самый высокий уровень смертности был в период с октября 1946 до марта 1947 года. За этот период умерли 106 человек, а это фактически половина всех умерших в Украине японцев.
Авторы книги отмечают, что смертность среди японских пленных была ниже, чем смертность среди других национальных групп пленных. Чем это можно объяснить? Прежде всего тем, что японцы прибыли в Украину, когда система обеспечения, содержания и трудового использования пленных стабилизировалась. Уровень смертности среди иностранных пленных снизился. Еще одним фактором было то, что лагерная администрация, хозяйственные руководители и гражданское население относились к японцам более благосклонно.
По данным кладбищенских книг авторам удалось установить имена 211 умерших и похороненных в Украине японских военнослужащих. Цифра эта не считается окончательной и в ходе поисковой работы может быть изменена.
Итак, с появлением этого исследования открыта еще одна из неизвестных страниц истории, связанная с пребыванием японских военнопленных и интернированных в Украине в 1946-1949 годах. Исследователями изучены и интерпретированы многие важные архивные источники.
Есть ли у книги недостатки? Разумеется. И на один из них честно указывают сами авторы: недоступность многих важных документальных источников, хранящихся в российских архивах. Остается надеяться, что этот недостаток со временем будет исправлен. Другие недостатки связаны прежде всего с редакторской работой, которая, как, впрочем, и во многих других научных изданиях в Украине, оставляет желать лучшего.
Приветствуя действительно интересную работу А.Потыльчака, В.Карпова и Т.Такеучи, хочется надеяться, что она будет продолжена. Это позволит существенно дополнить историю советского плена в послевоенный период.