30-е годы. Никита Хрущев еще в тени Иосифа Сталина |
Хрущев прибыл в Киев в 1938 году на самую высокую партийную должность — вместо репрессированного Станислава Косиора. Поселился в половине бывшего особняка Шестакова на Шелковичной, 14. Вторую половину дома занимал Михаил Гречуха — председатель Президиума Верховного Совета УССР.
На фотографиях, увековечивших правительственную трибуну на Крещатике во время первомайского военного парада и демонстрации трудящихся в 1941 году, видим на голове Хрущева маленькую, не по размеру, полувоенную фуражку — так называемую сталинку (их носили руководители всех уровней). Одет он в перелицованное пальто, застегнутое большими пуговицами на левую сторону. Эта «демократичность» не была показной: экономно жили все. Но всем известно, что Хрущев был на виду, «в массах» — в первых рядах войск, в открытом автомобиле въезжал в «освобожденный» в 1939 году Львов и в 1940-м — в Кишинев. Так что еще перед войной завоевал славу простого, доступного и открытого человека, не отгороженного от народа бдительными охранниками и плотными милицейскими кордонами.
Поэтому никто в Киеве не удивился, когда 6 ноября 1943 года — в первый день освобождения города от немецкой оккупации — Хрущев ездил по улицам и площадям города в открытом автомобиле вместе с Александром Довженко, Мыколой Бажаном и Юрием Яновским, останавливался в людных местах, целовался и плакал с растроганными прохожими.
Возможно, из соображений безопасности член Военного совета І Украинского фронта, первый секретарь ЦК КП(б)У генерал-лейтенант Хрущев поселился тогда не в Липках, а в небольшом особнячке на Павловской, 9. В воротах и в заборе с обеих сторон фасада прорезали окошечки, из которых выглядывали румяные дежурные.
Поздней ночью в конце 1943 года тишину нарушил тяжелый гул немецкого бомбардировщика, пролетевшего на критически малой высоте над городом, сбросив лишь четыре бомбы. Две из них взорвались напротив хрущевского особняка — в каких-то пятнадцати-двадцати метрах, разрушив небольшой дом №6 и ворота дома №8 на Павловской. Вторая пара бомб взорвалась в уголке Павловского сквера, повредив торец дома на Гоголевской, 32.
Разумеется, самолет был наведен весьма точно, хотя личность Хрущева, с военной или политической точки зрения, не имела тогда никакого веса. Впрочем, неизвестно, как бы сложилась наша дальнейшая история, если бы та бомбардировка оказалась удачной!
Хрущев переехал на Лукьяновку, где поселился в особняке, когда-то принадлежавшем фармацевту Октавиану Бильскому — по улице Осеевской (Герцена), 14—16. До войны здесь проживал нарком Всеволод Балицкий — руководитель республиканского НКВД, который и сам был расстрелян в 1937 году. Усадьбу с живописным парком и озерами окружал высокий глухой забор.
После освобождения Киева довоенный дом ЦК на Михайловской площади стоял разоренный. Оккупанты сняли все латунные оконные и дверные части — цветной металл ведь, содрали мраморную отделку в вестибюле, а обитатели соседних домов растащили паркет на дрова. Здание довоенного горкома и обкома — бывшую городскую думу, стоявшую на нынешнем Майдане Незалежности, 1 ноября 1941 года сожгли большевистские подпольщики, за что немцы на следующий день расстреляли 300 заложников — простых киевлян, взятых на улицах. 3 ноября взлетел в воздух Успенский собор...
Итак руководимый Хрущевым ЦК занял неповрежденное здание бывшего штаба КОВО на Банковой, 11, где при немцах размещался Генеральный комиссариат. Сейчас здесь — администрация Президента Украины.
Между тем война продолжалась. Командующий І Украинским фронтом, освобождавшим Киев, генерал армии Николай Ватутин на дороге неподалеку от Кременца был обстрелян «боївкою» УПА и получил тяжелое ранение в ногу. Его не рискнули оперировать в полевых условиях и отвезли в Киев, где положили в госпиталь, размещенный в школе № 138 на ул. Артема, 27. Состояние раненого ухудшалось, от ампутации он решительно отказался, а врачи видели спасение только в пенициллине. Как пишет в своих воспоминаниях Хрущев, применить эти лекарства можно было «только с согласия Сталина, а Сталин упорствовал... Мотив приводился такой: пенициллин не советский (у нас его еще не было), а американский, и Сталин считал, что из США, дабы ослабить наши силы, могут прислать зараженный пенициллин; следовательно, лечить этими лекарствами такого видного военного деятеля, как Ватутин, — недопустимый риск».
15 апреля 1944 года сорокатрехлетний генерал армии умер. Опечаленный Хрущев чувствовал вину, хотя при тех условиях ничем помочь не мог. Он похоронил фронтового друга в Мариинском парке, на месте разрушенной в 30-е годы церкви Александра Невского, а над могилой соорудил величественный монумент, согласованный, включая и надпись «Генералові Ватутіну від українського народу», с самим Сталиным. Надпись и по сей день воспринимается двусмысленно: так что же «від українського народу» — благодарность за освобождение или месть за неслыханное количество жертв при освобождении Киева к «октябрьским праздникам» — 417 тысяч только убитых и затонувших в Днепре?
А по улице Артема, 46, в усадьбе Вознесенской церкви (тоже разрушенной в 30-е годы) соорудили двухэтажный особняк для семьи Ватутина. Впрочем, они не стали здесь жить и поехали в Москву. А через полстолетия во время ремонта в тайнике найдена записка с фамилиями военнопленных мадьяр, чьими руками возведен этот особняк.
В 1944 году был объявлен всесоюзный конкурс на проект восстановления Крещатика, разрушенного осенью 1941 года. То, что взрывы и пожар заранее подготовили органы НКВД и инженерные части 37-й армии, держалось в строгой тайне. И хотя киевляне обо всем этом знали, с первого дня освобождения Киева активно распространялось мнение, что это «дело рук немецко-фашистских захватчиков». До сих пор новоприбывшие после войны киевляне верят этому вранью. Пока продолжалось проектирование, киевлян организовали на разборку развалин. Почти ежедневно там бывал и Никита Хрущев — для подъема трудового энтузиазма. Павло Тычина сочинил стихотворение, которое разучивали в школах:
«Люба сестронько,
милий братику,
Попрацюємо на Хрещатику!
Ви з того кінця,
ми — з цього кінця,
Труд освітить нас,
наче ті сонця».
Когда площадь Калинина (сейчас — Майдан Незалежности) окончательно освободили от развалин и готовили к асфальтированию, строители спросили Хрущева, что делать с липой, стоявшей несколько в стороне и не соответствовавшей общему симметричному плану. Хрущев взглянул на зеленую красавицу и сказал: «Пережила пожар, пусть живет!» Нарядное дерево радовало глаз еще несколько десятилетий и было безжалостно срублено во время реконструкции площади в 1981 году, когда работами руководили уже другие, далекие от сантиментов новоявленные киевляне.
Поселившись на Лукьяновке, Хрущев ездил на Банковую по улицам Мельникова — Артема — Большой Житомирской. Тогда эти улицы были покрыты брусчаткой, посередине ходил трамвай, и рессоры правительственного «паккарда», рассчитанные на идеальный американский асфальтобетон, не больно смягчали тряску. Хрущев приказал перенести трамвайные рельсы на Ярославов вал и другие параллельные улицы, сняв их по всей трассе, которую заасфальтировали и пустили по ней новые троллейбусы. Так возникла «правительственная трасса», исправно функционировавшая вплоть до времен Щербицкого.
А когда Хрущев «не справился» с голодом 1946—1947 годов в Украине, ему в помощь Сталин прислал из Москвы Лазаря Кагановича. Поговаривали, что тот побаивался лететь в «бандеровскую» Украину, и потому от Полтавы до Киева его «дуглас» сопровождала эскадрилья истребителей. Во времена Кагановича на каждом перекрестке «правительственной трассы» торчали «незаметные» молодые люди в новеньких кожухах (тогда еще не знали слова «дубленка») и белых бурках, обутые в такие же новенькие галоши. Когда по «трассе» мчал черный правительственный автомобиль, вслед за ним летел второй, в котором сзади сидели двое, каждый держал одной рукой дверцу, а второй упирался в спинку сиденья, — готовые к решительному прыжку на «врага-диверсанта».
Хрущеву очень нравилась уютная тихая спецдача на Осеевской. По воспоминаниям Рады Никитовны Аджубей, дочери Хрущева, отец ежедневно до работы и вечером после работы целый час быстрым шагом ходил по аллейкам парка. Всю жизнь беспредельно обожая технические новинки, записывал на подаренном в Киеве магнитофоне соловьиные трели в парке и потом заставлял всех слушать эти записи.
Рада Хрущева училась в женской средней школе № 13 на Владимирской, 16. В школу и домой ездила на городском транспорте. Младшего сына, Сергея, Хрущевы отдали в мужскую среднюю школу № 24 на Бульварно-Кудрявской, 18. Там же, но двумя классами ниже, учился и автор этих строк. Ежедневно черный американский автомобиль останавливался на углу Обсерваторной, из него выпрыгивал белокурый Сергей Хрущев и направлялся к дверям школы — за углом. Автомобиль с водителем ожидал до конца занятий. Со временем учителя нам рассказывали: лишь только Сергей получил первую «пятерку», вечером мать, Нина Петровна (по специальности — учительница), спросила, действительно ли он ответил на «пять», но сын смутился и откровенно сказал, что нет. На следующий день Нина Петровна приехала в школу, пошла к нашему директору Дмитрию Евдокимовичу Стеценко — бывшему партизанскому командиру — и попросила предупредить учителей, чтобы Сергею ставили ту оценку, которую он заслужил. Впрочем, учился он хорошо.
Говорили, будто бы в парке на Осеевской не держали дворника, и дорожки убирали дети «руководства». Когда в школе устраивали выставку детского творчества, среди наших рисунков и гербариев выделялась большая застекленная коробка с коллекцией мотыльков. В уголке стояла подпись: «Хрущев Сергей, 5-А класс». Не без зависти ученики говорили, что таких экзотических мотыльков можно было поймать, понятное дело, разве что на правительственных дачах в Крыму или на Кавказе.
Интересно вспомнить, как Никита Хрущев избежал установления в Киеве памятника Сталину. 5 декабря 1946 года страна отмечала 10-летие сталинской Конституции. А в Киеве в этот день Хрущев открыл памятник Ленину! Наверное, занимая до войны высокие должности в Москве, он знал, что во время открытия канала имени Москвы установили две огромные, 15-метровые фигуры Ленина и Сталина работы скульптора Сергея Меркурова. По всей видимости, они понравились «самому», и в скором времени были изготовлены в двух копиях — высотой 2,6 м. Одного из этих «ленинов» установили в сессионном зале Верховного Совета СССР в Кремле, где он и простоял вплоть до распада советской империи, а второй, полированный, ездил на Всемирную выставку 1938 года в Нью-Йорк, где украшал советский павильон. Потом его вернули в Москву. Вот эту «американскую» копию Хрущев и привез в Киев. Для постамента взяли полированный гранитный цилиндр, установленный в 1937 году в Харькове для будущего памятника Пушкину. Но по неизвестным причинам тот памятник не открыли, и в местной газете даже была карикатура: стоит на коленях на этом постаменте обескураженный поэт, а под ним подпись: «Об спрыгнуть не может быть и речи!» Место для киевского монумента выбрали напротив Бессарабки — точно там же, где при немцах стояла виселица, на которой оккупанты казнили воров и других «врагов рейха». После освобождения Киева НКВД воспользовался упомянутой виселицей, где так же публично повесили нескольких предателей. Место, как говорится, значимое. Нынешнее руководство хорошо помнит собственное компартийное прошлое, посему боится трогать злосчастную скульптуру.
Вернувшись в 1949 году в Москву, Никита Хрущев на определенное время вроде бы исчез с политического горизонта, растворившись среди многочисленных московских бояр. А вынырнул в 1953-м — очень знаковом в истории году, — когда умер Сталин.
Хрущевские новшества вышли на широкий простор не сразу. Даже в январе 1954 года указ о передаче Крымской области из состава РСФСР в состав УССР подписал председатель Президиума Верховного Совета СССР Климент Ворошилов. Хотя теперь эту «вину» российские шовинисты вешают на Хрущева. Так же, как во времена Брежнева последнему приписывали хрущевскую идею освоения целинных и переложных земель, стартовавшего весной того же 1954 года.
Жизнь требовала перемен, но им ужасно сопротивлялась воспитанная на страхе и репрессиях огромная и неповоротливая сталинская партийно-номенклатурная система. Новшества Хрущева били по ее обычному образу жизни, строго регламентированному во всех проявлениях (вплоть до фасона одежды!) сталинского режима. Скажем, «вождь» становился более работоспособным с наступлением темноты. Поэтому руководители всех учреждений и производств страны должны были находиться на рабочих местах до 2—3 часов ночи — вдруг кто-то понадобится в длиннющей цепочке ответственных должностей. Тогда в каждом руководящем кабинете непременно стоял диван — не все могли выдерживать такой режим дня. Хрущев решительно сломал практику вечерних бдений, требовал от подчиненных знания дела. Диваны из кабинетов исчезли, прекратились ночные звонки. Впрочем, когда страна перешла на пятидневную рабочую неделю, начальство с наслаждением начало демонстрировать «рвение» по субботам. Продолжается оно и по сей день! Так же, как и вечное пренебрежение власть имущих к знатокам дела и ко всем интеллектуалам...
К сожалению, Хрущев не был безупречно последователен во всех смелых начинаниях, но все же вспомним: именно от Хрущева колхозники получили право иметь паспорта, и с того времени миллионы наиболее способных и предприимчивых представителей сельской молодежи устремились в города. Это они отказались от родного украинского (сельского) языка, овладев русским, («городским»), знание которого было залогом успешной карьеры.
А вскоре началась знаменитая «кукурузная» эпопея: Хрущев обратил внимание страны на преимущества откорма скота кукурузой. Но бессмертные номенклатурщики-подхалимы и здесь перестарались: кукурузу стали сеять чуть ли не за Полярным кругом, доведя идею до абсурда. Причем весной сеяли много, а осенью собирать было нечем.
В сентябре 1955 года автору этих строк пришлось быть в составе студенческой бригады на сборе урожая кукурузы на зерно в колхозе на Керченском полуострове. Поселок состоял из нескольких так называемых финских сборно-щитовых домиков со всеми «удобствами» во дворе. Воду обеспечивали три копанки с дождевой водой: из одной брали воду для питья, из второй поили скот, в третьей, разогнав лягушек, мылись. Здесь и именно так уже не один год жили русские — переселенцы с Нечерноземья. На летний сезон приезжали галичане-«заробітчани». Нас возили на ток возле зернохранилища на окраине разрушенного татарского села. Там узнали, как одиннадцать лет назад в село прибыл отряд энкаведистов, всех татар затолкали в крытые «студебекеры» и отвезли на ближайшую железнодорожную станцию Семь Колодцев, а оттуда — в Казахстан. Теперь колодцы стояли без воды, а каменные дома — без крыш, окон и дверей, которые пошли на топливо для переселенцев! Правда, фруктовые деревья на оставленных усадьбах не вырубили. Мы, студенты, называли это уничтоженное село «Кореей» — по аналогии с увиденными в кинохронике сожженными селами дальневосточной страны, где недавно отгремела очередная война.
Вследствие индустриализации, поставленной на рельсы ожидаемой третьей мировой войны, жилищная проблема в городах обострилась. Хрущев и здесь предпринял очередные решительные шаги. Сначала были осуждены «излишества в архитектуре» — тяжеловесные колоннады, портики, карнизы и балконы, башенки и несуразная скульптура времен «сталинского величия» (наш Крещатик — образец этой глупости!). Поэтому возводимая в центре Киева гостиница, подхалимски названная «Москвой» (сейчас — «Украина») и задуманная как отголосок московских «высоток», в ходе строительства осталась без проектируемых причудливых элементов. Избавили от пышного проектного декора и здание Укоопсоюза (Крещатик, 7).
После постановления ЦК и правительства 1955 года произошел решительный поворот в строительной политике: государство взяло курс на массовое жилищное строительство по типовым проектам — упрощенного планирования, без какого-либо декора, на базе максимальной индустриализации процесса строительства. Не обошлось и здесь без перегибов, к которым прибегли некоторые чрезмерно ретивые исполнители «мудрых указаний родной партии»: хотя высота помещений определялась оптимальной в 2,5 м, начали появляться жилые дома с высотой комнат 2,3 м, с кухней площадью 4 кв. м, совмещенной с душевой кабиной (вместо ванны). Но малометражные квартиры, рассчитанные на одну семью, позволили облегченно вздохнуть тем, кто вынужден был годами жить в очередном большевистском изобретении — коммунальных квартирах и общежитиях. Сейчас эти типовые дома, которыми застроены огромные жилищные массивы, презрительно называют «хрущебами», но в свое время они позволили кардинальным образом решить жилищную проблему.
Одна из главнейших заслуг Хрущева — преодоление сталинизма, или, как это официально называлось, «культа личности Сталина». Со временем фамилию отбросили, оставив формулировку только из двух слов — фактически все еще из-за страха! Так же, как теперь это называется «тоталитаризмом», поскольку все еще остается страх. Хрущев, которому неоднократно приходилось быть в роли сталинского холуя и исполнителя его «мудрых указаний», безусловно, с отвращением относился к этим унижениям. Вот поэтому, пожалуй, и состоялась его историческая речь на ХХ съезде КПСС в феврале 1956 года. К счастью, хватило сторонников в высших партийно-правительственных кругах, хотя и врагов — немало.
Вспоминаются закрытые (!) комсомольские собрания у нас в институте, чтение вслух закрытого письма ЦК: никакого переполоха среди нас, молодежи, не возникло. О голоде и репрессиях, о том, что Сталин «был кровопийцей», довелось слышать от старших задолго до тех собраний. Вспоминались новые и новые подробности, отрывки фраз, услышанных в детстве или по «вражескому радио». Вскоре многие из ровесников узнали от матерей, что их отцы не «погибли на фронте», а были репрессированы в 1937 году. Начиналась новая эра! И хотя был потом и отход от сказанного, были попытки затушевать услышанное (газеты так и не напечатали речь Хрущева полностью), и только на ХХІІ съезде в октябре 1961 года всплыла большая правда о репрессиях — действительно началась новая эра, которую и по сей день — через полвека — не хотят признавать те, кто на «октябрьские праздники» шумит на киевской Европейской площади с красными знаменами. Как не вспомнить слова великого русского поэта Николая Некрасова, сына российского офицера и украинской дворянки:
Люди холопского звания —
Сущие псы иногда:
Чем тяжелей наказания —
Тем им милей господа!
Первым наглядным проявлением перемен стал приезд в Киев в июне 1956 года с официальным визитом президента Югославии маршала Иосифа Броз Тито с женой Йованкой Броз. Для современников это было весьма символичное событие. Ведь упомянутый руководитель освободительной партизанской войны в Югославии, воспитанник московской военной академии, позволил себе не согласиться с методом построения социализма по сталинскому образцу и летом 1949 года был назван в СССР предателем, дезертиром и палачом народов Югославии. После ХХ съезда он снова стал «товарищем Тито», Хрущев пригласил его на охоту в Крым. Тот визит имел ряд интересных, многозначительных последствий. Добравшись по морю до Одессы, Тито поехал оттуда в Киев по железной дороге, причем впервые специально для этого использовали новый отечественный тепловоз. По случаю визита Тито в Киеве начата массовая выпечка на хлебозаводах украинской паляницы, а на улицах впервые появились пешеходные переходы по типу европейских — «зебра». Для встречи Тито организовали чуть ли не все взрослое население Киева, а на Привокзальной площади правительственную трибуну оборудовали на... козырьке центрального входа в вокзал, где рядом с гостем стояли украинские руководители Демьян Коротченко и Алексей Кириченко. Длиннющий кортеж лимузинов медленно двигался просто сквозь толпу, которая едва расступалась, а милиция и не пыталась никого сдерживать. Тито с Йованкой и Коротченко стояли буквально по пояс в цветах в открытом сером ЗИС-110 («паккард») с опущенными окнами. Цветы полностью покрывали капот и бампер машины, куда их бросали и втыкали все, кто хотел. Гости остановились в правительственном, бывшем «хрущевском» особняке на Шелковичной, 14. Были прогулки по Киеву, поездка в «передовой колхоз» Белоцерковского района и т.д. Поражал сам факт восстановления чести известной личности, поражал и факт присутствия красавицы жены (в советской практике такого еще не было), поражала новизна политики.
В военно-политической сфере Хрущев попытался «поиграть мышцами», угрожая «показать империалистам кузькину мать». Вместе с тем именно он первым начал практиковать официальные визиты за границу — до тех пор советские руководители непреклонно отсиживались за своим железным занавесом. Каждый такой визит превращался одновременно в очередной пропагандистский шаг. Так было, когда Хрущев с Булганиным прилетели в Лондон на первом в мире пассажирском реактивном самолете Ту-104. Это первое посещение Запада Хрущевым породило многочисленные незлобные анекдоты. Вот они за столом с наивысшим руководством Великобритании. Подают рыбу, официант подсовывает Хрущеву нож. После обеда Хрущев наедине с Булганиным делится впечатлениями: «Ты видишь, Коля, какие коварные провокаторы — думали, я не знаю, что рыбу нельзя резать ножом!» — «Да нет, Никита, он тебе нож подсовывал, чтобы ты соль не брал пальцами!»
Сейчас уже позабылось, что именно при Хрущеве стали возможны зарубежные туристические поездки для простых граждан, правда, под неусыпным оком руководителя группы и непременного члена группы «в гражданском». Несмотря на это, все больше советский людей наглядно созерцали, как «загнивает Запад», добавляя: «Но зато как пахнет...»
Смерть Сталина вызвала в 1953 году «уличные беспорядки» в восточном Берлине, раздавленные советскими танками. А на развенчание «культа личности» страны народной демократии — Польша и Венгрия — ответили осенью 1956 года массовыми беспорядками, которые в Будапеште приобрели особенно острый характер вооруженного восстания, так же жестоко подавленного советскими войсками. Мой ровесник имел за это боевой орден Красного Знамени — в его танк кто-то швырнул с балкона горшок с цветами, а они бахнули по этому балкону из орудия...
Руководимый Хрущевым СССР старался всячески демонстрировать отход от сталинщины — и когда на экраны вышел кинофильм «Карнавальная ночь», где талантливый Игорь Ильинский высмеивал горе-руководителя советского типа; и когда в августе 1957 года в Москве состоялся Всемирный фестиваль молодежи и студентов. Это тогда у нас впервые покрасили грузовые автомашины в голубой, а не в защитный цвет, а парковые скамейки — в разные цвета и один за другим создавались джаз-оркестры, запрещенные в годы холодной войны.
Огромное политическое значение для демонстрации военного могущества СССР имел удачный запуск первого космического спутника Земли, осуществленный 1 октября 1957 года. Страна жила в приподнятом ожидании новостей, перемен к лучшему. И они происходили. Даже в мелочах. Кроме единственного на весь Киев молочного магазина на углу улиц Франко и Богдана Хмельницкого, открылись десятки новых. На углу Прорезной и Пушкинской засияли неоновые вывески: «Украинская колбаса» и «Украинская ряженка», на Крещатике — «Парное молоко». В гастрономах шампанское шло на разлив. А колхозников Киевщины в воскресенье возили грузовиками в столичные театры; в другой раз, продав все привезенное на базар, колхозники с удовольствием покупали киевские «бітони», а в базарном лотке — «городской» деликатес — ливерную колбасу по 40 копеек за кило.
Хрущев, по извечной московской ментальности, никогда не забывал о роли и значении Украины для России. В мае 1959 года он прибыл в Киев — вручить Украине второй орден Ленина (первый Москва дала по случаю 300-летия так называемого воссоединения Украины с Россией, хотя в Георгиевском зале Кремля золотом написано «Присоединение Малороссии»! В который раз власть вывела тысячи киевлян на улицы, чтобы приветствовать Хрущева в том же открытом ЗИС-110. Выводили всегда на два-три часа раньше, и люди должны были томиться на солнце под неусыпным оком директора и парторга.
В сентябре 1959 года Хрущев вместе с Ниной Петровной осуществил незабываемый официальный визит в США в мощном турбовинтовом Ту-114. Разумеется, Запад должен был понять, что это — гражданский вариант стратегического бомбардировщика дальнего действия. Визиту предшествовала посадка на Луне советской космической ракеты. Состоялись знаменитое выступление Хрущева на пленарном заседании Генеральной Ассамблеи ООН — с предложениями разоружения, встреча с фермером-кукурузоводом Гарстом, показ «Канкана» и Фрэнка Синатры в Голливуде. Хрущева тогда поразили американские столовые самообслуживания, и в СССР было широко внедрено и это новшество.
А «оттепель» — столь обнадеживающая, прежде всего для интеллигенции, —продолжалась. 1 января 1960 года газеты вышли с дружескими шаржами на Никиту Хрущева: в Москве — художника Бориса Ефимова, в Киеве — Абрама Резниченко. На рисунках Хрущев приглашал западных лидеров за стол переговоров, «по-шахтерски» долбил ледяную холодную войну отбойным молотком. Это была неслыханная смелость, понятное дело, разрешенная свыше. Был такой анекдот: американский президент и наш лидер решили посоревноваться в скачках. Западные СМИ мгновенно сообщили, что победил президент США. Только через неделю ТАСС сообщило, что «на днях состоялись скачки между Н.Хрущевым и президентом США. Советский лидер пришел вторым, президент США — предпоследним!»
1961 год начался для Киева трагически: в понедельник 13 марта огромные массы жидкого лесса, закачиваемого из сырецких глиняных карьеров в Бабий Яр с целью его уничтожения, прорвали плотину и затопили часть Куреневки. Погибло полторы тысячи людей, а официоз назвал в десять раз меньшее количество. Еще продолжались работы по расчистке от ила, еще находили тела жертв, а тут другая новость облетела планету: 12 апреля человеком осуществлен первый космический полет. Это был старший лейтенант Юрий Гагарин. Приземлился он майором. Хрущев радовался как ребенок!
22 июня 1961 года, по случаю 20-летия начала Великой Отечественной войны, Хрущев появился на экранах телевизоров в погонах генерал-лейтенанта, а Киев был награжден вторым орденом Ленина и назван городом-героем, первым после войны и пятым — после Одессы, Севастополя, Ленинграда и Сталинграда. Учреждена медаль «За оборону Киева». Указы подписал председатель Президиума Верховного Совета СССР Леонид Брежнев. С того времени началась эпопея бесконечных наград, продолжающаяся по сей день — уже в независимой Украине.
Но было и другое: налог на фруктовые деревья — и людей вынуждены были вырубать яблони и груши. Был хрущевский призыв: «Догнать Америку по производству мяса и масла на душу населения!» А в ответ — массовые беспорядки в Новочеркасске, когда 2 июня 1962 года рабочие вышли на улицы с красными знаменами и лозунгами: «Мясо, масло, повышение зарплаты!» Демонстрацию расстреляли, а «мятежников» подвергли суровому наказанию.
Хрущев бросил очередной лозунг: «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!» А поколение смеялось, правда, в кулак.
Следующий всплеск агитвранья сопровождал так называемый Карибский кризис: СССР пытался использовать Кубу как ракетную базу, подсунутую под самый «нос» США. Советские СМИ сообщали, что на Кубу идут комбайны, а западная пресса публиковала аэроснимки, как на Кубе монтируют советские ракеты, а на аэродромах стоят советские бомбардировщики Ил-28, способные нести ядерные заряды. Вот-вот могла вспыхнуть третья мировая война — ядерная, бескомпромиссная, губительная для всей Земли. К счастью, у президента Джона Кеннеди и у Никиты Хрущева хватило здравого смысла, чтобы прийти к взаимопониманию.
Из каждой зарубежной поездки Хрущев привозил какую-нибудь новинку. Пролетая над городами Западной Европы ночью, он обратил внимание, что улицы ярко освещены, а фонарей не видно. Ему объяснили, что фонари светят вниз, а не ввысь, как у нас — по отжившему принципу свечки. Началось массовое переоборудование уличных фонарей. В другой раз, уже незадолго до конца его правления, Хрущев обратил внимание, что свежие овощи в Дании транспортируют во вместительных контейнерах. Началась массовая контейнеризация и у нас — действует и по сей день!
Особенно непростые отношения постепенно складывались у советского лидера с творческой интеллигенцией. Все шло хорошо, когда на Всемирном конкурсе пианистов в Москве первую награду получил американец Ван Клайберн. Красиво, интеллигентно и вовремя рассказал о Великобритании прославленный кукловод Сергей Образцов. Интересной и популярной сделал газету «Известия» Алексей Аджубей — зять Хрущева (говорили: «Не имей сто рублей, а женись, как Аджубей!»). Выступил с «Одним днем Ивана Денисовича» Александр Солженицын, а Евгений Евтушенко — с «Бабьим Яром». Но когда Хрущева пригласили на художественную выставку в Москве, у него вызвали страшное негодование произведения «абстракционистов». Потом была разгромная встреча с творческой интеллигенцией: досталось и художникам, и скульпторам, и поэтам. Так надвигался кризис доверия. Прибавлялись и поступки, за которые приходилось краснеть всей стране, — и когда Героями Советского Союза становились лидеры далеких стран, и когда по трибуне ООН стучал первый ботинок Страны Советов. Уже и анекдоты пошли один другого круче. Говорили, что при Ленине было как в метро: один ведет, вокруг темно, впереди свет; при Сталине было как в трамвае: один ведет, половина сидит, половина дрожит; а при Хрущеве — как в самолете: один ведет, а всех тошнит и никуда не деться! Значит, тошнило и верхи, и низы. Тогда власть использовала испытанный еще тридцать лет назад — в 1933 году — прием: в 1963-м в городах не стало хлеба. Как-то «ко времени» произошла засуха. Диетикам в арсенальской столовой давали на обед по половинке белого батона, а в киевских магазинах исчезло даже печенье. Так продолжалось год, недовольство росло.
В октябре 1964 года в Киеве, в выставочном зале на Институтской, готовилась юбилейная, к
20-летию освобождения Украины от гитлеровской оккупации, художественная выставка. Незадолго до открытия высокая комиссия в последний раз осматривала экспозицию. Ее открывала скульптура генерал-лейтенанта Хрущева. Руководитель комиссии обратил внимание автора-скульптора на то, что нужно немного смягчить улыбку в уголках рта выдающегося руководителя, дескать, «у него же такая ласковая, милая улыбка», и немного расширить шинель, чтобы этому герою «свободнее дышалось». Автор скульптуры почтительно записывал «ценные указания».
13 октября 1964 года на верхней террасе Владимирской горки торжественно открыли камень — в память о том, что здесь будет сооружен мемориал «Украина в Великой Отечественной войне», в которой столь выдающуюся роль сыграл «Наш дорогой Никита Сергеевич» (под таким названием в ту весну к 70-летию Хрущева вышел документальный фильм). А на следующий день — на Покров — мир услышал, что состоялся пленум ЦК, избравший первым секретарем ЦК Леонида Брежнева — вместо Никиты Хрущева. С того времени имя последнего на долгие годы исчезло. В тот же день в магазинах появился белый хлеб: чернобровый «наследник престола» сумел за одну ночь посеять, собрать, обмолотить, смолоть, выпечь и завезти в магазины красивый белый хлеб!
А по выставочному залу на Институтской снова прошлась комиссия в том же составе. На фигуру при входе, не поднимая глаз, махнули рукой: «Убрать!»
Дошло до того, что на фото, посвященных освобождению Киева 6 ноября 1943 года, где повсюду был Хрущев, его изображение вырезали. Очень хотелось избавиться от воспоминаний о «кукурузнике».
А 14 сентября 1971 года в нижнем уголке первой полосы газеты «Известия» появилась маленькая заметочка без заголовка: «Центральный Комитет КПСС и Совет Министров СССР с прискорбием извещают, что 11 сентября 1971 года после тяжелой, продолжительной болезни на 78 году жизни скончался бывший первый секретарь ЦК КПСС и председатель Совета Министров СССР, персональный пенсионер Никита Сергеевич Хрущев».
Поскупились прибавить к «прискорбию» — «глубокое», не пожелали выразить сочувствие родным и близким покойника и вообще сообщили о смерти уже после похорон. А что же народ, за счастье которого так искренне болел всей душой Никита Сергеевич Хрущев? А ничего! Хрущиком обозвал. Sic transit gloria mundi! — Так проходит мирская слава, говорили в Риме.