В обществе, в котором мы жили раньше, об этих семьях говорили чаще и — во всяком случае, на бумаге — внимания им уделяли, кажется, больше. Но именно тогда выработалось специфическое к ним отношение, наиболее ярко проявлявшееся в прессе: в благополучных случаях — растроганное сюсюканье типа «семь радостей» или «восемь солнышек», а в критических ситуациях, не церемонясь, так и утверждали: неблагополучная, дескать, семья — т.к. многодетная...
Многодетная — многобедная. Знак равенства между этими понятиями поставило еще прежнее наше государство. Железным занавесом отгороженные от иного — капиталистического — мира, мы как- то не очень замечали, что там семьи с четырьмя-пятью детьми — довольно распространенное явление, как и вполне достойное благосостояние подобной семьи. У нас же и маму с тремя детьми провожали удивленными взглядами: «Ты посмотри, и нормально одеты...» Никогда не забуду счастливого инспектора облуно, докладывавшего начальству об отправке на съезд многодетных матери десяти детей, работавшей дояркой в колхозе: «Все в порядке! Костюм сшили за счет колхоза, с пальто райпотребсоюз помог, а сапоги выпросил здесь, в Хмельницком, на базе...»
Но главное — тогда были заложены основы едва скрываемого общественного пренебрежительного отношения к таким семьям: «Нечего нищету плодить». И загляните, если желаете, в статистические справочники: уже с 60-х в европейских республиках СССР стали не просто преобладать, а определенно доминировать семьи с одним или двумя детьми. До конца века ситуация не то что не изменилась — стала тенденцией. А пренебрежительная фраза о «нищете» за последние десять лет превратилась в суровую правду жизни.
Как хорошо, что обо всем этом пока ничего не знает маленькая Оленька. Она сладко спит посреди хаты в колыбели, которая баюкала трех ее старших сестричек и братика. Не всем, правда, так везло, как ей — раскачивать кроватку до года и четырех месяцев. Старшие дочери родились в семье Малиновских друг за дружкой: сперва Леся, потом Люба, немного спустя — Маринка. Ох, как хотелось отцу иметь в этом бабьем царстве хоть одного мужика! И на свет появился Сашко. Но кто знает, чего было больше при его рождении — радости или боли: вследствие родовой травмы мальчика разбил левосторонний паралич. На коленях молила Бога семилетняя Леся, чтобы помог братику выжить. Не выходила из больниц мама: в крохотном тельце сыночка в те дни для нее сосредоточилось счастье всего мира. И услышало небо детские молитвы и сжалилось над материнскими слезами: выходили-таки малыша. Лечение, уход, массажи, физические упражнения сделали свое: Сашко сейчас гоняет, как и все его ровесники. Вот только рука все равно не слушается как следует.
Как справлялась со своей большой семьей маленькая, хрупкая Жанна, она не рассказывает. Выскочила замуж рано, в семнадцать лет. Владимир на восемь лет старше ее — было в кого влюбиться, на кого опереться! Его мать, Мария Александровна, приняла невестку как родную. И хотя видела, как дом с каждым годом становится теснее, в дела молодой семьи не вмешивалась: хватит того, что Володя у нее единственный, так пускай хоть у его детей будет семья! А Жанна от этого все же очень страдала, особенно когда почувствовала, что на свет просится еще одна жизнь. Господи, в такие тяжелые времена, такие неопределенные — и решиться на пятого? В ее-то годы (тогда — 32. — Авт.) Когда в семье уже такие взрослые дети. Почему-то именно осуждения старших дочерей Жанна боялась больше всего. И, краснея и заикаясь, все же спросила их, что делать. «Мама, ты что? — даже возмутились дети. — Пусть будет!» Огород — гектар двадцать соток — полностью перешел на их плечи, усадьба — тоже. Угождали маме, как могли, крутились-вертелись, чтобы хоть как-то помочь. В Дякове хозяйство специфическое — в ведении Министерства обороны, и проблемы, и нужда как и всюду. Выписали Жанне в счет зарплаты телочку. За ту телочку и родила она Олечку.
Как теперь радуются младшей дочери — не передать. Леся даже стихи о сестричке пишет. «Мама, ты представляешь, если бы ее у нас не было?» — изредка возвращаются к тому давнему разговору, любуясь самой маленькой сестричкой. А эта маленькая беляночка — смышленая и хитрая, не иначе, в старших пошла. Все они в школе хорошо учатся, Люба закончила девять классов на «отлично». В среднюю школу они с Лесей ходят в соседнее село, Мирутин. Хоть и чужая, считай, школа, но Леся в прошлом году стала там «Мисс школа-99». А вся их семья названа «Семьей года» в Славутском районе. Очаровали всех их вышивки — рушники, наволочки, салфетки. Леся даже икону вышила и к ней написала стихотворение — простые, возможно, и наивные еще слова о равенстве всех людей перед Богом, о его равной ко всем любви...
Не знаю, чувствуют ли они это в своей жизни на самом деле. Но что это помогает им жить — однозначно. В прошлом году Леся, попав в районную больницу, узнала жуткую вещь: у нее нет левой почки. Обследование в Ривном подтвердило вывод славутских врачей, и девочка замкнулась в черном отчаянии. Как семья вытягивала ее — знает лишь она. Но ребенок отошел, отогрелся любовью родных. Вот только мечта появилась у девочки: стать медиком. Где, за что — Малиновские не представляют. А Леся упрямо подогревает свою мечту надеждой. Чем же еще? В сельской хате только и мебели, что кровати, да только и роскоши, что рушники вышитые. «Кто я? — горько спрашивает сам себя Владимир, классный механизатор, и безнадежно машет рукой: — Ноль!» Две тысячи гривен задолжало ему хозяйство, а когда отдаст — неизвестно. «Хотя бы жеребенка в счет долга дали», — вслух размышляет Жанна.
Был бы конь в хозяйстве — можно было бы еще земли взять: дают же до двух гектаров. На имеющемся сейчас гектаре выращивают Малиновские все: и картофель, и овощи, и пшеницу сеют — скосят потом, обмолотят, смелют — вот и мука есть, будет из чего вареники лепить. И «белую свеклу» — сахарную то есть — тоже сеют, сдают урожай на завод — получают сахар. Натуральное хозяйство — в завершенном, можно сказать, виде. Живут с мозолей. «Ну не могу я просить, — виновато признается Жанна. — Да и что просить? Мне еще 142 гривни декретных до сих пор не отдали. Пришла как-то в контору и слышу за спиной: «Понаделают детей — и ходят, просят!» Но я же за своим, этими двумя руками заработанным, пришла!»
Правда, выплачивают пенсию на Сашка. И на остальных детей дают государственную помощь — по 7 гривен 40 копеек в месяц. Помощь, правда, надолго задержалась — из-за очередной справки. Хорошо хоть председатель сельсовета — одноклассница Жанны, сама справку выпишет, сама и в район отвезет.
Председатель сельсовета — Наталья Кондратюк, ей бы моделью работать, а не в сельсовете! — сама мать двоих детей, старается чем может помочь многодетным семьям. «У нас все такие семьи, как Малиновские, — работящие, добрые, умные. На 709 человек населения — 16 многодетных семей, и ни об одной вы не услышите плохого слова. Вот только жизни нашей — не позавидуешь...»
Славутский район — северный, волынский, грунты здесь песчаные, края богатыми никогда не были. Разве что на детей. Из 5723 семей, живущих в районе, 750 — многодетные. Правда, в основном в семьях по три-пять детей. Только в 59-и воспитывается от шести до десяти детей, а больше десяти — только в двух. Славутчина, почитай, самая многодетная на Хмельнитчине. И дело здесь не в религиозных канонах (как правило, это обычные семьи, воспитанные не столько церковью, сколько советским атеизмом) и даже не в семейных традициях.
Даже тяжело определить, в чем, собственно, причина. Возможно, там, в глубинке, больше сохранилось любви? Должно же что-то компенсировать отсутствие этой любви на верхушке государственной иерархии, откуда не видны ни мечты шестнадцатилетней Леси, ни мужество девятилетнего Сашка, ни трудолюбие тринадцатилетней Маринки, ни способности пятнадцатилетней Любы, ни самоотверженности тридцатипятилетней Жанны, сорокатрехлетнего Владимира и матери их, семидесятитрехлетней Марии Александровны?