Скучен русский фашизм, уныл и скучен. Впрочем, как и всякий другой. Но это варево, замешанное на дрожжах антисемитизма, чрезвычайно опасно. Когда по телевизору демонстрировали наглые «открове-ния» А.Веденкина, темной лошадки секретных служб, правой руки фюрера Баркашова, экономического советника Жириновского, помощника выбросившегося из окна главного финансиста КПСС Кручины, стало ясно, что фашизм уже рядом. Правда, на удивление гладкий комсомольско-секретарской гладкостью Веденкин несколько перегнул палку, бахвалясь самолично пустить пулю в затылок депутатам Ковалеву и Юшенкову. Он явно слишком высунулся, переиграл, перехвалил Баркашова и вскоре последовала «коррекция». Некое таинственное спецподразделение захватывает штаб Русского Национального Единства, укладывает всех «соратников» на пол, заковывает их в кандалы и требует от Баркашова извинений перед евреями, объявляя себя боевой антифашистской организацией. Под дулом автомата фюрер начинает сдавать своих людей. Все это пишется на пленку и впоследствии распространяется в печати. При этом происходит характерный диалог (мат мы опускаем):
— Так, вот ты, встань!
— Я?
— Да, ты. Встань, иди сюда. В кабинет к себе. Садись. Мы антифашистская организация. Ты должен просить сейчас прощения у всех евреев... у всех евреев... У всех национальностей должен просить прощения сейчас!
— Так у евреев (насмешливо) или у всех национальностей?
— У всех национальностей, кого ты обидел.
— За что просить-то?
— За что? Не за что, что ли?! Ты фашист, ексель-моксель!
— Нет, я не фашист...
— Ты — фашист!
— Я русский человек.
— Ты фашист! Проси прощения! Быстро! (к баркашовской шее припадает ствол автомата).
— Прошу прощения... за что?
— У евреев, арабов, негров. У всех — быстро!!!
— У евреев, арабов, негров прошу прощения.
— За то, что ты... Улыбку давай! За то, что ты их постоянно притесняешь и всячески оскорбляешь. Евреев... Говоришь, кругом одни евреи. И что все беды от евреев.
— Во-первых, я так не говорил (в висок снова упирается ствол автомата)...
— Быстро!
— Прошу прощения.
— Теперь быстро, в двух словах расскажи про Веденкина. Кто такой Веденкин?
— Ну, убери ствол...
— Быстро! Бегом! Где Веденкина найти?
— Веденкин — сотрудник ФСК.
— Где его офис? Один сюда, ко мне. (В лицо Баркашову упирается ТТ.)
— Веденкин в пансионате Куркино.
— Так, еще раз прощеньица у евреев.
— Прошу прощения, если кто-то расценил мои высказывания как оскорбления. У всех людей еврейской и негритянской национальности.
— Где Веденкин живет? Как туда доехать?
— Поселок Новые Химки. От поселка, значит, поворот налево и направо... Ну, это цековские дома... Я только одно могу сказать, мужики, он ко мне отношения не имеет. Это ФСКашный агент...
— Это твой агент! Мы по телевизору все видели, все слышали!
— Мужики, надо спокойнее...
— Я тебе башку сейчас прострелю, фашист, гад!!!
— Его агентура ФСК охраняет...
— А чего ты говоришь, что он нас..ал тебе?
— Он нас..ал мне тем, что вот эти высказывания допустил. Между прочим, я вообще был возмущен.
— Какие высказывания?
— То, что сказал убить Ковалева там... Потом этого самого, Юшенкова...
— Вася, всех в наручники положили?
— Всех.
— Все. Собираемся. Сбор. Уход...
Трудно поверить, что с Баркашовым разбирались антифашисты. Язык выдает почерк спецслужб. Веденкин слишком крепко наследил, слишком не ко времени. Надо слегка пугануть ребяток, сделать реверанс в сторону Запада. Вообще, тише, тише. Вот когда все окончательно будет готово, тогда... Так или примерно так следует переводить этот диалог. В целом же, хотим мы этого или не хотим, признаем или отрицаем, антисемитизм — неотъемлемое, корневое, необходимейшее, единящее звено.
Увы! Народы охотнее единятся ненавистью, нежели любовью. Чужак (а еврей — классический чужак) им необходим как мальчик для битья, в котором изживаются все горечи и невзгоды. Русский народ, действительно, полной мерой хлебнул и того, и другого. И он, ленивый и вялый в обыденной своей жизни, строясь в колонны ненависти, заряжается невиданной энергией зла. Недаром глубокий русский мыслитель и славянофил Константин Леонтьев прозревал, что «предназначение России окончить историю, погубив человечество». Дай-то Бог, чтобы этого не случилось.