Диагноз: паранойя
В 1996 году в США появилась книга ирландского писателя Глена Мида «Снежный волк». Книга о Сталине, главным образом об обстоятельствах его кончины. Меня в ней заинтересовала не эта очередная версия. Сколько их уже было за последние почти полстолетия! Заинтриговало само название книги. Как оказалось, оно было связано с тем, что Сталин с некоторых пор проявлял особый, просто маниакальный интерес к волкам. Так, за несколько недель до своей кончины, во время встречи с послом Индии в СССР К. Меноном он обронил несколько фраз, повергших дипломата в панику. Ведь тот превосходно знал, что у Сталина случайных высказываний, как правило, не бывает. За каждым словом непременно что-то стоит. Чаще всего действие, с самыми непредсказуемыми, нередко трагическими последствиями. Учитывая же напряженное положение в стране в связи с очередной волной арестов и роящимися слухами о возможных грядущих переменах в руководстве страной и партией, такое восприятие сталинских слов было вполне естественным. Тем более что непрестанно рисуя во время той встречи красным карандашом волчьи морды с ощерившимися пастями, он вдруг промолвил: «Волк рыскает в поисках моей крови. Надо уничтожить волков». И после небольшой паузы, словно развивая эту мысль, добавил, что, мол, русские крестьяне знали, что делать с волками, — они их уничтожали. Об этом же писал в свое время и известный американский журналист Гарисон Солсбери, который много лет прокорреспонденствовал в Москве и неоднократно встречался со Сталиным. О том же, несомненно болезненном, пристрастии отца к ощерившимся волчьим мордам потом вспоминала и Светлана Аллилуева. И она несказанно была удивлена, что её отец во время последних их встреч непрестанно, почти механически, рисовал волчьи оскалы с длиннющими острыми зубами. Более того, рассказал ей, что приказывал охране держать печи раскаленными добела. Дескать, только огонь, только открытое пламя может отогнать голодные волчьи стаи.
Собственно говоря, следовало ли особо удивляться? Ведь ни для кого из осведомленных людей не было секретом, что Сталин тяжело болен. На его поступках сказывались маниакальная подозрительность, постоянные перепады настроения, беспричинные вспышки гнева. Он страдал мучительной невралгией и непрестанной бессонницей. К тому же был физическим уродом: полупарализованная сохнущая левая рука — последствие неизлечимой генетической болезни Эрба, сросшиеся пальцы левой ноги. Еще в 1927 году известный ленинградский психиатр В.Бехтерев впервые констатировал: у вождя серьезный психический недуг. Обследовав Сталина, он поставил ужаснувший его диагноз: паранойя. Придя в гостиницу, сообщил об этом своему ассистенту. А вскоре неожиданно скончался при весьма загадочных обстоятельствах в своем московском гостиничном номере.
Почти через шестьдесят лет этот диагноз был подтвержден советским психиатром Е.Личко. С интересными уточнениями цикличности её проявления. Это давало возможность увязать обострения болезни с наиболее трагическими событиями в стране. Но и это еще не все. Примерно в это же время увидела свет книга «Stalin’s Doctor — Stalin’s Nurse» Наталии Романо-Петровой, бежавшей на Запад бывшей ближайшей сотрудницы профессора Д.Плетнева, который много лет наблюдал Сталина. Его уничтожили в годы великого террора. В основе той книги были заметки самого профессора, которые чудом удалось спасти еще в тридцатые годы. Так вот, оказалось, что и Д.Плетнев, независимо от В.Бехтерева, совершенно однозначно определил у Сталина паранойю. В самой обостренной форме. «Он страдал только двумя расстройствами: мегаломанией (манией величия) и манией преследования, — писал профессор. — Сталин обладал ...> слабостью и трусостью зайца». Кстати заметить, именно трусость отмечал тоже бежавший на Запад бывший многолетний секретарь Сталина Борис Баженов в своей книге «Я был секретарем Сталина».
Страх смерти буквально сковывал Сталина. Он запрещал не то что говорить, даже намекать на смерть в разговорах с ним. Ощущая себя человекобогом, он с фанатичной одержимостью жаждал любой ценой прожить Мафусаилов век. Потому-то щедро финансировал все исследования, связанные с продлением жизни, к примеру эксперименты академика А.Богомольца, веря, что созданная тем чудодейственная сыворотка поможет ему дожить до библейского возраста.
Но вместе с тем, как писал известный психиатр Алан Буллюк, у Сталина не было органического психического заболевания по типу истинной шизофрении. У него наблюдалась несомненная параноидальная структура личности. И именно этим объяснялись все его действия. С точки зрения современной психиатрии, как это уточнял профессор Антон Ноймайр, у подобных людей чаще всего имеется «сформировавшаяся и непоколебимая система бредовых идей». Мало того, констатировал тот же А.Ноймайр, долгие годы посвятивший изучению болезней исторически значимых личностей, в том числе и Сталина, «характерными признаками такой параноидальности наряду с манией власти и манией преследования является и мания величия». Что по его определению — «маниакальное величие духа».
Но вот ведь что самое любопытное: тщательно анализируя психическое нездоровье вождя, именитые ученые обходили то, что способствовало развитию природного недуга в катастрофическое для миллионов людей заболевание. По непонятной причине они проигнорировали внешние силы, их методику обострения опаснейшей для общества сталинской хвори. Те силы, которые, зная о его болезни, во имя достижения своих целей вынуждали его быть постоянно в напряжении, постоянно под их влиянием. А значит, быть по сути дела хозяевами жизни в стране.
В мире издана масса литературы, исследующей психику Сталина. И не случайно. Ведь волею судеб он был личностью, предопределившей глобальные исторические процессы ХХ столетия. И добавить что-либо новое к исследованиям известнейших психиатров мне не под силу. Не моя это профессия. Но этот психиатрический экскурс отнюдь не случаен. В нем таится разгадка всего того, о чем пойдет речь дальше.
Речь о тех, кого и нынешние красно-коричневые поскребыши большевизма с нескрываемой гордостью называют чекистами. Именно они, чекисты, вкусив сладость безнаказанного всевластия в революционные и первые послереволюционные годы, не хотели поступаться достигнутым. И превосходно осознавали, что, только превратясь из преторианской гвардии партии в подручных самого генсека, самого Сталина, они смогут достичь своей цели. Ведь в руководстве страны было ещё немало тех, кто был бы не прочь укоротить им руки. Не партия, а они должны были стать определяющей силой общества. Тем паче, политика партии ни в коей мере не расходилась с их принципами. А все эти железнофеликсовские байки о «чистых руках, холодных головах и горячих сердцах», как и прочие большевистские демагогические всхлипывания, вызывали у них только улыбку. Главное же — их цели совпадали с целями набиравшего силу диктатора. Значит, нужно было сделать все возможное, чтобы быть необходимым ему. И только ему. Пользоваться его безграничным доверием. А для этого, зная о его недуге, следовало то и дело распалять в его болезненном воображении бесконечные страхи опасностей покушений на него, от которых уберечь его могут только они. Его верные паладины.
Охота на призраков
И чекистам, и сталинскому ближайшему окружению хорошо была ведома его болезненная мнительность, патологические страхи. Битва за партийный престол все время шла не на жизнь, а на смерть. Бехтеревский диагноз не был для них неожиданностью. И по мере того как Сталин набирал силу в руководстве страной, они делали все возможное, дабы изолировать его от нежелательных контактов с их действительными или предполагаемыми конкурентами. Они все время нагнетали страхи покушений. Без устали играя на этом. Именно это могло стать залогом их карьер. Между чекистами и партийными иерархами шла постоянная борьба на опережение. Кто кого. И не многим ведомо, что 18 ноября 1931 года руководство партии и страны приняло чудовищное по своему идиотизму решение: «запретить пешие хождения т.Сталина по Москве». Поводом же стало несостоявшееся покушение на вождя, которое якобы произошло за день до этого.
Дело в том, что на территорию СССР якобы со шпионским заданием английской разведки проник некий Огарев. Естественно, — а как же иначе! — с первых же шагов он был под неусыпным контролем доблестных чекистов. Они привезли его в Москву. Разместили на конспиративной квартире. Приставили к нему своего агента, который глаз с него не спускал. И вот в тот злополучный день Огарев вместе с агентом ОГПУ вышел на прогулку. На Ильинке, в 15 часов 25 минут, возле дома №5/2 они нос к носу столкнулись с невысоким человеком в заячьем треухе. Это был сам Сталин. Правда, как известно, тот не мог быть один. При нем неотступно находился его личный телохранитель Н.Власик. Но это так, детали. Конечно же, вражина тут же выхватил револьвер, чтобы покончить с вождем. Но не тут-то было. Доблестный чекист, приставленный к нему, в мгновение ока скрутил террориста. Отволок на Лубянку. Благо, до неё рукой было подать. Там Огарева допросили. Как положено, сфотографировали. И, как оказалось, не только для уголовного дела.
Судя по всему, сам Сталин той попытки покушения не заметил. И узнал об отвращенной славными чекистами непоправимой беде только из докладной записки №40919 за подписью зампреда ОГПУ И.Акулова. Кстати заметить, к той же записке почему-то была приложена фотография Огарева. Зачем? Не знаю. Наверное, на память вождю...
Так началась атака чекистов на психику Сталина. То и дело на маршрутах его следования из Кремля на кунцевскую дачу стали обнаруживать заложенные взрывные устройства. Начальник его личной охраны Н.Власик распорядился по всем возможным маршрутам передвижения Сталина на дачу постоянно держать усиленную охрану. Главным образом в штатском. Никто в Кремле до последнего момента не знал, в какую из пяти автомашин сядет Сталин для поездки в Кунцево, по какому маршруту будет следовать кортеж. Распоряжения отдавал он сам. Только тогда, когда садился в машину.
И как нельзя кстати пришлось убийство С.Кирова. Психоз достиг апогея. Ведь если недруги посягнули на жизнь «второго лица партии», то теперь несомненно очередь за «первым». За самим Сталиным. Остановка была только за заговором, который, конечно же, бдительным чекистам следовало упредить. Еще лилась кровь невинных людей, которых сделали участниками антикировского сговора, а в Москве уже раскручивалось «Кремлевское дело». Возникло оно в самом начале 1935 года. Поводом стало «разоблачение» якобы существовавшего в самом Кремле заговора служащих ЦИК СССР, работников комендатуры, охраны и прочая, которые «готовили покушение на т.Сталина». И это при том, что практически каждый из них мог хоть сто раз свести с ним счеты. Тем не менее, как гром среди ясного неба, в июне того же года на Пленуме ЦК ВКП(б) прозвучал доклад будущего наркома внутренних дел, а в то время секретаря ЦК Н.Ежова «О служебном аппарате Секретариата ЦИК СССР и товарище А.Енукидзе».Члены ЦК и вся страна узнали, что из-за попустительства патологического развратника и сексуального извращенца, как его именовали в докладе, секретаря ЦИК А.Енукидзе в Кремле была создана целая сеть террористических групп. Главным организатором и вдохновителем этого был заклятый враг Сталина, его недавний соратник Л.Каменев. Кстати, находящийся в заключении по делам «Союза марксистов-ленинцев» и «Московского центра». Енукидзе, еще недавно ближайший друг Сталина, с позором был изгнан из состава ЦК, исключен из партии. А через месяц после того пленума начались закрытые заседания Военной коллегии Верховного суда СССР. Всего по этому делу было осуждено 110 человек. Тридцать — Военной коллегией Верховного суда. И восемьдесят — Особым совещанием при НКВД СССР. Собственно говоря, между этими судилищами разницы не было никакой. В том и другом случае судебные заседания проходили без участия государственного обвинения, тем паче защитников. Смертных приговоров было вынесено два: секретарю для поручений коменданта Кремля А.Синелобову и начальнику отделения разведуправления РККА М.Чернявскому. Остальным достались различные сроки тюрьмы, концлагерей и ссылок. Среди них было одиннадцать уборщиц, швейцаров и телефонисток правительственных зданий, восемнадцать сотрудников правительственной библиотеки, шесть сотрудников техсекретариата ЦИК, шестнадцать военнослужащих кремлевской охраны, сорок восемь дворников, плотников и других рабочих кремлевской обслуги, шесть домохозяек...
Самым непревзойденным мастером организации лжепокушений несомненно был Лаврентий Берия. Это он никому не передоверял. Делал все сам. Не жалея живота своего, уберегал вождя от «неминуемых смертей». Так было, к примеру, когда подготовленный им грузинский чекист с пистолетом, заряженным холостыми патронами, выскочил из засады на пути движения сталинской автомашины к даче на озере Рица. Охрана и бровью не успела повести, как доблестный Берия не только прикрыл своей грудью вождя, но и, стремительно выхватив пистолет, разрядил его в «террориста». Естественно, не холостыми. В другой раз был еще изобретательней. Известно, что дача Сталина находилась в устье реки Лашупсе, впадающей в живописнейшее озеро Рица. Дорога к ней пролегала через горы. На пути приходилось преодолевать несколько мостов, перекинутых над горными реками. В один из сталинских приездов на отдых, в 1933 году, кавалькада из пяти бронированных автомашин, как обычно, двигалась к даче. В первой была охрана. Во второй — сам Сталин. В третьей — Л.Берия с наркомом внутренних дел Грузии С.Гоглидзе. В четвертой — обслуга. И в замыкающей — снова охрана. На полпути, едва миновали очередной мост у впадения реки Гегги в Бзыбь, Берия внезапно остановил кортеж. Подошел к сталинской машине и попросил вождя пересесть в предпоследнюю, четвертую, машину. Сталина эта рокировка, конечно же, не могла не заинтересовать. В ответ услыхал, что у Берии появились какие-то тревожные предчувствия.
Все произошло как по заказу. Благополучно миновали еще один мост. А вот на следующем «тяжелые предчувствия» Берии оправдались сполна. Первая машина проскочила. Но едва вторая, в которой раньше ехал Сталин, появилась на мосту, как настил вздыбился. Мост рухнул. Тяжеленный лимузин полетел в воду, застряв меж громаднейших валунов. Тут же раздался взрыв. Правда, не очень сильный, но подхваченный горным эхо, многократно усиленный его раскатами, поверг всех в оцепенение. Первой пришла в себя охрана. Схватилась за оружие. Одни мгновенно оцепили сиятельную машину. Другие ринулись на поиски террористов. Тщетно. Никого не обнаружили.
Остается теряться в догадках, почему мост рухнул именно под второй машиной. И почему вообще он рухнул. Ведь после этого никакой экспертизы не произвели. Сваи, опоры, настил никто не исследовал. Фотографий места происшествия не сделали. Даже уголовного дела по факту покушения на Сталина не возбудили...
Но на этом в тот год череда покушений на Сталина в Абхазии не закончилась. Через несколько дней вождь возжелал совершить морскую прогулку на катере. Едва вышли в открытое море, как с берега раздались выстрелы. Берия, конечно же, ринулся прикрывать своей грудью патрона. Тут же незамедлительно приказал по радио начать поиски террористов. Искать долго не пришлось. Ими оказались... пограничники. Дело в том, что появление катера в охраняемой зоне не было оформлено соответствующим документом. И, в соответствии с инструкцией, командир отделения заставы «Пицунда» Лавров выстрелами вверх просигналил катеру требование немедленной остановки. Катер не реагировал. Пришлось повторить выстрелы. Предупредительные выстрелы.
Нарком С.Гоглидзе с подачи Л.Берии тут же сварганил дело о покушении. Конечно же, незамедлительно нашлись свидетели, которые дали необходимые показания. Командир отделения Лавров был отдан под трибунал. Ему грозил расстрел. Но из Москвы вмешался нарком Г.Ягода, и дело перевели в категорию разгильдяйства. Лаврову дали пять лет. Наказали и начальника заставы. Уволили из органов председателя ГПУ Абхазии. Но свои пять лет Лавров так и не отсидел. В 1937 году его доставили из лагеря в Тбилиси. Заново допросили с пристрастием. Изобличили как врага народа — террориста. Приговорили к расстрелу. Вскоре Берия оказался в Москве. Сначала первым замом «железного наркома». А спустя несколько месяцев заменил его на этом посту.
И вот тут-то и началось поистине массированное наступление на болезненно нестойкую психику диктатора. Накануне первомайского парада 1939 года на трибунах мавзолея обнаружили взрывное устройство. Все интенсивней стали находить мины на пути следования сталинского кортежа на кунцевскую дачу. Наконец, 3 февраля 1939 года невдалеке от сталинской дачи разгорелся настоящий ночной бой. Группа неизвестных террористов, примерно 10—15 человек, явно прошедших специальную подготовку, пыталась прорваться на дачу кремлевского затворника. В ту ночь более тридцати сотрудников охраны остались бездыханными лежать в подмосковном лесу. Оказалось, что пули, выпущенные неизвестными террористами в маскхалатах, были покрыты тончайшим слоем цианида. И даже самое безобидное касательное ранение вызывало мгновенную смерть.
Загадочное сражение окутали непроницаемой тайной. Не удалось установить количество нападавших. Никого из них живьем взять не удалось. Их трупы были куда-то отправлены. Потом один за другим стали таинственно исчезать и участники той перестрелки со стороны охраны. На любые упоминания о том ночном сражении было наложено строжайшее табу. А наступление на психику Сталина продолжалось. Ведь каждое предотвращение покушения не просто повышало авторитет чекистов в его глазах, но вознаграждалось орденами, всевозможными материальными благами. Так, в 1940 году они якобы предотвратили тщательно подготовленное японской разведкой покушение на Сталина во время его отдыха в Сочи. Идея и руководство якобы принадлежали перебежчику, бывшему начальнику Дальневосточного управления НКВД комиссару госбезопасности Генриху Люшкову. Потом, уже 6 ноября 1942 года, дезертировавший из Красной Армии Савелий Дмитриев в Москве, на Лобном месте, попытался открыть огонь по выезжавшей из Спасских ворот Кремля правительственной автомашине, надеясь, что в ней находится Сталин. Но то оказался автомобиль А.Микояна. Обошлось. И только в конце августа 1950 года в центральной прессе появилось небольшое сообщение: «Террорист Дмитриев был задержан на Красной площади 25 августа 1950 года, по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР он расстрелян».
Различных мистификаций подобного рода не счесть. И все же об одной не могу умолчать. Хотя бы в силу её живучести. Ведь чуть ли не каждый год какое-нибудь издание пишет об этом. Речь о так называемом «деле Таврина», направлявшегося в сентябре 1944 года в Москву по заданию РСХА, дабы совершить покушение на Сталина. Впервые об этом поведал в 1971 году московский журнал «Смена», опубликовав очерк Андрея Соболева «Сентябрь сорок четвертого». В нем живописалось о том, что 5 сентября 1944 года вблизи райцентра Караманова Смоленской области дорожным патрулем были задержаны некие П.Таврин и Л.Шилова, оказавшиеся немецкими шпионами-террористами. Они были арестованы. Во всем сознались. Правда, сомнительнейших деталей в том повествовании было превеликое множество. И неудивительно, что уже в 1976 году, публикуя свой очерк в «Воениздате», но уже под названием «Волки гибнут в капканах», автор от некоторых нелепиц отказался. Но и в первом, и во втором случае не преминул для вящей убедительности явить читателям фотографию Таврина в советской офицерской форме с высочайшими наградами рядом с его шефом — начальником восточного отдела РСХА оберштурмбаннфюрером Грейфе. К этому мы еще вернемся.
Наконец, в 1993 году третий номер журнала «Служба безопасности» разразился новыми документами по «делу Таврина», извлеченными якобы из секретных архивов советской госбезопасности. Но и они не внесли ясности. Достаточно сказать, что «сенсационные» «Спецсообщение о задержании агентов немецкой разведки Таврина и Шиловой» и «Протокол допроса Таврина Петра Ивановича» оказались... недатированными.
Не стану описывать, тем более детально анализировать опубликованную многократно фабулу этого дела. Остановлюсь лишь на нескольких моментах, со всей очевидностью показывающих не только мистификационный характер «дела», но и непрофессионализм его соорудивших бериевских выкормышей.
Начну с ареста шпионов. По одной версии, первой, их задержал дорожный патруль только потому, что обратил внимание на их сухую одежду, в то время как там, где они ехали, по их словам, всю ночь хлестал проливной дождь. По второй версии советская контрразведка была своевременно уведомлена прямо из логова врага и ждала их. И вновь две версии уведомления. Одна из Риги, где Таврин шил себе в секретном ателье СС специальное кожаное пальто с широченным правым рукавом, дабы прятать в нем устройство для стрельбы бронебойным мини-снарядом. Вторая версия прямо из Берлина, из РСХА. Оказывается, едва Кальтенбрунер принял окончательное решение о сроке и месте десантирования, как к хозяйке кабаре на окраине Берлина фрау Зайферт — советской разведчице с кодовым именем «Фрау» явился один из особо «доверенных сотрудников» некоего оберштурмбаннфюрера СС Хенгельгаума и обо всем доложил. И уже назавтра, ранним утром, начальник союзного «Смерша» генерал В.Абакумов читал расшифрованную радиограмму. Тем паче что именно он лично контролировал ход операции «Перехват».
Во всех публикациях сообщалось, что шпионская пара ехала на мотоцикле с коляской и везла с собой три чемодана. В соответствии с опубликованными «архивными материалами» позволю себе дать перечень содержимого тех чемоданов, чтобы каждый мог себе представить их размеры. Итак, начну. Для легализации будущих предполагаемых сообщников Таврина его снабдили более чем пятью сотнями самых различных документов: всевозможными служебными удостоверениями, паспортами, трудовыми книжками, командировочными предписаниями, отпускными билетами, денежными и продовольственными аттестатами, шоферскими правами, дипломами вузов и техникумов и т.д. и т.п. Кроме того, его снабдили примерно ста двадцатью печатями и штампами различных военных и государственных учреждений, ручными прессами с объемными штемпелями различных ведомств. Помимо этого в их распоряжении было семь пистолетов разных систем и калибров с полным боекомплектом разрывных и отравленных пуль, специально созданный своеобразный ручной бронебойный гранатомет «панцеркнакке», способный пробить броневую плиту толщиной более 40 миллиметров с расстояния в триста метров. Он состоял из небольшой металлической трубки, которая ремнями крепилась к руке. Стрельба производилась с руки коммулятивно-фугасной гранатой с электрозапалом, который приводился в действие от батарейки карманного фонаря. Тоже с полным боекомплектом. Было еще мощное взрывное устройство, вмонтированное в небольшой портфель. В дополнение к этому он был вооружен малогабаритной мощнейшей радиоминой, набором холодного оружия, портативным радиопередатчиком. А на расходы было выдано по разным публикациям то ли миллион, то ли полмиллиона советских рублей.
Представляете себе эти чемоданы?
Наконец, фотография Таврина вместе с Грейфе. Как она попала к чекистами — неведомо. Не брал же её Таврин с собой на задание. Тем не менее она была. И вновь незадача. Как писалось буквально во всех публикациях, незадачливый террорист фотографировался со своим шефом буквально перед вылетом. Но сам-то Грейфе погиб в автокатастрофе еще в июне... Но самое главное, на той фотографии тени ложатся не так, как это должно быть, если учесть, откуда падает свет. Это мне подтвердил в свое время покойный Вилен Калюта, прекрасный кинооператор. А уж в этих вопросах он был общепризнанный авторитет. Иными словами, эта фотография — плохо сфабрикованная подделка.
И самое примечательное. Ни один из рядовых участников операции «Перехват», предотвративших покушение на Сталина (а их, судя по публикациям, было немало), не был награжден. Ордена был удостоен только один человек — начальник «Смерша» генерал Виктор Абакумов. Его отметили орденом Кутузова I степени. Полководческим орденом. Это было началом его головокружительной и трагической карьеры.
И последнее. Таврин и Шилова еще долгие годы провели в заключении. И только в феврале 1952 года Военная коллегия Верховного суда СССР на закрытом совещании приговорила их к расстрелу. Таврина расстреляли 28 марта, Шилову — 2 апреля. Вот и все...
Finis coronat opus
...Он умирал в полном одиночестве. Скорчившись в параличе, затравленный своими непроходящими страхами, запуганный науськиваниями чекистов, уже никому не нужный старик умирал мучительно долго, тяжело. Словно жизнь, которой он так дорожил для самого себя и которой с бездумной легкостью лишал миллионы и миллионы людей, наконец-то сводила с ним счеты. У его смертного одра не было ни детей, ни внуков, ни соратников. Он создал вокруг себя непроницаемую стену страхов и ненависти.
То, что втайне исповедовал всю жизнь и реализовывал с жесточайшей одержимостью в миллионах смертей во славу своего безграничного величия, шло не от его непреодолимой личной силы. Затравленный страхами одинокий волк-шатун, как писал о нем Эрих Фромм, «превратил бессилие во всесилие». А то, что он втайне исповедовал всю свою сознательную жизнь, по определению того же Фромма, было «религией духовных калек». Но, согласитесь, даже психика нормального человека вряд ли выдержала бы столь массированное многолетнее давление, обрушенное на него его же преторианской гвардией. Не секрет, деформация психики неизбежно ведет к деградации личности.
И все же не думаю, что он особо обольщался показным истерическим проявлением всенародной любви. Ведь он был несомненно не глуп. Знал истинную цену всем этим организованным психопатическим поклонениям раболепствующей толпы. Презирал все это. Ненавидел. Вспомним, наконец, слова его дочери Светланы: «Его страх в последние годы превратился в настоящую манию преследования. Но это не было плодом больной фантазии: он знал, что его ненавидят, и знал за что».