Я уже целых две недели живу на острове Капри и задаю себе вопрос: чем в течение тысячелетий Капри притягивал знаменитостей?
Здесь жили императоры Август и Тиберий, последний отсюда управлял Римской империей. Годы здесь жил и работал Горький, которого посещал Ленин. Если бы Владимир Ильич остался на Капри, человечество, быть может, избавилось бы от кровавого эксперимента, продолжавшегося более семидесяти лет и унесшего десятки миллионов человеческих жизней. Но кто его знает. Если бы одержимый революционер остался у Горького, быть может, пострадала бы Италия. Не было бы ни пармской ветчины, ни пармезана, Римский пантеон превратили бы в элеватор, Колизей — в музей революции. Вино импортировалось бы из Австрии и Аргентины, «Фиат» находился бы в Испании, «Оливетти» — в Цюрихе. На Капри был бы международный пионерский лагерь Артек. Искусство приготовления пиццы, как и технология производства равиолей, импортировались бы из царской России, которая зарабатывала бы миллиарды на лицензиях на пельмени и вареники... Но оставим Ленина в его мавзолее.
На Капри стремились турецкие пираты, на этот остров посматривали Наполеон и британская корона, здесь построил себе дачку размером этак в 3000 кв. м Муссолини. Дома себе здесь построили и промышленник Крупп, и коммунистический писатель Малапарте. Шведская королева Виктория лечила на Капри свои слабые легкие и не состояла ни в какой интимной связи с Акселем Мунте, как с особым рвением доказывают ее официальные биографы.
Шведский врач и писатель Аксель Мунте построил на острове виллу Сан-Микеле, наполнил ее археологическими кладами, прикупил примыкающие к ней руины замка Барбаросса (в его строительстве, а может быть, и в разрушении участвовал Фридрих Барбаросса), чтобы воспрепятствовать каприотам охотиться за птичками для кулинарных оргий кардиналов.
Аксель Мунте описал все это в «Книге о жизни и смерти» (так назывался чешский перевод его книги «Легенда о Сан-Микеле», изданной в русском переводе в 1969 г. в издательстве «Художественная литература»), которую мой отец купил в начале тридцатых годов и которую я начал читать, когда мне было семь лет. Я закончил ее чтение в семьдесят. Изящно переплетенный в кожу томик первого издания этой книги настолько понравился кому-то из наших друзей, что тот не вернул книгу. Когда же я, десятки лет спустя, получил стипендию — целый месяц на вилле Сан-Микеле — я захотел снова прочитать её. Побывав недавно в Праге и проходя мимо лавки букиниста на Целетной улице, я зашел и спросил, нет ли у них совершенно случайно книги Акселя Мунте. Книга стояла на полке. Это было то же самое издание издательства «Петру», 1932 г., исчезнувшее из библиотеки моего отца. Книга стоила смешную сумму — 60 крон, т.е. менее двух евро.
Аксель Мунте стал, вместе с Альфредом Нобелем и Астрид Линдгрен, одним из самых известных шведов ХХ века. Его книга печатается все в новых и новых изданиях и переведена более чем на 50 языков. Читая ее, а также книги о нем, я задаю себе вопрос: почему и за что? Ответа пока не знаю.
В Мунте мне наиболее симпатична его безграничная одержимость и его неукротимая фантазия. Хотя он лечил многих королевских величеств и был лейб-медиком шведской королевы, коллеги его не слишком уважали. Мунте был врачом интуиции, лечил гипнозом, своей известностью, своим очарованием. Когда в Неаполе началась эпидемия холеры, он отправился туда и без страха и сомнений помогал бедным и больным.
После землетрясения в Мессине он был среди приехавших врачей-спасателей. В Анакапри, наиболее бедной части Капри, он лечил бесплатно всех бедных пациентов. А пациенты короли посылали ему такие щедрые гонорары, что он мог, наконец, достроить Сан-Микеле.
Мунте не суждено было долго наслаждаться виллой. Когда она была достроена, у него начались проблемы с глазами. В вилле-мечте было слишком много солнца. Пришлось ему прикупить одну из сторожевых башен Торре ди Материте, где он должен был провести в полумраке многие годы своей жизни.
Около полудня я езжу на маленьком автобусике поплавать к маяку. На обратном пути с нами обычно едет старый американец. Ему, должно быть, за восемьдесят. Он в белых брюках, капитанской кепке и с толстой книгой в мягком переплете. Очевидно, он доживает свои годы на Капри. Каждое утро он отправляется к маяку, садится в один из миниатюрных баров, прилепленных к скалам над заливом, заказывает банку кока-колы и несколько часов смотрит на море. Вчера водитель автобуса спросил его, сколько времени у него уйдет на прочтение такой толстой книги. Четыре-пять месяцев, ответил старик. Мне хотелось спросить, как долго бы он ее писал. Но не спросил. Капри привлекает не только писателей и художников.
Пишется в доме Акселя Мунте на Капри хорошо. По вечерам, когда туристы уходят, я иду к сфинксу, находящемуся на одном из балконов над трехсотметровой бездной и смотрящему на Неаполь и Сорренто. Лица сфинкса не видно. Человек должен был бы стать птицей, чтобы посмотреть ему в лицо. Никто не знает, откуда сфинкс взялся, как его Аксель Мунте заполучил. Но это нам не мешает. Мы вместе со сфинксом размышляем над жизненной суетой, над краткостью жизни и над красотой и тайнами Капри.
Если бы у меня был миллион евро — хотя, может, миллиона бы не хватило — я бы тоже купил маленький домик на Капри, ближе к морю, и ежедневно ходил бы плавать в лазурное и бархатное Средиземное море, которое меня постепенно засолит и законсервирует.
Но так как миллиона евро у меня нет и никогда не будет, остается лишь снова попросить у шведских писателей стипендию для пребывания в Сан-Микеле. Наверняка я когда-нибудь снова получу её. Тогда, может быть уже полуслепой и на костылях, я вернусь в эти сказочные места.