ВЕРНУТЬСЯ НЕ УДАЛОСЬ…

Я мало знала Виктора Некрасова лично, но чувство масштабности этого человека, живущего в моем любимом Киеве, пришло ко мне ещё в юности, после его книги «В окопах Сталинграда». Это была самая честная книга о войне, которую я прочитала.

Стало ясно, что для Виктора Некрасова главное в жизни – правда. Об этом свидетельствовали его послевоенные повести, не очень радушно встреченные критикой: «В родном городе» и «Кира Георгиевна», обвинявшиеся в пессимизме.

Иногда я встречала его на улице – невысокого, худощавого, чем-то в моем представлении похожего на француза (может быть, потому, что я слышала, будто в детстве он несколько лет провел в Париже), а однажды встретила в корпункте «Литературной газеты» у В.Киселева, он нас даже познакомил, но Некрасов, конечно, меня не запомнил.

Потом, в 1960г., он издал книгу «Первое знакомство» – о зарубежных поездках (Франция, Италия), в которой описал свои впечатления от поездок такими, какими они были на самом деле. Тогда ещё очень немногие имели возможность ездить за границу, и все они в своих «путевых заметках» старались показать превосходство социалистического строя над капиталистическим. Поэтому их заметки было не интересно читать. Виктор Некрасов, нисколько не идеализируя жизнь в этих странах, написал совсем иначе: живо, доброжелательно, словно даря читателям аромат Парижа или Рима. Я была очень увлечена этой книгой и словно бродила пешком вместе с автором по городам, в которых мне не бывать.

Но критика иначе отнеслась к этой книге. В печати Виктора Некрасова обвиняли в отсутствии патриотизма и называли «туристом с тросточкой» (тогда это казалось особенно обидным). В одном своем выступлении Никита Хрущев сказал, что «это не тот Некрасов, которого все знают, а тот, кого никто не знает»…

И ещё навсегда запомнилось 29 сентября 1966 года – 25-летняя годовщина Бабьего Яра… Никто не сзывал людей в это горестное место, где не было даже памятного камня. И все же сюда собрались тысячи людей, чтобы положить хоть скромный букетик цветов на землю, смешанную с прахом их близких. В то время власти не допускали даже в печати упоминаний о Бабьем Яру, а на импровизированный митинг не пришел никто из партийного руководства. Но были два писателя, представлявшие собой совесть русского и украинского народов – Виктор Некрасов и Иван Дзюба.

Виктор Платонович говорил очень достойно. Он первый сказал о том, что на месте гибели тысяч людей нет даже могильного камня. Он сумел найти самые нужные слова, которые дошли до плачущих людей, собравшихся в этом страшном месте.

Иван Дзюба говорил о том, что Бабий Яр – трагедия всего человечества. Но она произошла на украинской земле, поэтому украинец не имеет права забывать о ней так же, как и еврей…

После митинга в Бабьем Яру началась настоящая травля Виктора Некрасова по всем инстанциям.

Обо всем этом знала киевская интеллигенция и сочувствовала ему. А я в то время написала простые, но искренние стихи в защиту Виктора Некрасова. Они «ходили по рукам», и это имело два последствия: мою книгу стихов, которая вот-вот должна была выйти, рассыпали. И ещё мне передали друзья, что В.Некрасов хочет со мной познакомиться.

И вот 21 августа 1967 г. я, без предварительного звонка, прохожу по Пассажу, вхожу в подъезд и чувствую, что сердце моё вот-вот выскочит. У двери на третьем этаже даже помедлила, соображая, не лучше ли вернуться, но все же нажала на звонок. Дверь открыл сам Виктор Платонович, он был в футболке и спортивных брюках. Посмотрел на меня внимательно, я назвала себя. Некрасов пригласил войти в квартиру.

Видно, перед моим приходом они с матерью пили в столовой чай. Некрасов познакомил нас, Зинаида Николаевна пригласила меня к столу. Они так естественно держались, что я вскоре почти успокоилась. Виктор Платонович сказал, что мое лицо ему знакомо, и спросил, не встречались ли мы? Я подтвердила: да, года два с лишним тому назад мы встретились на Большой Подвальной, в корпункте «Литературки»…

Виктор Платонович поблагодарил меня за посвященные ему стихи, сказал, что тронут ими (потом я убедилась, что он любил это слово и часто употреблял). Спросил, давно ли пишу стихи, выходили ли у меня книги, сказал, что хотел бы что-нибудь из моих стихов прочитать. Я обещала в следующий раз принести свои публикации.

Я не выдержала и похвасталась, что в 1963 г. Анна Ахматова прислала мне письмо, в котором хорошо отзывалась о моих стихах.

Когда я рассказала, что уже 9 лет собираю и изучаю материалы об Анне Ахматовой, он проявил к этому особый интерес. Рассказал, что в марте 1966 года они с мамой отдыхали в Комарово. Пришло известие о кончине Ахматовой, очень их опечалившее. Некрасов собрался ехать в Никольский собор на отпевание, и Зинаида Николаевна настояла, что поедет с ним. Она с юности любила стихи Анны Ахматовой.

Приехали к собору. У входа стояла такая толпа, что даже снега не было видно. Виктор Платонович растерялся: как они смогут пробраться сквозь эту толпу («Видите, какая мама после болезни?»). Но толпа перед ними стала расступаться и пропускать их… Рассказывая об этом, Некрасов произнес слова, которые я запомнила на всю жизнь: «И тогда я понял, что очень много людей – это не всегда толпа»…

Затем он поднялся и пошел в свой кабинет, откуда вышел с большой шкатулкой. В ней лежали памятные фотографии. Достал альбом-гармошку из фотографий, сделанных на похоронах Анны Ахматовой. (Я знала об этих снимках, но слыхала, что они очень редкие, т.к. почти все пленки милиция «засветила».) Мы вместе посмотрели фотографии, причем я называла имена людей, знакомых мне. Некрасов проявил большой интерес к моим комментариям. И вдруг стал настоятельно уговаривать меня взять этот альбом в мое собрание. Но я устояла и категорически отказалась брать этот альбом. Тогда он выбрал очень красивую фотографию Анны Ахматовой, лежащую на диване, и подарил мне. На этот раз я не отказалась от подарка: тогда очень мало ее снимков было известно.

Виктор Платонович отнес в кабинет шкатулку и принес оттуда свою новую, недавно вышедшую книгу «Путешествие в разных измерениях», которой у меня не было. Надписал: «Дорогой Евдокии Мироновне на память о нашей встрече. 21/VІІІ-67».

Я сердечно поблагодарила его и призналась, что принесла с собой другую его книгу, очень любимую, вышедшую в 1960 г. и подвергшуюся критике, — «Первое знакомство». Она хороша не только тем, что путешествия в Италию и Францию описаны очень живо и интересно, но и тем, что Виктор Платонович снабдил ее большим количеством своих рисунков и фотографий с живыми и непосредственными, слегка ироничными надписями.

Некрасов обрадовался: оказалось, он тоже очень любил эту книгу, хоть она и доставила ему немало неприятностей. Он подписал её так: «Евдокия Мироновна, рад, что могу надписать эту книгу, где больше всего мне нравится автор, как художник. Виктор Некрасов. 21/VІІІ-67г.».

Выйдя на улицу, я все еще не совсем справилась с волнением… Сразу достала фотографию Анны Ахматовой, чтобы как следует рассмотреть. На обратной стороне увидела надпись: «Вике для сравнения с профилем в гробу». Поняла, что и эту фотографию не имела права брать у Виктора Платоновича: надо как-нибудь её вернуть. Но выполнила своё решение не сразу.

Во второй раз я пришла к Виктору Некрасову 14 января 1968 года, чтобы исполнить свое обещание и показать ему что-нибудь из своих стихов. Для этого я взяла номер «Радуги», недавно напечатавший мою подборку.

Виктор Платонович сказал, что вообще-то равнодушен к современной поэзии, но ему понравилось моё стихотворение «Калейдоскоп»: он тоже часто размышляет о том, что мир вокруг нас постоянно меняется, мы не в состоянии хоть на мгновение задержать то, что любим.

Я спросила, любит ли он кого-нибудь из современных поэтов. Он помолчал, потом ответил:

— Только двух: Давида Самойлова и Рюрика Немировского.

Я растерялась: стихи Самойлова и я любила, а о Рюрике Немировском не слыхала… И вдруг меня осенило: так это же Ролик Немировский, одноклассник моей старшей сестры, к которому все в классе относились несколько снисходительно, как к человеку «не от мира сего». Я его знала с детства, потом, став постарше, иногда встречала на симфонических концертах, где он со мной всегда заговаривал. Но стихов его я не знала. Спросила у Виктора Платоновича, печатается ли Немировский, услышала в ответ, что у него очень яркая метафорическая поэзия, но он опоздал с ней выступить: после Андрея Вознесенского его стихи выглядели бы как плагиат.

Некрасов спросил меня, чем я сейчас занимаюсь. За время, прошедшее с нашей первой встречи, я перешла работать в библиотеку, где 6.10.1967 г. создала клуб поэзии, которым была очень увлечена: на его вечера собиралось до ста человек, преимущественно студентов (неподалеку располагалось 3 студенческих общежития). Всех объединяла любовь к поэзии (когда я пишу эти строки, клуб «Родник» перешагнул свое 34-летие). Некрасов одобрил моё увлечение, сказал, что для молодежи особенно важен круг единомышленников. По моей просьбе он написал несколько теплых строк для членов клуба и даже обещал когда-нибудь приехать на его занятие.

Опять хорошо говорил об Анне Ахматовой, спрашивал, какие новые материалы о ней мне стали известны. Я рассказала о «Ташкентском альбоме» Елены Браганцевой, в который Анна Андреевна переписала от руки «Поэму без героя».

Я всё время мучилась тем, что не могла вернуть Некрасову фотографию Анны Ахматовой, надписанную ему, но тогда переснимать фотографии было сложно. Наконец-то мне удалось переснять не только эту фотографию, но и ещё одну, где Анна Андреевна сидела за письменным столом на своей даче в Комарово. Отправила по почте обе фотографии Виктору Платоновичу.

Его ответ был помечен 27 января 1969 года.

Он писал: «Дорогая Евдокия Мироновна! Давно-давно собирался Вам ответить и поблагодарить за фото (очень меня это тронуло!), да всякие дела, главным образом мамин перелом ноги (все срослось, но ещё не ходит), не подпускали меня к письменному столу. Сейчас искупаю свои застарелые эпистолярные грехи и спешу (!) от всей души поблагодарить Вас за милый и ценный подарок, а заодно, опять же с запозданием, пожелать Вам, как и всем нам, чтоб наступивший год был получше ушедшего.

Всего Вам хорошего!

В.Некрасов».

Во время нашей второй встречи Виктор Платонович спросил, знает ли он кого-нибудь из моих друзей. Я назвала Николая Ивановича Дубова и Мыколу Даниловича Руденко, с которым мы в те годы дружили. Он сказал, что это и его друзья, и потом через Николая Ивановича передавал мне приветы, что было очень приятно.

В апреле 1970 года у меня, наконец, вышел первый сборник стихов «Диалог». Хоть я и знала об отношении Некрасова к современной поэзии, все же один из первых экземпляров книжки послала ему. На ней сделала надпись: «Для меня Киев – это город, где живет Виктор Некрасов».

В ответ пришла открытка, написанная 16.04.1970 года: «Дорогая Евдокия! Благодарю Вас за книжку стихов – тронут! – Поздравляю Вас с её выходом и желаю дальнейших успехов.

Жму руку.

В.Некрасов»…

Я все время помнила, что он любит стихи Рюрика Немировского, и очень хотела познакомиться с ними. Расспрашивала всех поэтов постарше меня. Наконец, один из них прочитал мне две очень сильные строки: «Птицы все улетели, остались летучие мыши»…

С самим поэтом мне так и не удалось встретиться, хоть однажды неожиданно я побывала в его квартире: его жена, композитор Юдифь Рожавская, познакомилась с моими стихами и захотела написать на них романс.

Узнав о моем увлечении Анной Ахматовой, она сказала, что её муж в юности жил во время эвакуации в Ташкенте, знал Ахматову и нам нужно непременно встретиться с ним, но сейчас он в отъезде.

Но вскоре Юдифь Рожавская умерла, а я не решилась беспокоить Рюрика Немировского в его горе.

Однако, как оказалось, он слышал обо мне от Виктора Некрасова и много позднее сделал мне бесценный подарок: передал 10 фотографий с похорон Анны Ахматовой, входивших в тот памятный альбом-гармошку, который я не решилась взять у Виктора Платоновича.

И лишь в 2000 году вышел сборник «Дом с химерами», в котором опубликована поэма Р.Немировского. Виктор Платонович, я думаю, был бы этому очень рад.

В последний раз я побывала у Некрасова, если не ошибаюсь, в 1973 году вместе со своей знакомой, дружившей с ним. Была общая беседа о поэтах-нонконформистах. Заговорили о Даниэле и Синявском. Я прочитала наизусть стихотворение Юлия Даниэля, написанное несколько лет тому назад в заключении. Виктора Платоновича оно явно взволновало. Расхрабрившись, я прочитала и стихотворение Бориса Чичибабина о похоронах Александра Твардовского. Виктор Платонович зная, что этого поэта недавно исключили из Союза писателей, сказал, что уже слышал некоторые его стихи и они ему очень нравятся. (Так к двум любимым поэтам он «прибавил» ещё двух.)

Больше я Виктора Некрасова не видела, лишь слышала о тех поруганиях, которым он подвергся; о страшном обыске, длившемся 42 часа. Хотела пойти к нему, но Н.И.Дубов сказал, что Виктор Платонович просил всех не звонить и не приходить.

А вскоре Виктор Некрасов, фронтовик, защитник Сталинграда, писатель-лауреат был выдворен за пределы Советского Союза. Даже упоминать о нем было опасно…

Вспоминаю его слова: «Милый, милый Киев! Как соскучился я по твоим широким улицам, по желтому кирпичу твоих домов, темно-красным колоннам университета. Как я люблю твои откосы днепровские».

Ему так и не удалось вернуться в родной город…