О неизвестном письме Михаила Грушевского к Великому князю Константину Романову
Этой осенью украинская историческая наука отмечает 130-ю годовщину со дня рождения патриарха своей национальной истории академика Михаила Сергеевича Грушевского. С провозглашением Украинского государства после 60-летнего периода умалчивания или абсурдных обвинений в его адрес началось последовательное и объективное изучение его научной деятельности. Его творческое наследие, воплощенное в десятках томов исторических произведений, получило заслуженную оценку. Независимая Украина воздает дань признания и уважения национальному историку, который создал многотомную «Історію України-Руси» - важнейший из своих научных трудов. «Історія» М. Грушевского, написанная на основе колоссальной источниковой базы старейших архивов - в первую очередь львовских и киевских - признана выдающимся памятником отечественной историографии. Десятитомная «Історія України-Руси» в 13 книгах издавалась во Львове и Киеве на протяжении 1898-1936 гг. (Переиздана в 1994-95 гг.). Только высокий научный авторитет ученого, его популярность в Киеве и особенно во Львове (благодаря двадцатилетней преподавательской деятельности М. Грушевского во Львовском университете), а также его известность в академических кругах Петербурга сделали реальным издание его «Історії» в условиях Российской империи. Историки Петербургской академии наук ставили ее в один ряд с «Историями» Н. Карамзина и С. Соловьева.
Каким же было отношение к М. Грушевскому его петербургских коллег прежде всего в Петербургской академии наук, являвшейся на рубеже XIX-XX столетий центром научной деятельности Российской империи?
Научные контакты М. Грушевского с Петербургской академией наук приобрели систематический характер с 1898 г. Будучи лично знакомым с академиками-филологами А. Шахматовым и А. Пыпиным и зная их как «интересовавшихся вообще украинством», Грушевский отправлял им тома своей «Історії України-Руси», сопровождая их авторскими комментариями по поводу каждого конкретного издания. Между учеными завязалась переписка, которая имела рецензионно-дискуссионный характер.
В петербургской академической среде М. Грушевского хорошо знали и ценили как ученого-энциклопедиста и труженика науки академики-языковеды Ф. Фортунатов,
Ф. Корш, А. Веселовский, историки Н. Котляревский,
С. Платонов и другие.
Оживленная переписка с
А. Шахматовым, обусловленная общностью и единством взглядов на принципиальные положения относительно украинской истории и языка, со временем переросла в многолетнюю дружбу двух ученых и продолжалась до самой кончины
А. Шахматова в 1920 г. Именно Алексей Александрович Шахматов, возглавляя отделение русского языка и словесности Петербургской академии наук с 1906 по 1920 гг., способствовал опубликованию статей М. Грушевского, а затем и его младшего брата Александра в «Известиях Императорской Академии наук». Он же, являясь автором ряда работ, посвященных истории формирования древнеукраинского языка, начиная с 1905 г., выступал за отмену ограничений украинского языка в Российской империи.
В служебной академической квартире А. Шахматова на Университетской набережной, 5
М. Грушевский неоднократно бывал в период своих деловых поездок в Петербург. С искренним уважением Михаил Сергеевич относился к супруге Шахматова - Наталье Александровне, дочери известного историка права и публициста А. Градовского.
Дружбе двух ученых - украинского историка и русского филолога предстояло выдержать не одно испытание временем. Принципы научной и человеческой этики были достойно соблюдены обоими в периоды жизненных испытаний, особенно выпавших на долю
М. Грушевского в годы первой мировой войны.
Война застала М. Грушевского на собственной даче в Карпатах на территории Австрии. Только в ноябре 1914 г. ему с семьей через Румынию удалось вернуться в Киев, где через несколько дней он был арестован и находился в тюремном заключении два с половиной месяца. В те дни положение ученого было трагическим, его обвинили в шпионаже, объявили политически неблагонадежным. Ему предстояла ссылка в Сибирь.
Именно в те драматичные дни А. Шахматов предпринимает меры, чтобы по возможности облегчить участь украинского историка. Он убеждает младшего брата ученого - Александра Сергеевича отправить письмо с просьбой о высоком заступничестве к Великому князю Константину Константиновичу Романову. Являясь президентом Петербургской академии наук с 1889 г., Великий князь имел репутацию знатока словесности и имел склонности к стихосложению. Первый сборник его стихов из 78 стихотворений под инициалами К. Р., изданный в 1886 г., начинался четверостишием: «Но пусть не тем, что знатного я рода, что царская во мне струится кровь, родного православного народа я заслужу доверье и любовь».
А. Шахматов как член правления Академии наук и обладая высоким научным авторитетом в академии, имел официальный доступ к президенту и возлагал на апелляцию к Великому князю по делу М. Грушевского большие надежды. Заручившись поддержкой в пользу М.Грушевского ряда голосов авторитетных академиков и предполагая сам ходатайствовать перед Великим князем о Грушевском, он предварил свои действия письмом А. Грушевского.
Письмо было отправлено 7 декабря 1914 г. из Петрограда, где тогда Александр Сергеевич жил и преподавал в Петроградском университете. По настоянию Шахматова молодой ученый взывал о справедливости и помощи не к военным властям столицы, что было бы в условиях военного времени бесполезно. Он обращался за помощью и участием к высшему должностному лицу в научной иерархии империи. Поскольку именно он должен был, по его мнению, сохранить доброе имя ученого и вернуть ему свободу.
С чувством личного достоинства и глубокого уважения к своему брату-ученому А. Грушевский корректно и сжато, насколько позволяли рамки письма-прошения, изложил содержание 25-летней научной деятельности Михаила Сергеевича и его заслуги перед отечественной наукой. Называя его «русским историком» и «кабинетным ученым», Александр Грушевский не кривил душой, но вкладывал в эти понятия именно то положительное содержание, каковое могло и должно было быть воспринятым верховным главой российской науки.
А. С. Грушевский - Великому Князю Константину Константиновичу
«Ваше Императорское Высочество!
Решаюсь обратиться к Вам, как к высокому и просвещенному покровителю наук и просвещения в России. Прямою побудительною причиною моего обращения является обрушившееся на меня горе, страх потерять горячо любимого мною брата, жгучая неизвестность за его судьбу.
Брат мой - русский историк М. С. Грушевский. Об его ученых заслугах говорить не смею: о них могут засвидетельствовать члены Академии наук и профессора российских университетов. Скажу о том стечении обстоятельств, которое могло предположительно привести к его арестованию, случившемуся 28 ноября в Киеве. Об этом я узнал из газетного сообщения. Брат мой был всегда сторонником свободного развития украинской народности и ее языка. Невозможность читать лекции в Киеве в Университете св. Владимира по-украински побудила его в 1894 г. принять приглашение Львовского университета и начать там преподавание на родном языке. Кипучая энергия брата, не довольствуясь преподавательскою деятельностью, увлекла его на путь более широкого служения просветительским нуждам Галиции и Украины, он преобразовал Львовское литературное общество имени Шевченко в научное учреждение, развившее замечательно плодотворную издательскую деятельность. Впрочем, никакое вообще просветительское начинание и движение в Галиции, направленное на благо украинского народа, не оставляло его равнодушным. Это сильно вооружило против него и поляков, и так называемых москвофилов. Волей-неволей их противодействие, весьма часто союзное, втягивало М. С. Грушевского в политическую борьбу. Его политические противники преследовали его, не разбирая средств, как это часто бывает в политической борьбе: поляки обвинили моего брата в агитации в пользу России, смотря на него как на русского эмиссара, москвофилы чернили моего брата, клевеща о связи его с австрийским правительством и прусским королем! Брат мой, утомленный этою борьбою, мечтал о перенесении своей деятельности в Россию. При первой открывшейся возможности он основал в Киеве украинское научное общество, а два года тому назад, отказавшись от председательствования в Львовском научном обществе, основался в Киеве, решившись отдать все свои силы служению своей родине - Украине... Если М. Грушевскому можно поставить что-либо в вину, то это только его беззаветную преданность своей народности и искреннее желание ей духовного роста и свободного развития...
Ваше Императорское Высочество! Есть много верных сынов России, которые не понимают, какую ужасную пропасть может создать рознь между обоими русскими племенами, обеими народностями -великорусскою и украинскою. Но у России есть и неверные сыны, которые не остановятся перед гнусною ложью и преступною клеветою для того, чтобы погубить неугодного человека и стяжать этим славу заслуженных патриотов. Я убежден, что против моего брата возведено именно такое гнусное в источнике своем обвинение. Но обвинение это в настоящее время, когда в Киеве, как и во всей России, - военное положение, может привести брата к гибели. Впрочем, я не знаю, в чем именно обвиняют брата. Признание его главой и руководителем украинофильства могло повести к заключению о том, что он был вдохновителем украинских выступлений, имевших место в Галиции, при движении туда русских войск. Беру на себя смелость решительно это отрицать. Мой брат по всему своему складу далек от политической деятельности: это прежде всего кабинетный ученый. С конца июля до конца ноября он жил в Италии и в разыгравшихся во Львове и других частях Галиции событиях он ни прямого, ни косвенного участия принимать не мог. И вот я, изложивший все основания для обращения к Вашему Императорскому Высочеству, усердно молю Вас принять участие в моем брате. Во имя научных заслуг М. С. Грушевского Вы можете требовать беспристрастного расследования предъявленных ему обвинений. Вашего Императорского Высочества всеподданейший слуга Александр Грушевский, приват-доцент Петроградского университета. Петроград, Лиговский пер., 4. 7. XII. 1914 г.»
Сделав на этом письме пометку карандашом: «Написано толково, разумно. О М. С. Грушевском ничего не знаю, кроме нападок Нового Времени (название петербургской газеты. - И.П.), об основательности и справедливости коих судить не могу. Прошу заключения», Великий князь передал его С. Платонову для получения его мнения.
С. Платонов - академик, историк, личность талантливая и противоречивая. Уроженец Чернигова, член-корреспондент Петербургской академии наук с 1909 г., в 1925-29 гг. - директор Института российской литературы, более известного как Пушкинский дом, и Библиотеки Академии наук, ученый-энциклопедист, особенно любимый и уважаемый поэтом Максимилианом Волошиным и гостивший у него в Коктебеле в 20-х гг., умерший в Самаре в 1933 г., забытый тогда своими современниками.
С. Платонов по поводу братьев Грушевских и письма Александра Сергеевича Грушевского к Великому князю написал следующее:
«Ваше Императорское Высочество!
Оба известные мне брата Грушевские Михаил и Александр отличаются умом и тою выдержкою, которая отличает деятелей, так сказать, раскованного направления. Действуя между разных общественных партий и под оком русской и австрийской администрации, они умеют писать и говорить благородно и осторожно. Так написано и прилагаемое письмо.
Михаил Грушевский обладает большим ученым талантом и для исторической науки, независимо от его «теорий», сделал очень много. Авторитетный благодаря своим ученым заслугам, независимый благодаря своему богатству, приятный по своему уму и умению ловко себя держать, он является в своем лагере первою силою. Несомненно он имеет политическое значение и может заслуженно привлечь на себя внимание правительства. Тем осторожнее следует относиться с происшедшей с ним неприятностью.
Самое большее, что могло бы, по моему разумению, последовать с Вашей стороны, это письмо (или министру Внутренних дел или Верховному Главнокомандующему) с указанием на то, что Грушевский -каковы бы ни были его политические деяния - имеет серьезные, всеми учеными признанные заслуги в деле исторического изучения древнейших эпох русской истории и первых времен жизни южнорусского казачества и потому достоин особого к себе внимания и возможного снисхождения.
Вашего Императорского Высочества всеподданейший слуга,
С. Ф. Платонов.
9 декабря 1914 г.»
Очевидно, что письмо
А. С. Грушевского и мнение
С. Ф. Платонова не остались без внимания Великого князя. Однако меры и действия, предпринятые президентом Академии наук в декабре 1914 г., не имели того результата, на который надеялся А. Шахматов. И 28 декабря он обращается к Великому князю с официальным письмом, в котором осторожно предлагает свой план действий по высвобождению М. Грушевского из киевской Лукьяновской тюрьмы.
«Ваше Императорское Высочество!
Сильно колеблюсь, приступая к настоящему письму. С одной стороны, боюсь повредить М. С. Грушевскому, предлагая иной путь воздействия в его пользу, с другой, мне не менее, чем С. Ф. Платонову, было бы больно, если бы Ваше заступничество за М. С. Грушевского встретилось с основательными обвинениями против последнего.
Предлагаемый мною путь состоит в том, чтобы я написал о М. С. Грушевском В. Ф. Дружковскому, товарищу министра Внутренних дел. Мое письмо имело бы несравнимо большее значение, если бы Вы разрешили вставить в предпоследнюю фразу слова «С разрешения (или с одобрения) августейшего Президента». Но возможно, что лучше обойтись без такой вставки. Ваше заступничество, столь желанное и ценное для всех, кому дорога наука, могло бы наступить позже, когда несколько выяснится, в чем обвиняют М. С. Грушевского.
Относительно «украинского» вопроса теперь напущено столько туману, что едва ли по нему придут сейчас к соглашению наиболее трезвые и развитые умы. Тем не менее я позволяю себе заметить, что арест Грушевского только усилил пожар в русском доме, а ведь его необходимо прекратить. Это соображение, помимо великих заслуг Грушевского перед исторической наукой (критический аппарат его восьмитомной истории (к 1914 г. вышло только 8 томов «Історії України-Руси». - И. П.) можно назвать классическим и единственным после Карамзина), заставляет меня с великим волнением желать освобождения Грушевского, его оправдания.
... Прилагаю текст проектируемого мною письма к
В. Ф. Дружковскому. Прилагаю еще письмо В. Н. Перетца (выдающийся литературовед, академик Петербургской академии наук с 1914 г. - И. П.), несколько разъясняющее обстоятельства, при которых произошел арест М. С. Грушевского.
Вашего Императорского Высочества всеподданейший слуга, Алексей Шахматов».
Неделю спустя ходатайство президента академии наук было направлено товарищу министра Внутренних дел В. Дружковскому. Дело получило ход. Однако 23 января 1915 г. А. Грушевский пишет А. Шахматову:
«Многоуважаемый Алексей Александрович!
Сейчас мы получили письмо из К.[иева] и сведения о справках здесь. После первой стадии дело перешло от местных властей Мин. Вн. Дел к военным властям. Мин. Вн. Дел совершенно не вмешивалось, а Департамент Полиции знал о нем, но не имел решающего значения. Все решалось на месте в Киеве... Именно он решил выслать своею властью, назначил Томск и настаивал именно на этом городе. На запрос Департамента Полиции генерал Троцкий ответил телеграммою, что через 10 дней (телеграмма от 10 января) М.[ихаил] С.[ергеевич] будет отправлен в Томск. Все зависит теперь от генерала Троцкого и ходатайства о назначении вместо Томска другого, более теплого и близкого города нужно направить к нему. Генерал Троцкий бывший комендант Петрограда. По письму из Киева выходит, что М.[ихаил] С.[ергеевич] 20 января еще в заключении.
Искренно преданный
А. Грушевский.
23 января 1915 г.»
Только 14 февраля Михаил Грушевский был выпущен из Лукьяновской тюрьмы. Ссылка в Томск была заменена Симбирском, куда ученый был отправлен 19 февраля.
22 марта, отвечая на письмо А. Шахматова, Михаил Грушевский, в частности, пишет ему из Симбирска:
«... Я получил Ваше письмо и искренне благодарен Вам за Ваше искреннее сочувствие, утешающее меня! В сумме злоключения, настигшие меня, не так уж важны в общем море бедствий, затопившем моих единомышленников, и даже как-то совестно носиться со своими несчастьями, когда их так много. Но радоваться я им не вижу причин, и думаю, что Симбирск во всяком случае не дает повода к радости... Я живу с семьей в двух маленьких комнатах, где и лишнего стула негде поставить, не то что библиотеки... Но все это, повторяю, не так важно в общей сумме разгрома украинской национальной жизни - этих результатов муравьиной работы поколений несчастного народа».
Именно жгучая нравственная боль ученого-историка по поводу «разгрома украинской национальной жизни», а не стремление к смягчению своей участи ссыльно-переселенного, вынудили Михаила Грушевского отправить письмо Великому князю из Симбирска. Пытаясь защитить от нелепых обвинений и клеветы свое честное имя украинского историка и гражданина, М. Грушевский обращается к официальному главе российской науки, чтобы изложить истинное содержание всей своей научной деятельности и политических убеждений:
«Ваше Императорское Высочество!
Как к главе наивысшего учреждения, поставленного на страже интересов просвещения и науки в России - при том еще так недавно сказавшего свое авторитетное слово для выяснения вопроса, с которым неразрывно связаны постигшие меня незаслуженные злоключения, я позволяю себе обратиться к Вашему Императорскому Высочеству по поводу этих последних.
... Настоящая война захватила меня с семьею на моей даче в глубине Карпатских гор, где я провожу уже много лет летние месяцы в полном уединении. Известия доходили до нас с большим опозданием, я не имел представления о происходившем, а когда узнал о неизбежности войны, уже нельзя было добраться до Киева, куда мы стремились.
... Мы только в ноябре получили возможность выехать из Австрии через Румынию в Россию, и после полугодичного отсутствия прибыли в Киев, самым легальным образом, заявивши свои паспорта в полиции. Но через несколько дней, 28. XI, я был арестован, квартира моя обыскана, забраны все бумаги, рукописи и книги. Два с половиною месяца меня продержали в тюрьме, отзываясь недосугом просмотреть мои бумаги, и только 14.02 выпустили - для высылки в Томскую губернию, в последний момент замененную г. Симбирском, куда и прибыл под конвоем 21. 02.
Это был не только чрезвычайно тяжелый, но и совершенно незаслуженный удар, совершенно неожиданный для меня и для всех, кому известна была моя деятельность: в ней не было ничего законопреступного, ничего, что оправдывало бы такие суровые репрессии, и это последнее является лишь печальным недоразумением.
Своим прямым делом я считал научный труд, историческую науку и в продолжении 25 лет, истекших от появления моей первой печатной работы, я отдавал ей всю силу и энергию. Независимо от университетских занятий и вне университета старался поставить возможно широко историческое изучение прошлого Украины. Под моею редакциею за это время вышло 150 томов научных изданий, причем я очень много вкладывал времени и труда в эту редакторскую и издательскую работу. Я много работал в архивах и опубликовал немало архивных материалов. 20 лет я работал над большою «Историею Украины» - до сих пор вышло семь с половиною томов этой работы (Вторую половину VIII тома, посвященную восстанию Хмельницкого, я как раз заканчивал перед началом войны и приступил уже к ее печатанию), в этом труде моей жизни много опиралось на вполне новых, впервые привлеченных к исследованию материалах. Кроме него я издал за это время несколько больших работ и курсов и опубликовал очень много менее объемистых исследований, критических оценок и т. п.
При такой усиленной научной работе и не особенно крепком здоровье, временами совсем разстраивавшемся под тяготою труда и тяжелых условий, в которых он проистекал, я очень немного мог уделять времени общественной деятельности. Рожденный в эпоху падения украинской культуры и крайнего захудания украинских народных книг, я посильно старался содействовать культурному возрождению украинского народа, поднятию уважения к своей народности в интеллигенции и народе, но я думаю, что эта деятельность скорее заслуживает признательности, чем преследования. Практическим политиком я никогда не был.
... Совершенно напрасно мои противники стараются свести мою деятельность к политическим мотивам. Временами выступал я в роли публициста, высказываясь по вопросам текущей жизни, но в этих выступлениях, как и вообще в моей деятельности, не было ничего ни законопреступного, ни враждебного России - лучшим доказательством послужит то, что ни статьи мои, печатавшиеся в России, ни сборники статей, печатавшиеся за границею, не были конфискованы, допускались в России, и я не подвергался за них какому-либо преследованию.
... В сентябре 1914 г. оканчивалось 20 лет моей службы во Львовском университете, я ожидал лишь этого момента, чтобы просить отставки в виду расстроенного здоровья и окончательно переселиться в Киев, где я без того в последние годы проводил все свободное время. Здесь я рассчитывал посвятить свое время окончанию «Истории Украины».
Война разрушила эти планы. Но уходя из Австрии в этот критический момент, рискуя своими служебными правами, жалованием и пенсией, которая должна была обеспечить мне возможность дальнейших научных занятий, я рассчитывал, что здесь, на родине, я по крайней мере найду безопасность и покой после перенесенных испытаний. Не зная за собой никакой вины, не подвергавшись никогда преследованиям со стороны русских властей, я и в мыслях не допускал, чтобы в нынешнюю годину получили значение инсинуации моих противников и подозрения в каких-то противогосударственных, сепаратистских стремлениях, в неосновательности которых местная администрация давно имела возможность убедиться. Деятельность моя и деятельность российских украинцев, к которым я примыкал, была на виду. Руководителем украинского сепаратизма я не мог быть уже по той простой причине, что такой партии среди российских украинцев и не было никогда. Российское украинство, к которому я примыкал, самым определенным образом отмежевывалось от всякого сепаратизма, верило, что украинский вопрос будет разрешен на русской почве и возлагало свои надежды на общее развитие в России конституционного строя, национального самоопределения и местного самоуправления. Введение украинского языка в народную школу, украинских изучений в среднюю, допущение украинского языка в церкви, суде и органах управления, имеющих дело непосредственно с народом, - эта украинская программа ближайшего будущего вполне осуществима в законных формах и совершенно не требует какого-либо переворота.
Десять лет тому назад состоящая под председательством Вашего Императорского Высочества Академия Наук своею запискою «Об отмене стеснений Малорусского слова» чрезвычайно много сделала для рассеяния предубеждений, создавшихся вокруг украинского литературного движения, указав, насколько естественным результатом исторических и бытовых условий украинского народа оно является. Высокое заступничество Вашего Императорского Высочества в настоящий критический момент могущественно содействовало бы рассеянию подозрений и репрессий, снова собирающихся вокруг украинства в России, ко вреду не только его, но и всей русской жизни. Если бы, освобожденный от нынешнего подневольного существования, я мог поселиться в Петербурге или Москве, я продолжал бы свой труд по истории Украины, пользуясь архивами и библиотеками, пока силы еще служат.
Вашего Императорского Высочества всепреданнейший слуга Михаил Грушевский, профессор Львовского университета, Симбирск, Тихвинская ул., № 5. 5 апреля 1915 г.»
В декабре 1915 г. М. С. Грушевский получил разрешение переехать в Казань, а в начале октября 1916 г. - в Москву. Весной 1917 г. вернулся в Украину.
Время и история неумолимо расставили свои акценты в столь неравном тогда, в 1915 году, диалоге Великого украинца и Великого князя.
* * *
Примечание: все письма напечатаны с сохранением исторической орфографии и авторского стиля.