Васыль Слапчук родился в 1961 году в селе Новый Зборышев на Волыни. После окончания школы и технического училища работал шлифовщиком на заводе «Коммунар» в Запорожье. Окончил филологический факультет Луцкого пединститута им. Леси Украинки.
Воевал в Афганистане, был тяжело ранен. Живет в Луцке, пишет стихи, прозу, литературную критику. На сегодня является автором шестнадцати поэтических и прозаических книг.
В 2003 году стал лауреатом Национальной премии им. Тараса Шевченко за поэтический сборник «Солом’яна стріха Вітчизни».
Презентацию новой книги писателя Василия Слапчука «Дикі квіти», которая должна была состояться в конце ноября, отложили на неопределенный срок, как и множество других презентаций, концертов и культурно-художественных акций в Украине, — из-за революции. Коллектив издательства «Факт» отменил запланированную поездку в Луцк, где практически безвыездно проживает писатель, и пан Васыль согласился: действительно, сейчас, наоборот, нужно ехать в Киев... Он, инвалид афганской войны, не мог физически присутствовать на Майдане. Но душой, пусть это и звучит слишком пафосно, был там, со всеми участниками оранжевой революции.
В знак солидарности с людьми на Майдане шевченковский лауреат Васыль Слапчук объявил голодовку, которая длилась десять суток и была прекращена по категорическому требованию врачей. Пан Васыль об этом жалеет: он хотел бы голодать до полной победы Виктора Ющенко. С чего и начался наш телефонный разговор.
— Писатель в Украине не является такой публичной личностью, как, скажем, эстрадная звезда. Считаете ли вы, что ваш поступок может повлиять на ситуацию?
— Я пошел на это по иным соображениям. 28 ноября начался пост, а пост и молитва имеют большую силу. Разумеется, моя голодовка одновременно была и политической акцией, но намного важнее для меня — поститься и молиться. Молился за Ющенко, за Украину, за людей на Майдане, быть вместе с которыми у меня не было возможности. Это попытка как-то присоединиться к этому движению. Может быть, людям и не нужны мои маленькие жертвы, это скорее моя собственная внутренняя потребность.
— В прошлом году вы получили Шевченковскую премию. Известно, что эта награда в художественных кругах трактуется неоднозначно, некоторые считают ее признанием заслуг деятеля искусства перед властью. Какова ваша точка зрения по этому поводу?
— Разумеется, указ о присуждении Шевченковской премии подписывает президент, но на самом дипломе стоит подпись Ивана Дзюбы. Это, по моему мнению, чрезвычайно светлая фигура в украинской культуре. Я его очень уважаю и люблю. Поэтому считаю, мне незачем стесняться, что я принял эту награду.
— Можно ли сказать, что поэта и писателя Васыля Слапчука сделала афганская война?
— В определенной степени да. Писать я начал уже после Афганистана. Раньше я никогда литературных попыток не делал и не знаю, пришел бы я когда-нибудь к этому, если бы у меня не появилось столько свободного времени. Сначала я лежал в госпитале, потом возвратился домой, и мне нужно было как-то войти в этот мир, заниматься чем-то полноценным. А я был ограничен во всем: и в пространстве, и в средствах. И невольно пришел к литературному творчеству. Но это был очень длинный путь. Я не стал писателем сразу, как минимум лет десять на это потратил.
Я и сейчас не очень люблю говорить: я — писатель. Это какое-то отчуждение, словно этикетка на мне. Не знаю, почему возникает это ощущение, но так уж я устроен.
— Если бы у вас появилась такая возможность, вы бы вычеркнули страницу войны из своей жизни?
— Это сложный вопрос. Наверное, нет. Не уверен, что был бы лучше, если бы не прошел это. Война меня в большой степени сформировала. Я очень изменился, пережил... Думаю, она подтолкнула меня в правильное русло.
Вообще, я бы не хотел, чтобы мой сын даже краешком прикоснулся к войне! Но сам я ее не боялся и сейчас тоже не убежал бы от этого. Разумеется, мне обидно за многие вещи, которые там происходили, но, несмотря ни на что, это мой особый опыт. Сложно об этом говорить...
— Эволюция поэта в прозаика — это традиционный, даже классический путь. Как она происходила у вас?
— Собственно, у меня эволюции как таковой не было. Вначале я также писал прозаические произведения, и для взрослых, и для детей, издал книжечку или две прозы. Но меня захватила поэзия. Я писал очень много стихов, отдавался полностью, и в то время мне не хватало ни сил, ни вдохновения заниматься еще и прозаическими произведениями. А сейчас... очевидно, уже возраст подталкивает к прозе. Я даже решил после сорока лет, что совсем не буду писать стихов. Но пока поэзия также меня держит, и бросить ее не удается. Правда, сейчас пишу намного больше прозы, чем стихов.
— Сейчас в украинской литературе, да и в мировой тоже, очень популярны темы потустороннего, мистики, граничащей с реальностью, и ваш роман «Сліпий дощ» — подтверждение этой тенденции. По вашему мнению, откуда она пришла?
— Мне кажется, эта тенденция существовала всегда, людей всегда волновало потустороннее, ирреальное. Я вообще не очень этим увлекаюсь. Роман «Сліпий дощ» я начал писать в 1993 году: тогда много читал о маньяках, интересовался мистическими вещами, и первая часть была написана на волне интереса ко всему этому. А потом это увлечение у меня пропало, и роман я закончил намного позднее. Впрочем, мне до сих пор интересно объединение мистики с реальностью, это дает возможность показать человека в ином ракурсе.
— Ваш новый роман «Дикі квіти» невероятно веселый, ироничный и очень оптимистический даже на тех страницах, где речь идет о печальных вещах. В чем источник вашего оптимизма?
— Я, очевидно, от природы оптимист, хотя иногда могу выглядеть и пессимистом. Порой людям кажется, что я очень пессимистически настроен, они начинают меня уговаривать, вести соответствующие беседы... Но внутренне я всегда остаюсь оптимистом.
— Пишете что-то сейчас?
— Сейчас нет. У меня есть начатые куски одного, второго и третьего, но такого, над чем бы я целеустремленно работал, нет. Недавно закончил детскую повесть «Парасоля для риби», а после нее ни за что пока нормально не взялся.
У меня всегда много планов. Я просто напичкан ими: может, если бы у меня было меньше планов, то было бы больше произведений. А так одно другому мешает, и я, может, реализую один процент из задуманного...
— Согласны ли вы с утверждением, что во время революций музы должны молчать?
— Нет. Только голос, очевидно, должен быть другим. Без сомнения, творчество отходит на второй план, может, и на десятый, но молчать нельзя, когда происходят такие события! Тем более что наша революция очень своеобразна, она проходит на всеобщем подъеме, это, я бы сказал, любовная революция. Все настроены мирно, все стали добрее.
— Может, вы планируете написать что-то (или уже написали) о революции или по крайней мере по впечатлениям от нее?
— Пока я голодал, написал десять стихов на революционных впечатлениях. Видимо, больше и не смогу что-то написать об этом, поскольку это вышло именно на такой волне воодушевления.
— Прочитайте, пожалуйста, что-то из тех стихов.
— Минає осінь. Пада
й пада сніг,
А звук такий,
мов падають окови.
Козацький кінь,
вся грива у вогні,
Копитом вдарив,
загубив підкову.
Хай нині Бог цю осінь береже,
Аполінер моливсь
за осінь хвору,
Крилатий кінь у небесах ірже,
Розправив крила
ангел непокори.
Минає осінь…
Скільки поколінь!
Вже кінь козацький виріс
із лошатка.
Згубив підкову
на Майдані кінь,
І все спочатку.
Знову все спочатку.
— В романе «Дикі квіти» вы много цитируете Конфуция. Увлекаетесь этим мыслителем?
— Он мне интересен. Я не фанат Конфуция, но меня интересует восточная философия: не как модный предмет для разговора, а в том смысле, насколько я могу использовать ее для собственного усовершенствования. Собственно, все, что я читаю, служит прежде всего для внутреннего использования.
— Признаете ли вы справедливость древнего китайского проклятия: «Чтоб ты жил во времена перемен»?
— Вообще признаю, ведь если эти перемены еще и затягиваются надолго, то такое действительно можно пожелать только врагу. Но если существует потребность в этих переменах, и большая потребность! — то, конечно, я не могу согласиться с китайцами. Насколько Украина изменилась, насколько оживилась в последние дни! Откровенно говоря, я не ожидал от нашего народа такого подъема. Это меня очень приятно поразило, и это действительно хорошая перемена. И я рад, что это увидел.