Пантеон национальных героев в любой стране имеет в основном устоявшийся вид. Некоторые исключения составляют государства, где пронесся кровавый ураган гражданской войны. Скажем, в США кто-то симпатизирует генералу Ли, а кто-то генералу Гранту, в России — «белому» Колчаку или «красному» Тухачевскому.
Это касается не только политиков, полководцев, но и светочей культуры. А если нация веками находилась в неволе, а всяческие «зайди» настойчиво вбивали в головы свои — то ли имперские, то ли неукраинские по духу — «ценности» под соусом общечеловеческих?
Обидная ситуация сложилась с пантеоном великих украинцев, которых некоторые соотечественники по сей день часто поливают грязью, обвиняя во всяческих «измах». Еще лет двадцать назад Ивана Мазепу и Пантелеймона Кулиша, Михаила Грушевского и Степана Бандеру, Павла Скоропадского и Симона Петлюру в СССР однозначно расценивали как «запроданців», буржуазных националистов, идеологически чуждых «рабоче-крестьянской власти». Однако до сих пор не очень многое изменилось в их оценке из-за безраздельного господства на довольно значительной части нашего государства посткоммунистического восприятия прошлого, густо замешанного на украинофобии. Крайне искаженно, например, представлялись на страницах многочисленных изданий (заботливо отцензурированых «интернационалистами») образы «революционных демократов» Тараса Шевченко и Ивана Франко, которые на фоне выдергиваемых из их произведений лишь классово оправданных цитат представали забронзовевшими монументами. О глубоком знании и прочтении их творчества нечего было и говорить! Однако по-прежнему нельзя сказать, что украинцы хорошо сведущи в нем, несмотря на всю работу академических институтов, которые, кстати, лишь в начале долгого пути. Особенно, если учесть мизерные тиражи в национальном книгоиздании, тотальное нашествие попсы в нашей жизни — в СМИ, Интернете и т.д.
Яркие исключения из правил лишь подчеркивают правильность аксиомы о невозможности обустроить свой пантеон в условиях оккупации. Так, поляки оставались духовно независимыми при диктате завоевателей — русских, немцев и австрийцев — и заботливо оберегали от чужаков своих кумиров Казимира Великого, Яна III Собесского, Генрика Сенкевича, Адама Мицкевича, Фредерика Шопена... И даже в условиях господства коммунистических властей не отдавали на глумление столь неоднозначно трактуемую личность, как Юзеф Пилсудский.
В мировой истории есть настолько неоднозначные персоны, что их и сегодня трудно оценить одномерно (плюс или минус) и даже трактовать как представителей какой-то одной нации. Споры в отношении Тимура и Вильгельма Завоевателя, императоров Карла Великого и Карла V продолжаются до сих пор. Узбеки считают «Железного хромца» только «своим», равно как и нормандцы северо-запада Франции первого короля Англии, одолевшего англосаксов в битве под Гастингсом и круто изменившего ход британской истории. Король Англии Ричард Львиное Сердце — важная фигура истории Крестовых походов, а по факту рождения — истории Франции (где он рос и где, кстати, погиб во время осады замка Шалю). Вместе с тем король-рыцарь совершенно не известен в качестве короля туманного Альбиона — он не прожил там и года... Имеется еще немало персонажей, оказавшихся в пропасти между двумя нациями и культурами, и их трудно отнести к какой-то из них однозначно.
Князь Иеремия (Ярема) Михал Вишневецкий (1612—1651), благодаря устоявшейся традиции — как украинской, так и польской, превратился в эдакий образец набожного католика-фанатика и ярого врага Богдана Хмельницкого, защитника Речи Посполитой и непримиримого врага казаков. Но так и не стал он «своим» ни для Польши, ни для Украины. Фильм «Огнем и мечом» Анджея Вайды грешит многочисленными историческими ошибками. Образ князя Вишневецкого идеализирован и выглядит несколько гротескно.
На самом же деле целостный, без прикрас и макияжа, образ отчаянного воина-сорвиголовы и заботливого хозяина необозримой Украины-Вишневетчины (о котором современники практически ничего не знают) в украинской историографии буквально до последнего времени практически отсутствовал. И вот наконец-то лед тронулся: литературное агентство «Піраміда» (Львов, 2007) издало увлекательное исследование-эссе журналиста Юрия Рудницкого «Ієремія Вишневецький. Спроба реабілітації». «Что мы, собственно, знаем о князе Иеремии?» — задает вопрос автор. Как оказалось, почти ничего, кроме хронологии последних трех лет, написанных кровью жертв как казаков гетмана Богдана Хмельницкого, так и преданных Речи Посполитой магнатов и шляхтичей, среди которых особо «отличился» именно князь Иеремия.
Это была настоящая гражданская война на восточных землях Речи Посполитой, ведь по разные стороны оказались украинцы и поляки, православные, католики и униаты... Юрий Рудницкий подчеркивает, что нельзя считать серьезными работами такие художественные произведения, как хрестоматийная трилогия Михаила Старицкого «Хмельницький», роман Ивана Нечуя-Левицкого «Князь Єремія Вишневецький», где есть четкое размежевание на «наших» и не наших». Но ведь имеется основательная работа полтавского ученого Кирилла Бочкарева «Очерки Лубенской старины» (Москва, 1900). И именно этот историк, как пишет Ю.Рудницкий, впервые (и в национальной, в данном случае российской историографии, и в польской) «недвусмысленно признал за И.Вишневецким нравственный потенциал, к тому же не только как за воином, но прежде всего как за строителем, внесшим значительный вклад в освоение и развитие украинских земель». Вывод, который делает К.Бочкарев, несколько выпадает из представлений враждебно настроенной ко всему польскому в частности и католицизму вообще российской историографии: «Хозяйственная ретивость князя, необычная в среде разгульного польского панства того времени, его личное, непосредственное участие в упорядочении края указывают, что намерения юноши-магната преследовали не личный интерес, но благо народа и культуру края».
Враг украинской государственности? Скорее, как заметила известный и наиболее образованный украинский ученый-историк, профессор НаУКМА Наталья Яковенко, мы имеем дело «з людиною, яка належала до останньої генерації руських можновладців, котрі ще відчували за собою голос династичної крові й моральне право на владу над Руссю, водночас і розчиняючись у політичному світі Речі Посполитої, і претендуючи там на особливе становище першого серед рівних».
Почти десять лет Юрий Рудницкий кирпичик за кирпичиком собирал материалы о князе, находя малейшие свидетельства того времени и делая выводы, которые, безусловно, будут восприняты неоднозначно, особенно в среде наших «профессиональных патриотов». Не со всеми тезисами, по моему мнению, можно согласиться — иногда автор сбивается на панегирический тон.
И все-таки не хочется, чтобы этот противоречивый образ оставался на маргинесе украинской исторической науки. Читатель может решать и давать оценки князю Иеремии сам. Попытался ли кто-то в Украине за последние 100 лет создать политическую биографию этого человека? Нет. Тем более весомо это исследование-эссе, написанное основательно, с использованием внушительного корпуса научной литературы, к тому же не в присущем большинству научных сотрудников скучном стиле.
Несколько слов о «ненависти» князя к православию и другим религиям, о которой много написано в украинской народнической и советской исторической мифологии. Так, в завещании 1651 года князь-конвертит (обращенный в 1632 году из православия в католичество) предостерегал наследников от разорения православного храма (что в Вишневецком замке), где молились его предки...
«Нужно избегать оценок минувшего категориями современности... Кто не жил в те или иные времена, имеет о них лишь приблизительное представление», — отмечает Юрий Рудницкий. С этим трудно не согласиться, перечитывая интереснейшее исследование о крайне протеворечивой фигуре украинской и польской, да и всей восточноевропейской истории.