Нельзя сказать, что я начал заниматься спортом случайно. Юношеская активность, замешанная на честолюбии, проявлялась на занятиях физкультурой в Днепропетровском институте инженеров железнодорожного транспорта, где в одной из групп паровозного факультета Нина Гавриловна Бойко обучала нас разным легкоатлетическим упражнениям, в том числе и прыжкам с шестом. Моей первой победной высотой в 1938 году были 2 метра 85 сантиметров, что дало мне возможность выступить на ХV Олимпийских играх в Хельсинки и встретиться с лучшими спортсменами мира.
Сильнейшими прыгунами с шестом тогда были американцы, до которых нам было, как до неба, а вот в Европе я был одним из лучших среди хороших прыгунов Польши, Финляндии и Румынии. Особенно сильным раздражителем и соперником в то время был швед Рагнар Лундберг. Возможно, таким же соперником для него казался и я, но в очных соревнованиях мы не встречались, время от времени стараясь превысить результат друг друга хотя бы на сантиметр. Лучшие личные достижения у нас были по 4 метра 42 сантиметра, на более прогрессивных, чем бамбуковые, металлических шестах. Теперь личная наша встреча на Олимпийском стадионе в Хельсинки могла для каждого иметь решающее значение при правильно избранной тактике. На первый взгляд, какая может быть тактика в прыжке, который длится секунды? Но ведь надо учесть, что время между попытками измеряется уже минутами и даже часами, а все соревнование прыгунов с шестом в то время, когда не существовало никаких ограничений в подготовке к прыжку, занимало целый день.
Спортсмены Советского Союза, впервые участвовавшие в подобных всемирных соревнованиях, были экипированы по лучшим отечественным образцам того времени. Нам сшили блистательные костюмы из белого английского бостона, выдали спортивную форму из лучшей шерсти с надписью СССР на груди, комплекты гражданской и спортивной обуви. Трое прыгунов с шестом - Виктор Князев, Владимир Бражник и я, ко всеобщему удивлению, сверх всего были снабжены даже спальными мешками для отдыха между попытками.
Перед отъездом в Хельсинки под Выборгом был проведен смотр советской команды. Тогда мы умели красиво маршировать на парадах и в четком строю, в единой красивой форме, производили более сильное впечатление, чем почетный караул при встрече глав держав.
В небольшом пригороде Хельсинки - Отаниеми, где разместилась наша команда, был отлично подготовленный небольшой тренировочный стадион. За два дня до квалификационных соревнований, на которых отбирались основные участники для последующей борьбы за медали, мы провели на тренировочном стадионе разминку. У себя дома мы привыкли приземляться после прыжка в яму, где горой был насыпан чистый песок. Здесь нас поразило то, что на местах приземления были насыпаны свежие древесные стружки из-под рубанка. Они привлекали своей белизной и свежим запахом, но с непривычки вызывали некоторую настороженность.
Хотя время было вечернее, на тренировочном стадионе было многолюдно. Толкучка и праздничная обстановка не способствовали сосредоточенному вниманию. Мои товарищи Бражник и Князев разминку и пробные попытки решили не делать, а я захотел проверить свой разбег в полном прыжке. После приземления в стружки я почувствовал боль в левой ступне, но подумал, что это случайно. Так как разбег был не очень уверенным, я сделал еще один прыжок, и на этот раз ощутил боль уже в правой ноге. Я еще не осознал всего трагизма происходящего и сразу не понял коварство роскошных стружек, которые по чьей-то душевной простоте были уложены на асфальтовом основании, и при приземлении не амортизировали, протыкались ногами до самого асфальта, что и приводило к растяжению связок голеностопного сустава и самой стопы. Почти одновременно со мной по той же схеме тренировался Драгомир из румынской команды и Важны из польской. Но мне от этого было не легче. До соревнований оставалось менее двух суток. Травмы требовали длительного лечения. Замена в команде была невозможна.
В считанные минуты под угрозой оказались итоги многолетней тренировки и настрой на Олимпийские игры. Я собрал свои вещички и, как побитая собака, еле переступая с ноги на ногу, побрел в санчасть с тяжелыми мыслями о том, что скажет начальство.
Дорога к нашему филиалу Олимпийской деревни была одна, и на ней стояла группа наших руководителей. Не желая ни с кем встречаться, я, отчаянно хромая, свернул в сторону и тут же услышал голос председателя Всесоюзного спорткомитета Николая Николаевича Романова, произнесшего мою фамилию. Выбора не было, и мне пришлось предстать перед штабом нашей делегации, делавшим обход накануне дня открытия Олимпиады. Я что-то невпопад отвечал и больше всего хотел провалиться сквозь землю.
На следующий день с утра я был у врачей, ноги мои поставили в два ведра и залили стопы парафином как бетоном. Два часа я лежал на кушетке с опущенными в парафин чуть ли не до колен ногами. Эта процедура была повторена трижды.
В день предварительных соревнований я с утра попробовал прежде всего подвигать стопами. Они болели и плохо разгибались не то что в беге, а и в ходьбе. Пришлось очень жестко зафиксировать обе стопы бинтами. После этого двигаться было можно, но только на носках. На пятку нога не опускалась: бинт очень резал, но все же это был выход из положения, и так я поехал на стадион, надеясь выполнить квалификационную норму и еще на день отодвинуть свой позор. Однако, к собственному удивлению, я легко преодолел необходимые четыре метра, хотя разбегался исключительно на носках, как балерина на пуантах.
Во время разминки перезнакомились со всеми соперниками, состоялось всеобщее пожатие рук и обмен улыбками. Я впервые встретил Рагнара Лундберга, но в центре внимания, конечно, был американец Боб Ричардс, имевший лучший результат сезона и эффектное прозвище «летающий пастор» - он был священником.
По правилам продолжали соревнования все выполнившие квалификационный норматив, их оказалось 19 человек. Соревнования должны были стать длительными, а я сомневался, что через сутки вообще смогу двигаться.
Итак, 22 июля 1952 г. в 15 часов лучшие шестовики мира начали исключительно сложную борьбу, продолжавшуюся шесть часов.
Я постоянно ощущал боль и, глядя на свои нелепые ноги, обмотанные бинтами, поставил себе весьма скромную задачу: не проиграть своим, Князеву и Бражнику, не стать козлом отпущения, который «не выполнил», «не осознал», «подвел команду и Советский Союз».
Поэтому я не пропускал ни одной высоты и на каждую попытку настраивался как на последнюю.
Несколько раз я перехватывал пристальный взгляд Лундберга и понял, что он контролирует малейшее мое движение и действие. Я же только отметил, что Лундберг пониже меня ростом. Главным своим соперником считал самого себя и свои ноги - выдержат или нет?
После пяти часов соревнований я был среди шести прыгунов, преодолевших четыре метра тридцать сантиметров. Можно было немного отдохнуть на газоне футбольного поля, подстелив спальный мешок рядом со своими товарищами по команде, которые уже выбыли из соревнований.
Володя Бражник, отличавшийся своими независимыми манерами, даже закурил. В таком виде мы с ним и попали в фоторепортаж на страницы финской газеты.
Время бежало быстро, и только я успел перемотать потуже свои стопы и с трудом втиснуть их в шиповки, как пришла пора очередного прыжка. Неожиданно я почувствовал уверенность, бинты держали хорошо, ноги вроде бы стали длиннее и пружинили. Повторяю про себя: «Помни, что это может быть твоя последняя попытка, больше так не сконцентрироваться!» Беру в руки шест, пальцы впиваются в металл в привычном месте захвата, по спине пробегают мурашки, где-то в позвоночнике возникает злость - на планку, на соперников, на все вокруг!
Правая нога делает первый шаг, и начинается стремительный разбег. Быстрее! Не обращай внимания ни на что! Только вперед! Следует взмах на шест, я взлетаю, и планка остается на месте. Высота четыре метра 40 сантиметров взята! Следующую высоту должны преодолевать всего четверо: американцы Ричардс и Лац, швед Лундберг и я.
Чувствую восторг необыкновенный, который сразу улетучивается после того, как я узнаю: Лундберг меня обманул. Пока я валялся на своем мешке и старался на соперника не смотреть, он ухитрился пропустить одну высоту, а это означает, что поскольку мы оба взяли четыре метра 40 сантиметров с первой попытки, для определения лучшего среди нас сравнивается количество попыток на всех высотах, а у него на попытку меньше! Этот страшный тактический удар дает ему преимущество и бронзовую медаль. Следующую высоту 4 метра 50 сантиметров мы оба никогда не брали. Не суждено мне было взять ее и на этот раз, хотя я шел ва-банк, рискуя сломать шест, приземлиться на голову и вообще покалечиться, но поздно! Высота не взята, шест не сломался, голова моя цела. Закончилась шестичасовая битва. Вся наша четверка превысила олимпийский рекорд 1936 года. Первое место у «летающего пастора» Боба Ричардса - 4 метра 55 сантиметров, на пять сантиметров меньше у второго американца Дональда Лаца. Двух европейцев Рагнара Лундберга и меня, несмотря на одинаковый результат, разделяла пропасть, он на пъедестале получил бронзовую медаль, мне без церемоний вручили диплом за четвертое место. Такой была большая цена маленькой тактической ошибки. Утешаю себя тем, что судьба избавила меня от гнева начальства и еще худшего результата. У Лундберга я выиграл в следующем году на Королевском стадионе в Стокгольме, на встрече легкоатлетов СССР и Швеции. Тогда, уже ночью, при свете множества прожекторов, я взял 4 метра 44 сантиметра. Увы, это были не Олимпийские игры...
Мое четвертое место на XV Олимпийских играх в Хельсинки в июле 1952 года оставалось лучшим для советских прыгунов с шестом на протяжении 28 лет, до 1980 года, XXII Олимпийских игр в Москве, когда Александр Волков завоевал серебряную медаль. И в заключение скажу фразу не совсем оригинальную: «Олимпийцы! Будьте бдительны, не спите во время соревнований, вы можете потерять единственную в жизни возможность стать олимпийским призером или чемпионом».