Постановлением Кабмина Институту сердечно-сосудистой хирургии АМН Украины присвОено имя Николая Амосова
Последний месяц минувшего года принес, увы, тяжкие для нас потери. И не только для нас… Ушли из жизни столь неповторимые личности, составлявшие духовное достояние ХХ века, какими были Николай Амосов и Даниил Лидер. Среди тех, кто вместе с ними в том же жестоком декабре покинул нас, оказались и известные стране ученые Анатолий Визир — в прошлом выпускник нашей общей alma mater Киевского медицинского института, опытнейший терапевт, возглавлявший без малого тридцать лет Запорожский медицинский институт, Валерий Смирнов — талантливый исследователь в области микробиологии и вирусологии, бессменный в последние десятилетия директор института им. Заболотного Национальной академии наук, Леонид Вышеславский — один из старейших наших поэтов, долгие годы стоявший у руля популярного литературного издания — журнала «Радуга». Мой благословенный друг, ученый с мировым именем, физиолог и геронтолог Владимир Фролькис оставил в своем наследии, кроме выдающихся научных трудов и яркой научной публицистики, еще и цикл выношенных им в последние годы образных, поразительно точных и метких афоризмов. Хочу поделиться с читателем в поисках ответа на вопрос о том, какие напутствия оставил нам с вами неповторимый современник, имя которого названо в самом начале, — выдающийся хирург, основатель в стране биокибернетики, философ и писатель Николай Амосов.
О прошлом, которое с нами
Как часто в своих диалогах вне суеты обыденных дней мы говорили о времени, о сложных перипетиях настоящего и, увы, не очень ясных перспективах будущего. Как одно из напутствий сегодня воспринимается суждение о том, что пока жив человек, не иссякли духовная энергия, устремление к поискам, новым свершениям и новым надеждам. Он должен творить и созидать. При этом ценить каждый новый день как маленькую жизнь, радоваться повседневным работе, заботам, встречам, общению, сознанию того, что еще предстоит сделать, а затем и самому содеянному. Помню, как долго мы с Николаем Михайловичем однажды обсуждали вопрос о том, что, может быть, ближайшие десятилетия в новом столетии окажутся желанной эпохой, когда, наконец, исчезнут одолевавшие нас ранее сомнения и откроется человечеству, что для него самое важное!
На стыке двух веков, а заодно и двух тысячелетий, многие психологически ощутили особое состояние. Ожидание смены столь впечатляющих вех в жизни человечества породило и в обществе, и в индивидуальном мире каждого из нас неуверенность в завтрашнем дне. Возникло состояние какой-то странной зыбкости. Может быть, от этого ощущения тревоги и неопределенности мы все чаще стали мысленно подводить итоги минувшего, задумываться над грядущим, переносить на «потом» давно вынашиваемые планы, откладывать их на будущее. Некое ощущение внутреннего дискомфорта начало сказываться и на повседневных делах, и на житейских устремлениях. Возможно, оно инициировалось мыслью о том, что ты уже человек прошлого века. А ведь как часто еще совсем не так давно мы гордо любили повторять: «Я — человек двадцатого столетия».
Интеллектуальное достояние настоящего и будущего
Так весной минувшего года я назвал свою публикацию в «Зеркале недели», приуроченную к выходу в свет уникальной «Энциклопедии Амосова».
Часто, когда после телефонного звонка в трубке раздавался его характерный голос и произносились ставшие привычными в нашем общении слова — «Звоню просто так, поговорим об интересном», — я предвкушал, как всегда неординарный разговор о разных общественных и профессиональных событиях, нередко, о личном, творческом, ближайших планах. На этот раз я выслушал авторский комментарий к вышедшей «Энциклопедии». Этот многостраничный амосовский труд и еще самая последняя небольшая книга «Мировоззрение» — в своей дарственный надписи, сделанной за неделю до кончины, он написал мне: «Еще одно «Мировоззрение»» — в сущности прощальное доверительное напутствие. В этих последних книгах, как и во всем его наследии, острое видение того, как кризис системы проявляется сегодня в кризисе медицины, — проблема, представляющая широкий общественный интерес. Без ложной риторики амосовские труды можно рассматривать как итог многолетнего врачебного раздумья, как социологические и философские научные и публицистические трактаты, в центре которых его представления о здоровье и болезнях. Уместно привести выдержку из предисловия издателя — Стива Шекмана — главного редактора ежемесячника «Будь здоров», открывшего книгой Амосова «Преодоление старости» серию «Библиотека журнала»: «Мне кажется, Амосов умеет все. Философия, социология, экология, политология — здесь он профессионал высшего класса».
Хотелось бы напомнить и те публикации Н.Амосова, которые появились в годы, предшествовавшие этому изданию. К сожалению, из-за малого тиража некоторые из них не стали широким достоянием читательских кругов. Это небольшие по объему, но весьма емкие по содержанию «Кредо» и «Мое мировоззрение» (1992), а также изданная благодаря усилиям киевского издателя В.Красникова книга «Разум, человек, общество, будущее» (1994). Многое из того, что было рассмотрено в этой книге, а также в очерке «Эксперимент» (1995 г.), нашло в новых амосовских трудах дальнейшее развитие. Конкретным поводом к проведению эксперимента, как пишет автор, явилось следующее. Когда осенью 1992 года он принял решение прекратить оперировать, а еще раньше отказался от директорства в родном институте, сохранив за собой лишь консультативные функции, «...жизнь опустела. Прекратились хирургические страсти, переживания за больных, исчезли физические нагрузки четырехчасовых операций. Сильно уменьшилось общение. В резерве, правда, оставались наука и творческая работа над книгами и еще продолжение привычного режима самоограничения, значительных физических нагрузок». И тем не менее, подчеркивает Н.Амосов, со временем пришло ощущение наступления старости. Но это не испугало, а «даже разозлило». Заменил кардиостимулятор (первый был вшит 8 лет назад), предпринял попытку применять гормоны. Не удовлетворившись эффектом, обосновал идею эксперимента и методику его проведения. Этому предшествовал анализ главных гипотез механизмов старения. Касаясь физиологии старения, Н.Амосов всегда подчеркивал наличие общей тенденции: по мере этого процесса происходит постепенное ослабление всех функций, ухудшение реакций на внешние раздражители и регуляторные воздействия. Предположение самого Н.Амосова об универсальных механизмах старения основаны на известной гипотезе генетической запрограммированности старости, хотя, вероятно, запрограммированность отдельных этапов процесса во времени и не является жесткой. Окажется ли это предположение оправданным, покажет последующий научный поиск, о необходимости которого ратовал ученый.
Рассматривая организм человека как систему, автор особо подчеркивал, что функции выражаются в преобразовании структур, а последние в свою очередь постоянно меняются, отражая приспособляемость человека к внешней среде. Оригинальна схема, приведенная в этом разделе и демонстрирующая взаимодействие двух структур — организма и среды. Если принять во внимание, что организм (личность) тоже состоит из двух структур — так называемых регуляторов и рабочих органов, то следует согласиться с тем, что они находятся в постоянной взаимосвязи. А как же ведут себя при старении рабочие органы, призванные воплощать программы в функции? По демонстрируемой схеме интенсивность их деятельности определяется тремя факторами — мотивацией, тренированностью и «тормозами». К последним относятся утомление и старение. Утомление возрастает от сопротивления среды и снижается от тренированности. Старение определяется генетической программой. Отсюда логическое заключение: мотивация и тренированность увеличивают труд, «тормоза» — уменьшают. Ведь действительно, при старении существенно снижается уровень дееспособности человека. Исчерпалось многое из предшествующей программы, уменьшилась от этого «сумма мотивов», снизилась функция. А раз снизилась функция, уменьшилась тренировка, возросло утомление. В итоге — новое снижение функции. Тупик — circulus vitiosus! Вывод Н.Амосова: уменьшение дееспособности при старении само себя ускоряет. Отсюда и упомянутая выше основная задача — разрушить эти порочные связи, разорвать замкнутый круг.
Главная идея ученого, которую он четко проводит через упомянутые выше книги «Продление жизни» и «Здоров’я», казалось бы, предельно проста: нужны интенсивные мышечные нагрузки, которым, увы, «...мешает другая особенность психики, доставшаяся человеку от животного, — то, что мы называем ленью. Природа экономит энергию и без необходимости напрягать мышцы не требует».
Оставил нам Николай Михайлович и свою концепцию здоровья как «резервных мощностях» клеток, органов, целого организма. При этом обратив внимание на то, что в научной медицине до сих пор, в сущности, отсутствует четкое определение здоровья. В нынешнем понимании здоровье это чисто качественное понятие «нормы», которая определяется на основе статистики, что, в принципе, правомерно. Но ведь следует оценивать и то, что происходит, если нормальные условия изменяются и тем самым возникает реальная угроза болезни. Поэтому о человеке нужно знать именно количество здоровья. Измеряя его, можно оценить: много здоровья — меньшая вероятность развития болезни, мало здоровья — налицо преддверие болезни. Определить количество здоровья следует как сумму «резервных мощностей» основных функциональных систем, при этом важно оценивать их оптимальный уровень. К сожалению, подобные оценки практически не проводятся.
Еще и еще раз Н.Амосов настойчиво обращал внимание на то, что у нас под медициной понимают преимущественно лечение болезней. Между тем, если не только риторически провозглашать главенство профилактического направления медицины, а заняться здоровьем здоровых, то это и будет самым эффективным предупреждением болезней.
Наследие Николая Михайловича побуждает не только к раздумью. Но и вызывает чувство сопричастности к позиции автора. Сочетание в его научном творчестве теоретических положений с повседневными наблюдениями и фактами, общественных взглядов с личностными, более категоричных суждений с сомнениями — все это, надо полагать, во многом способствовало эмоциональной окраске восприятия его выступлений и книг, каждую из которых ожидал широкий читательский интерес. Успех каждой новой книги можно было прогнозировать прежде всего по причине того, что Н.Амосов повествует о реальных итогах своей врачебной деятельности, своего уникального эксперимента, многолетнего опыта, раздумий, сомнений, попыток социологических и философских обобщений.
Как автора Николая Михайловича всегда волновала реакция на его книги читающей публики — через прессу он даже провел как-то опрос читателей, выясняя их отношение к наиболее злободневным общественным проблемам, о которых писал. Обществу еще предстоит в полной мере осмыслить и оценить в качестве напутствия на будущее такие амосовские концепции, как происхождение общества, роль его самоорганизации, эволюция общества, представления об идеологии, идеалах, границах устойчивости, а также о Боге. Автор своей особой позицией, своим видением и предшествующим опытом как бы приглашает будущего оппонента к полемике и доказательному творческому разговору. Как полагает Амосов, идеология составляет основу общественного разума и «является предметом творчества как вещи, но всегда имеет под собой биологическую базу. Авторы идеологий выбирают точку на шкалах, опирающихся на противоречивые биологические потребности и крайние чувства, их выражающие, формулируют идею словами, распространяют ее среди граждан, таким образом, формируя их убеждения». А затем Николай Михайлович аргументировал основные, с его точки зрения, шкалы для компромиссного выбора координат идеологии, к которым он относит следующие категории: а) свобода или равенство; б) материальное или духовное; в) труд — развлечения; г) общественное — личное (или эгоизм — альтруизм); д) терпимость — непримиримость; е) настоящее — будущее; ж) Бог — материя или вера — знания; з) ценности — общечеловеческие или групповые (нация, религия, класс, идеология). По его утверждению, идеи, выраженные словами, если они запечатлены в нейронах мозга большого количества людей, напечатаны во множестве книг, становятся столь же реальными, как и вещи, как объекты природы. Потому что они управляют реальными действиями масс людей, меняют ход истории куда больше, чем землетрясения или наводнения. Идеи — это гены общества». Словно предвосхищая наши будущие раздумья, Н.Амосов продолжает развивать высказанную мысль: «Другое дело, что идеи менее стойки в историческом времени, чем гены. Есть у них специфическое качество: распространяются только те идеи, которые созвучны некоторым из гаммы противоречивых биологических потребностей... Возьмем для примера идею Доброго Бога. Она больше всех распространилась в лице мировых религий и оказалась самой стойкой. Это значит, что доброе начало в природе человека сильнее злого». Хотя Н.Амосов считал, что делать дальние прогнозы бесполезно из-за непредсказуемости творчества и самоорганизации на всех структурных уровнях человечества, тем не менее он допускал, что в связи с широким распространением ожидаемых достижений науки (биотехнология и генная инженерия, альтернативная энергетика, искусственный интеллект, возможность управлять психикой и т.д.), в будущем возможен «прорыв», способный изменить представление о человеке и обществе.
О сокровенном и личном
Значительную часть амосовского наследия составляют художественные, во многом автобиографические, повествования, мемуарная проза, многочисленные статьи и эссе и, наиболее привлекавшая к себе внимание читающей публики в последние годы, научная, философская и социологическая публицистика. Свою исповедальную книгу он назвал «Голоса времен». Делился со мной, что в этой книге подводит итоги. Но явно поторопился. В последующие годы одна публикация сменяла другую и наконец появилась уже упомянутая выше «Энциклопедия» как действительно некий обобщенный итог интеллектуального амосовского творчества, который, убежден, еще предстоит не раз обдумать, оценить и постичь в полной мере.
В день своего семидесятилетия писатель и врач Сомерсет Моэм сделал запись, смысл которой в том, что самое большое преимущество старости — в духовной свободе. Судьба сложилась так, что Николай Михайлович мог пользоваться этой свободой два десятилетия с тем, чтобы, оглянувшись на прожитые 89 лет, сказать: «Я прожил хорошую жизнь». И еще словами того же Моэма, сочетавшего профессию врача и многолетнюю приверженность к медицине с литературным творчеством, Николай Амосов мог бы сказать применительно к своему увлечению созданием художественных произведений: «Я не знаю лучшей школы для писателя, чем работа врача». А ведь именно вторая его ипостась — писательство — снискала ему огромную популярность. В последние два десятилетия он писал особенно много.
Будучи в общении человеком сдержанным, подчас даже подчеркнуто суховатым, Николай Михайлович тем не менее был склонен к эмоциональным «всплескам». При этом часто отнюдь не негативным, что в определенных обстоятельствах было ему свойственно, а положительным, даже восторженным. Помню у нас в доме чету Амосовых, Никиту и Ирину Маньковских, приглашенных в связи с приездом из Мюнхена земляка и друга хирурга-уролога Бориса Гехмана. Гость прочитал в тот вечер только что написанный им рассказ о портрете женщины в красном, изображенной на полотне неизвестного мастера. С интересом прослушав рассказ, Николай Михайлович вопрошал автора: «Как Вам удалось, Борис, написать такую камерную вещь?». И в этом обращении явственно улавливалось амосовское одобрение. А ранее, встретив впервые у нас же в доме известного правоведа Федора Бурчака и проведя с ним довольно бурную дискуссию, Николай Михайлович высказался с присущим ему лаконизмом, но весьма эмоционально: «Удивительно образованная и интеллектуальная личность». Но особое впечатление произвело на него знакомство с Даниилом Лидером, о чем после встречи он поделился со мной такими словами: «Человек — единственный в своем роде. К тому же мыслитель».
А как проникновенно написал Николай Михайлович о Владимире Фролькисе в недавно изданных воспоминаниях о нашем общем друге. Приведу только два его высказывания: «Так он и умер: почти на ораторской трибуне. Не обойтись доктору без анализа смерти — привычка. (Как будто не все равно тому пророку, что пропускает душу в рай.) Не удержусь и я. 1 октября 1999 г. в Оперном театре был I съезд медработников Украины. Полный зал. Называлось мероприятие «Пульс Украины». Начальство в президиуме слушает. Главный оратор от академии — Фролькис. Затея — показушная, но какая была речь! А наутро — сердечный приступ — и смерть. Не сомневаюсь — речь повлияла. И даже по противной докторской привычке прикидываю: «Если бы массаж сердца, искусственное дыхание… Не должен был умереть». Не было у Володи фатального поражения сердца».
«Я только чувствовал, что за оболочкой бодрости и выдержки прячется страдающая поэтическая душа человека, потерявшего любимую жену, оставшегося в одиночестве… Это — все. Прости, Володя, что не смог написать лучше. Не хватает таланта».
Привожу эти строки и слышу неповторимые и глубоко эмоциональные амосовские интонации. Многие ли знали его таким даже из тех, с кем он общался. Не говоря уж о тех, кто его не знал. Облик Николая Амосова как человека с присущими ему достоинствами, непростыми чертами характера, увлечениями и неординарным психологическим настроем всегда интересовал широкую публику. В связи с этим хочу обратить внимание на то, что в упомянутых выше мемуарных книгах, как и в отдельных разделах «Энциклопедии» личность автора предстает отнюдь не в привычном ореоле стереотипов, присущих жизнеописанию известных людей, и не в идеализированном образе «героя». Перед нами в предельно откровенном повествовании проступает образ человека — одного из тех современников, что разделял с нами тяжелые годы двадцатого века, прошедшего непростой жизненный путь, сомневавшийся и страдавший.