В истории украинского вопроса наиболее замечательными с точки зрения логики являются моменты его «окончательного решения».
В 1638 году поляки решили, что с казацкой волей покончено окончательно и бесповоротно. Десять лет иллюзорного «золотого покоя» закончились страшным взрывом Хмельнитчины.
После ликвидации Запорожской Сечи и Гетманщины казацкую старшину наделили правами и вольностями российского дворянства, а сынов казацких закрепостили. На том проблему посчитали решенной. Тотчас же получили феномен украинского национального Возрождения и, соответственно, новую редакцию рассматриваемого нами вопроса. Переросшего очень скоро в «дело величайшей государственной важности, неправильная постановка которого способна вызвать неисчислимые осложнения в будущем в отношении как к внутренней, так и к внешней политике» (князь?А.Дондуков-Корсаков).
Советские наследники империи, казалось бы, учли все ошибки предшественников. Вместо грубого подавления и русификации — тонкая ленинская национальная политика. «Тонкость» заключалась в том, что они прибегли к завлекающему маневру с эрзац-державностью и «коренизацией» большевизма, а потом голодом и пулями убивали доверчивую нацию.
Усилия палачей дали эффект: в эпоху развитого социализма стороннему наблюдателю казалось, что «незаметно исчезает 40-миллионная европейская нация» (Милан Кундера). Но все вышло наоборот. Исчезли «интернационалисты», а украинская нация стала наконец державной.
Сегодня Украина низведена до унизительного уровня объекта политики мировых субъектов. Судя по всему, мы находимся в той самой замечательной точке возврата.
* * *
Верный способ разглядеть, что будет впереди — подальше посмотреть назад, советовал Уинстон Черчилль.
Поэтому заглянем в Варшаву 24—27 июля 1653 года, и послушаем дипломатическую дискуссию по украинскому вопросу, состоявшуюся у сенаторов Речи Посполитой с великими послами московского царя Алексея Михайловича.
Месяцем ранее, 22 июня (поистине мрачная дата), царь пишет гетману Богдану Хмельницкому и всему Войску Запорожскому «милостивое слово», в котором сообщает: «И мы, великий государь, изволили вас принять под нашу царского величества высокую руку». Так что дипломатические усилия великого посольства имели целью скрыть истинные намерения московского правительства — дипломатия в чистом ее проявлении.
* * *
Несмотря на сокрушительное поражение от объединенной украинской армии под Батогом и от корпуса Богуна под Монастырищем, летом 1653 года поляки были настроены весьма воинственно. Не зря же победу под Батогом современники сравнивали с победой Ганнибала при Каннах: римляне, случалось, терпели поражения, иногда катастрофические, но никогда не проигрывали войну. Поэтому на второй день после славной виктории гетман Богдан в очередной раз просит о московском заступничестве: «Бо відаєм, же на нас знову наступоват схочут».
Унизительный Белоцерковский договор был снесен казацкой саблей и денонсирован правом силы. Но точно так же на право сильного указывали и поляки. Они категорически отрицали возможность реанимации Зборовских соглашений, на чем настаивали московские великие послы. «А Зборовского де договору они и слышать не хотят, то де договор за неправды Хмельницкого снесен саблею» (под Берестечком), — указывает в своем отчете, так называемом статейном списке, князь Борис Репнин со товарищи.
Отношение к договору как таковому позволяет ясно определить позиции сторон по украинскому вопросу. Как оказывается, позиции эти тождественны и не совпадают конгруэнтно лишь потому, что «исправляются» спасительной политикой двойных стандартов, действуя «в противофазе». Европейцы прочно стоят на азиатских позициях; азиаты так вещают по-западному, что от зубов просто отскакивает…
Договор заключается между субъектами; с объектом (вещью, пусть даже говорящей, но лишенной волевого и свободного начала) договор не заключается. Богдан Хмельницкий есть всего лишь подданный Короны, а не субъект договора, настаивают поляки, и «надобно было ему, Хмельницкому, наперед к королевскому величеству бити челом, и милосердия просить со всяким покореньем, а не уговариваться. С хлопом Королевскому Величеству какому было быть договору?».
Аргументация панов рады явно лежит в русле столь привычной московитам концепции «вечного холопства». Договор равных сторон можно как заключить, так и расторгнуть; вечное же холопство есть неизменное вещное состояние для одной стороны, и ничем не детерминированная воля хозяина — для другой. Понятно всякому. Но московские послы (князь и окольничий), обращавшиеся к своему суверену не иначе как «Бориска Репнин и Богдашка Хитрово, холопи твои», враз сделались апологетами европейских ценностей.
Чтобы король польский велел в подданстве у себя запорожским черкасам быти, витийствуют послы, «попрежнему безо всякого гонения, а на которых статьях, и о том им договариватца самим». И тут же подсказывают полякам, на каких именно статьях сторонам следует договариваться: «И мы те статьи, на которых статьях Хмельницкой у королевского величества в подданстве быти хочет, объявляли неперед сего в ответе и ныне вам те статьи (Зборовские. — Авт.) объявляем же». (О справедливых и равноправных принципах договорных отношений вспомнить бы московитам позже, на Переяславской раде. Когда гетман, полковники и все Войско Запорожское указывали, что при договоре присяга должна быть обоюдной, что «польские короли подданным своим всегда присегали», боярин Бутурлин Василий Васильевич отрезал: «Николи того не повелось, что за них, государей, подданным вера давать, а дают веру государю подданные».)
Стало ясно, что до азиатского ества новоявленных европейских неофитов польским переговорщикам не достучаться. Московские послы, неожиданно исполнившись западного духа, от благородной защиты украинской субъектности не отступят.
Ну что ж, теряет терпение польская сторона, субъект так субъект. А раз так, то король «ево, Хмельницкого, в подданстве у себя держати не мыслит, и всех тех изменников снесет и до конца разорит». Как внешних врагов Короны.
Это сработало. Души русских крепостников не выдерживают таких речей. Какой такой вражеский субъект, Господь с вами! Как же можно свою собственность — и разорять? «Королевскому величеству и вам, паном раде, надобно разсудить: естьли вы тех своих подданных побьете, и города и места разорите, и учините пустоту, а побьете и разорите не чюжое государство, но свое, и впредь те пустые места кем вам будет заселить?»
Чтобы не отправить дальнейшие переговоры по кругу, поляки изобретают синтетическое решение. Они приписывают субъектность второй стороны Зборовских соглашений… крымскому хану. Именно с ханом Ислам-Гиреем III, как с полноправным субъектом, оказывается, договорился под Зборовом король Ян II Казимир; украинский гетман Богдан Хмельницкий с Войском Запорожским были лишь объектом соглашения высоких договаривающихся сторон.
Выражаясь современным языком, крымский хан выступил гарантом завоеваний украинской национальной революции. Которая для польского короля есть не более чем холопский бунт. Тогда как договор с ханом есть легитимная договоренность между державными братьями!
Великие послы царя Алексея отреагировали мгновенно. Как можно брататься с бусурманами!? Не по-христиански это. «Королевское величество Хмельницкого пожаловал, принял в подданство против Зборовского договору для прошенья бусурмана крымского хана», а прошению его Царского величества христианского государя никакого внимания, негодуют посланники наихристианнейшего владыки.
Логично? Да! Но чтобы такой довод сработал, русскому царю надо бы постоять на поле боя плечом к плечу с православными братьями, а не кормить их целых шесть лет обещаниями и милостивыми похвалениями.
* * *
Московские составители статейного списка не зафиксировали подобного рода возражений польской стороны. Думаю, что таковых и не было. В этой дипломатической дискуссии по украинскому вопросу поляки проиграли еще до игры.
Им бы не пускаться в дипломатические витийства на тему «субъект—объект», а категорически оспаривать самое право Москвы на вмешательство во внутренние дела Речи Посполитой. Да не могут, ибо объективно «казацкий вопрос переставал быть внутренним делом Польши и практически становился вопросом международной жизни Восточной Европы в целом» (В.Серчик, польский историк).
Таковым он остается и сегодня.