Все в Торонто, гостеприимно встречавшие меня в начале неожиданно теплого в тех краях сентября, беспокоились: увижу ли я Ниагарский водопад. И когда пани Валентина Курылив любезно согласилась показать мне это чудо канадской природы, радовались: ну, теперь уже мне можно возвращаться домой со спокойной совестью.
Действительно, мощный рев воды, вид падающих с высоты потоков, частый дождь капель на набережной, заметная дрожь земли — все это поражает. И становится ясно, что именно такой и должна быть главная национальная достопримечательность Канады — страны, так стремящейся сохранить первобытную красоту природы, уберечь от разрушения экологическую систему. И белочки в парках городов, зайцы, по вечерам выходящие к домам, тысячи диких гусей, садящихся на озера и поля вдоль дороги на юг, бизоны на обочинах — все это, поначалу поражая пришельца, воспринимается очень органичным для канадской ментальности. Очевидно, и политика многокультурности, проводимая после победной борьбы французского Квебека за свою автономию, в определенной степени определяется этой традицией. Как и трогательные плакаты в аэропорту и прочих общественных местах, призывающие граждан заботиться о новоприбывших.
Но вот буквально у Ниагарского водопада, над порогами немного ниже по течению, неожиданно появляется... буддийский монастырь. Причем не игрушечный, как бывает в неазиатских странах, а настоящий большой монастырь со ступой, статуей Будды, молитвенными колоколами и барабанами — словно где-то в Тибете или хотя бы в Монголии. Эта экзотическая встреча не случайна: соседний Торонто приобрел славу крупнейшего в мире города мигрантов. Из более чем трех миллионов его населения около половины родились за пределами Канады. Только китайцев здесь живет чуть ли не миллион. А буддийские, даосские, индуистские храмы вполне мирно соседствуют со святынями всех возможных христианских конфессий. Среди них немало украинских — православных и греко-католических церквей, пресвитерианских и баптистских молитвенных домов. Но тревогу вызывает именно их будущее: не окажется ли в условиях религиозного плюрализма или даже борьбы цивилизаций христианское сообщество слишком слабым для сохранения своей тождественности?
Демократическая система страны дает пришельцам хороший шанс на быстрое и равноправное вхождение в многоэтничное сообщество страны. Украинцы далеко не на первых местах по своей численности. Их удельный вес стремительно падает. Процесс ассимиляции продолжается, и четвертое-пятое поколение эмигрантов уже редко владеет украинским языком. Новые же эмигранты, приезжающие в течение последнего десятилетия, особенно русскоязычные украинцы, сознательно стремятся как можно скорее порвать с украинскими корнями и детей часто воспитывают по-английски. Мне доводилось встречать земляков, которые, прожив в Канаде каких-то восемь лет, уже отказывались говорить на украинском...
Кризис Украинской православной церкви в Канаде на этом фоне выглядит неминуемым. О нем откровенно говорят все. Одни нарекают на недостаток национального сознания, другие фаталистически ждут естественного конца, еще кто-то ищет спасение в освобождении своей церкви от традиций и влияния Украинской греко-православной церкви в Канаде (так она сначала называлась официально). Именно теперь во всех канадских приходах активно обсуждают предложенные проекты уставных изменений, которые, судя по всему, вряд ли будут приняты следующим Поместным собором.
До недавнего времени в канадской православной общине было принято считать, что главным препятствием для ее развития является отсутствие канонического признания. И вот в
1990 г. УПЦ в Канаде вошла под омофор Вселенского патриарха на неплохих условиях: с сохранением поместного устройства, архиерейских титулов, с полным самоуправлением. Но с тех пор количество официальных членов УПЦ в Канаде, то есть тех, кто платит членские взносы и принимает формальное участие в разрешении проблем церковной жизни, сократилось в несколько раз и достигло критической отметки. Более трех четвертей из них — пенсионного возраста. А открытый контакт с Американской православной церковью, получившей в 1970 г. автокефалию из Москвы, и Московским патриархатом сделал УПЦ в Канаде открытой для неизвестных ранее влияний. Вокруг консистории вращается несколько сомнительных лиц, загадочным образом приехавших из Украины и в мыслях примеряющих на себя канадские архиерейские митры. С собой эти лица привезли отталкивающий опыт хамского обращения с теми, кого считают ниже себя, агрессивности по отношению к иным церквям, пренебрежения к поместной традиции украинского православия. В церковном магазине Виннипега продаются московские ризы, софринская литургийная посуда, русские богослужебные издания... Отсутствие сильной богословской традиции и осознания собственной идентичности предопределило уязвимость части канадского священства перед амбициозной агрессивностью чужаков.
По другой версии, проблемы УПЦ в Канаде порождены украинским языком богослужений, которого не понимают верные. Действительно, для эмигрантов четвертого-пятого поколений, составляющих большинство верных на западе Канады, украинский язык еще менее понятен, чем церковнославянский для их прапрадедов, которые с энтузиазмом принимали привезенные из Украины богослужебные книги на украинском языке. Даже там, где богослужение все еще проводится по-украински, чтение Апостола, Евангелия, Символа веры повторяется на английском. Проповедь на украинском языке может иметь несколько вступительных фраз, после чего поучение провозглашается по-английски. Вежливо выслушав украинские слова, прихожане начинают реагировать лишь на понятный английский язык.
Но разрешит ли проблему смена языка богослужения? Ответ на это дают неединичные примеры опустевших храмов англоязычных приходов. Ведь язык важный, но далеко не главный фактор духовной жизни. И потеря традиционного языка литургии лишь заостряет фундаментальные вопросы о месте традиции в жизни Церкви, о смысле дальнейшего существования отдельных национальных архиепархий в Северной Америке, о сочетании универсальных и этнически культурных признаков в общественной миссии современной Церкви. Говорят даже о конфликте двух частей УПЦ в Канаде — патриотической, сформированной преимущественно из бывших «перемещенных лиц» и их детей, и «панправославной», воспринимающей украинские корни как обыкновенный атавизм, от которого стоит избавиться.
Проблема сохранения православной идентичности в западном мире не менее остра и для других этнических групп. Настоятель греческого прихода жаловался, что молодежь не хочет ходить на богослужения, заявляя: она желает посещать храм, а не музей. Там, где церковная община потеряла динамику духовного роста, где ее энергия сосредоточилась на устройстве мемориальных акций, приготовлении вареников, организации вечерниц, начинаются неминуемые старость и умирание. Церковь живет, пока в ней не прекращается миссионерское служение, пока она смело смотрит в будущее, готовится к нему, формирует паству, способную честно предстать перед Судией. Если же она полностью озабочена прошлым и мечтает лишь о том, чтобы максимально долго сохранять архаичные обычаи и устройство, религиозная община превращается в мемориальное общество, общественное призвание которого способно заинтересовать все меньшее количество энтузиастов.
Неожиданным контрастом к украинским реалиям выглядит поступь Американской православной церкви, членство которой возросло за последние годы в несколько раз. Эта Поместная церковь, которая выделилась из Московского патриархата, пошла на введение английского языка богослужения и нового календарного стиля. Но только ли обрядовыми изменениями обусловлен успех ее миссии? Кстати, с приездом новых эмигрантов из бывшего СССР в литургию кое-где возвращается церковнославянский язык. Американская церковь сформировалась как миссионерская, четко определила свою цель как инкультурацию православия в современную североамериканскую реальность, дистанцировалась от России, сохраняя непрерывность обрядовых и канонических традиций. Она обрела после последней войны прекрасную богословскую школу, которая достойно продолжила парижскую традицию — Свято-Владимирскую семинарию в Крествуде (штат Нью-Йорк, США). Идеология Американской церкви формировалась в кругу о. Иоанна Мейендорфа и о. Александра Шмемана. К доктрине этой церкви можно относиться критически, но ее существование нельзя не признать важным феноменом современного христианства.
К сожалению, ни УПЦ в Канаде, ни УПЦ в США не имеют богословской школы, которую можно было бы поставить рядом со Свято-Владимирской семинарией. Коллегия святого Андрея в Виннипеге, ассоциированная с Манитобским университетом, владеет просторным помещением в университетском городке, финансово обеспечена, имеет укомплектованный штат преподавателей и хорошую библиотеку. Но при этом в ней учится не более десяти студентов, у определенной части которых безошибочно прочитываются неизлечимые «совковые» комплексы. Скромные богословские труды производят впечатление провинциальных, о масштабных же научных конференциях не доводилось даже слышать. Украинские корни УПЦ в Канаде некоторые преподаватели воспринимают скорее как бремя, а отношение к стране происхождения и ее межконфессиональным противостояниям колеблется от раздражительного до отчужденного. Естественное, казалось бы, призвание коллегии — знакомить англоязычного читателя с украинской православной духовностью — она не может реализовать за неимением осознанного отношения к этой духовности. Бегство от украинских корней оборачивается потерей собственной перспективы.
В то же время УПЦ в Канаде имеет свой любопытный опыт, который сформировался в результате поиска форм организации церковной жизни, которые соответствовали бы поместной традиции и одновременно интегрировались в религиозную жизнь на Североамериканском континенте. Путь обретения собственного опыта был весьма непрост: западноукраинские эмигранты пережили столкновение с римско-католическим епископатом, испытали московское синодальное устройство, и только тогда решились на создание собственной церковной организации. О слабых сторонах соборноправности УПЦ в Канаде много пишется и говорится. Нигде в других православных церквях обычные приходские священники и миряне не имели таких широких полномочий в церковном управлении, как в Канаде. Но следует учесть, что соборноправность по-канадски имела мало общего с «радоправным» устройством УАПЦ в Украине. Она действительно подверглась влиянию реформационного духа Украины 20-х годов ХХ в., но в то же время широко вобрала в себя традиции Киевской митрополии ХI—XVII вв. Более всего же позаимствовала в своей организации из окружающей жизни церковных общин в Северной Америке — преимущественно в протестантских провинциях Канады, где религиозная жизнь была относительно свободной от инерции огосударствленной церковной структуры европейского средневековья. Соборное устройство общин, которые состояли из постоянных членов, существовали и существуют за счет членских взносов и доходов от собственности общин, руководятся приходскими управами и имеют наряду с иерархическим духовным управлением соборные руководящие органы, было первым ответом украинского православия вызову молодых демократий, построенных на принципах свободы совести. Украинская церковь в Канаде училась жить самостоятельно, не полагаясь на поддержку государства, в условиях светского общества.
Неподалеку от торонтского офиса Канадского института украинских студий мне показывали нашу бывшую церковь, купленную выходцами из Южной Азии и превращенную в буддийский центр. Тревожная символика этого сооружения не очень драматично воспринимается в изменчивом Торонто, где православную епархию возглавляет авторитетный и относительно молодой архиепископ Юрий (Калищук), человек последовательно патриотичный и одновременно хорошо интегрировавшийся в Канаде. Здесь чувствуется приток новой эмиграции, динамично осуществляются контакты с Украиной, что приносит новые ожидания и тяжкие разочарования. Но и в Торонто, и в степных провинциях Альберта, Манитоба, Саскачеван, где повсюду встречаются церкви украинских первопроходцев, и в Институте святого Иоанна в Эдмонтоне, где преобладают китайские лица, а украинский язык помнит лишь директор, —повсюду чувствуется неспокойное ожидание. Можно спрятаться от кризиса, объясняя его разрушительным влиянием украинских реалий церковной жизни на православное сообщество Канады. Можно успокаивать себя разговорами о естественных ассимилирующих процессах. Можно, наконец, сбежать в мифологические миры «панправославия», построенные изобретательными стратегами «третьего Рима». Только рано или поздно придется признать, что и ситуация в Канаде, и украинская драма церковного самоосознания являются разными гранями единого процесса — кризиса традиционной восточной идентичности в мире эпохи глобализации. И разрешение этой проблемы поодиночке, через преодоление ее локальных, периферийных аспектов не способно привести к системным изменениям.
Кризис — трудное состояние для больного. Он, впрочем, свидетельствует о поиске организмом внутренних ресурсов для преодоления болезни. Православная церковь исходит из эпохи империй и встречает новые вызовы, неся в себе вирусы духовной апатии, обрядоверия, коллаборационизма с государственной властью. И кризис, по-своему чувствующийся в каждом православном приходе, является обнадеживающим знаком того, что мощный потенциал Церкви дает нам уникальный шанс победить запущенные болезни и выйти в новое измерение осуществления православием его всемирной миссии.