UA / RU
Поддержать ZN.ua

ЦАРСКАЯ ОХОТА НА «ДЕСЯТОГО»

8 (21) января 1б54 года Войско Запорожское приняло протекторат Московского царства. По традиционной в...

Автор: Владимир Кравцевич-Рожнецкий
Царь Алексей Михайлович играет в шахматы (с рисунка В.Шварца)

8 (21) января 1б54 года Войско Запорожское приняло протекторат Московского царства. По традиционной версии, принятой в историографии, Переяславская Рада прошла «без сучка и задоринки»: царь взял гетмана под свое покровительство сразу же, как только тот этого пожелал. Документы, найденные недавно в российских архивах, свидетельствуют о том, что все происходило не совсем так. Вернее, совсем не так...

Гетман на распутье

После окончания Смутного времени прошло 35 лет. Многое изменилось в политической жизни стран Восточной Европы, в международном положении Речи Посполитой, Крымского ханства, Оттоманской империи, Шведского королевства и Московского царства. На троне последнего уже сидел второй царь из династии Романовых, Алексей Михайлович — высокий русоволосый юноша 19 лет от роду, с голубыми глазами, восхищавший иностранцев мягкостью манер и галантным обхождением, прозванный в народе «Тишайшим». По тем временам царь был сносно образован, неплохо знал военное дело, сам писал письма и занимался государственными делами. Это ему принадлежит пословица: «Делу — время, потехе — час». Потехами для юноши были соколиная охота и шахматы, повлиял на его характер и склад ума: под внешней благожелательностью и добродушием, свойственным сильным физически и расположенным к полноте людям, скрывался аналитик, думавший за противника на несколько ходов вперед.

Следует добавить, что Алексей Михайлович был отцом будущего первого российского императора — Петра Алексеевича, родившегося 30 мая 1672 года от Натальи Кирилловны Нарышкиной, второй жены царя. В наследство отец оставил Алексею Михайловичу Поляновский «вечный» мир — договор с Речью Посполитой, в тайных статьях которого предусматривалось оказание военной помощи при нападении на одну из договорившихся сторон. Договор был закреплен полумистическим обрядом «крестоцелования» в храме: в Архангельском соборе Кремля, у могил московских царей, крест целовал Михаил Федорович, в Варшаве, в кафедральном соборе — польский король Владислав IV Ваза. Нарушение «крестоцелования» было одним из самых страшных грехов, и освободить от клятвы мог лишь глава православной церкви. Для очень религиозных царя и бояр это было своего рода табу, нарушить его не представлялось возможности. Кроме того, московский царь со времен падения «Второго Рима», Византии, считался оплотом православия, а Москва — «Третьим Римом».

В Речи Посполитой — «сопернике-друге» московского царства, не все было благополучно. «Казацкий народ», как тогда называли украинцев в Европе, волею исторической судьбы исповедовал православие, а польская шляхта, имевшая многочисленные имения, «маєтки», в Украине, — католицизм, экспансия которого на казацкой земле была ползучей, перманентной. Притеснения помещиков-католиков, дискриминация украинской шляхты к 1648 году — времени, о котором идет речь, — достигла наивысшего пика. На протяжении многих лет, начиная от кончины гетмана Сагайдачного в 1622 году, Речь Посполитую сотрясали восстания православных украинских казаков, а в январе 1648 года поднял на борьбу казацтво и посполитых гетман Зиновий Богдан Хмельницкий, которому тогда было 53 года.

Как писал посол Венеции Альберт Вемина, посещавший гетмана в Чигирине в 1650 году, Богдан был «роста скорее высокого, чем среднего, широкий в костях и мощного телосложения. Его речь и способ правления показывали, что он обладает рассудительной мыслью и проникновенным разумом. В поведении он мягкий и простой и этим привлекает к себе любовь воинов, но, с другой стороны, он держит их в дисциплине жесткими требованиями. Всем, кто входит к нему в комнату, он протягивает руку и всех просит садиться». К этому следует добавить, что казацкий гетман был очень хорошо образован, знал латынь, русский, польский, татарский языки, мог общаться на немецком и французском, имел представление и о современной для того времени артиллерии и фортификации, знал религиозные конфессии того времени, владел массами, обладал красноречием и был прекрасным дипломатом, разведчиком и военачальником, готовившим военные операции любого масштаба на суше и на море с одинаковым успехом. К тому времени, о котором идет речь, гетман Богдан создал первоклассно организованные вооруженные силы государства — Войска Запорожского, — куда входили 37 реестровых казацких полков, несколько сердюцких и охочекомонных полков, набиравшихся из добровольцев, и полки Запорожской Сечи, использовавшиеся как пограничные на юге страны. Все эти части и соединения были оснащены артиллерией и боеприпасами, в Запорожской Сечи была гребная флотилия. Численность вооруженных сил достигала 300.000 казаков и старшин. Надо отметить, что Войско Запорожское было своеобразным барьером против католической экспансии в славянские страны, а также и охраной от мусульманской экспансии.

Можно без преувеличения сказать, что гетман имел разведывательную сеть, равной которой не было в Европе. Тысячи людей, каждый из которых был готов на самопожертвование, работали и собирали разведданные в Венеции, германских государствах, Прибалтике, Швеции и Речи Посполитой, а также в Крыму и Турции. Гетман знал все, что происходило за рубежом, мог принимать решения, базируясь на достоверной информации, и внедрять свою дезинформацию. Под руководством полковника Лаврина Капусты действовала и контрразведка, исключавшая такие события, как внутренние заговоры и волнения, которые пресекались в зародыше железной рукой гетмана Богдана.

Таким образом, в 1648 году территория Войска Запорожского была военным лагерем, и единство народа и армии было бесспорным. Православная церковь поддерживала Хмельницкого, видя в нем единственную защиту от католической экспансии. Церковь тоже определенным образом была включена в оборону государства, вернее сказать, в обеспечение его безопасности, в частности, через поддержку православных иерархов на территории Оттоманской империи. Именно это обеспечило гетману возможность достижения протектората Московского царства над Войском Запорожским, пробив брешь недоверия и отчуждения царя Алексея Михайловича, человека весьма религиозного и очень дорожившего хорошим отношением иерусалимского и константинопольского патриархатов.

Громкие победы казацкого войска под Желтыми Водами, Корсунем, Пилявцами, боевые действия за Збручем, на территории Речи Посполитой, осада Львова и Замостья принесли военную славу, но не решили главного вопроса, так как даже Зборовский договор оставлял Войско Запорожское во власти Речи Посполитой.

Гетман был на распутье, он понимал, что дальше оставаться под властью Речи Посполитой ему не позволит украинский народ, так как уже после Зборовского договора у него появились проблемы с посполитыми, которые были обязаны вернуться к своим хозяевам. Вечно воевать с Речью Посполитой также было невозможно, так как война уничтожила бы экономику страны. Идти под протекторат турецкого султана означало, во-первых, экспансию мусульманства в Украину, а во-вторых, — войну на стороне Крыма и Константинополя против Москвы. А это, в свою очередь, исключало поддержку православной церкви не только в Украине, но и за ее пределами.

Как ни крути, единственным выходом оставался протекторат Москвы. Хмельницкий прекрасно знал, что представляют собой московские бояре, смотрящие в руки и ждущие подарка, московские приказные, крепостное право, не говоря уже о вооруженных силах, бывших намного слабее коронного войска Речи Посполитой. Гетман понимал, что альянс с Москвой автоматически делал крымского хана из союзника врагом и союзником главного врага — Речи Посполитой. Прикрыть юг своей территории от татарских набегов, связанных фронтальной борьбой с королевскими польскими войсками, он при всем желании не смог бы.

Взвесив все «за» и «против», гетман решился на альянс с Москвой: другого выхода у него не было. Некоторые наши современные историки весьма негативно относятся к этому шагу Хмельницкого, указывая на то, что впоследствии произошло в отношениях между Украиной и Московским царством, а затем и с Российской империей. Эти историки полагают, что гетман Мазепа, принявший протекторат шведской короны, был намного дальновиднее Хмельницкого. Однако не следует забывать, что Выговский и Мазепа превратили наследство гетмана Богдана — Войско Запорожское — в руину.

Итак, приняв решение, гетман Богдан должен был внедрить его в жизнь, и как можно скорее. Самым сильным аргументом московского царя против предложений гетмана было крестоцелование. И вот по своим каналам, из разведданных гетман узнал, что московский царь, принуждаемый польскими послами, 20 мая 1648 года направил пограничным с Войском Запорожским воеводам указы подготовить войска для вторжения на территорию Украины.

Польские послы так представили царю гетмана и его борьбу: на территории Речи Посполитой чернь бунтует против своего короля и помещиков. Для Алексея Михайловича это было понятней понятного: по рассказам отца и бабушки он знал о смутном времени. Царь приказал закрыть границы, чтобы бунтовщики не пришли на московские земли и черкасцы (так в Москве звали украинцев) не учинили там новый бунт. В царском указе было написано, чтоб войска обращались с черкасцами, как с бунтовщиками. Когда гетман ознакомился с копией этого документа, которую доставили разведчики Лаврина Капусты, он понял, что теперь главная задача — не дать царю вторгнуться в пределы Войска Запорожского и ударить в тыл казацким полкам.

Цель оправдывает средства

Итак, прежде всего было необходимо прорваться с посольством в Москву и там объяснить Алексею Михайловичу, что происходит на самом деле. Борьбу православных христиан против поляков-католиков он, царь и защитник православия, должен одобрить — по крайней мере, не посылать в Украину карателей по просьбе Владислава IV. Гетман дал указание всем полковникам в приграничных с Московией полках: пропускать московских гонцов на свою территорию, следить за ними, а на обратном пути задерживать и направлять с почтой в Чигирин. Так и было сделано. Первым 25 мая схватили гонца Григория Климова, который вез письмо от Севского воеводы к сенатору Адаму Киселю в Киев. С письма, где речь шла о московской военной помощи полякам, сняли копию. Климов предстал перед гетманом, и тот пояснил гонцу ситуацию, прекрасно понимая, что в посольском приказе в Москве Климов расскажет все думному дьяку, тот — ближнему боярину Борису Морозову, а боярин Борис — царю. Так оно и вышло, и Алексей Михайлович сообразил, что из защитника православия его заставляют стать гонителем православных христиан-черкасцев, а это уже позор на всю православную конфессию.

Но такой способ все равно не сработал бы в необходимый срок, и гетман принимает весьма оригинальное решение. Из Константинополя он получил известие, что царь пригласил патриарха иерусалимского, отца Паисия, посетить Москву, и тот, приняв приглашение, едет через Константинополь, Кишинев в Киев. Гетман решил достойно встретить Паисия в Киеве, обговорить с ним свои проблемы, предоставить для защиты от поляков и воров конвой во главе с полковником Силуяном Мужиловским и, таким образом, прорваться с письмом к московскому царю, наладив обмен посольствами. Идея была богатая, и оставалось ждать Паисия, ловить московских гонцов, брать у них информацию и готовить досье для иерусалимского патриарха. Помимо этого гетман писал к московским пограничным воеводам письма для передачи царю, где просил о военной помощи и протекторате, но ответов из Москвы не было. Мало того, в письме, перехваченном у гонца сенатора Адама Киселя из Киева в Варшаву, 17 июля 1648 года сенатор сообщал канцлеру, что московский царь, согласно договоренности, готов выступить против бунтовщиков-черкасцев. От московской интервенции Войско Запорожское спас Соляной бунт в Москве, проходивший 2—4 июня 1648 года, в ходе которого пал фаворит царя боярин Борис Морозов. Отголоски бунта прокатились по всему царству, и это остановило приказ Алексея Михайловича двинуть свои войска на землю Войска Запорожского.

Гетман ждал Паисия. Наконец, в конце июля гонцы известили, что патриарх приблизился к южным границам Войска, и в августе Богдан, выслав торжественный конвой под командованием полковников Силуяна Мужиловского и Михайла Крисы. Мужиловский должен был войти в доверие к Паисию и сопровождать его до Москвы. В первых числах декабря патриарх иерусалимский прибыл в Киев, где его встретил и поселил в своих покоях митрополит Киевский Сильвестр Косов, а вскоре Паисий встретился и с гетманом. По просьбе Богдана Хмельницкого патриарх обвенчал гетмана с Еленой Чаплинской. Потом, до 28 декабря включительно, гетман по нескольку часов в день беседовал с Паисием.

Как считает историк Юрий Джеджула, именно тогда Паисий рассказал Богдану про Тимофея Акундинова. О нем он слышал в Константинополе от греческого архимандрита Анфилахия, который следил через своих монахов за этим человеком, проживавшим во дворце Великого визиря Алем-Асалих-паши и выдававшим себя за сына московского царя Василия Иоанновича Шуйского. Лжешуйский заметил слежку и пожаловался Великому визирю, а тот передал греческому архимандриту, что если последний будет и дальше беспокоить гостя своим вниманием, то жизнь свою окончит на каторге.

Можно лишь предполагать, в какой форме обсуждались вопросы, связанные с прорывом блокады московского царя, используя Лжешуйского. Но весьма достоверно, что Паисий и Хмельницкий стали союзниками в решении проблемы «крестоцелования» и протектората Московского царства над Войском Запорожским: 28 декабря гетман написал московскому царю письмо, а иерусалимский патриарх взялся передать его из рук в руки. Мало того, Паисий обещал доказать Алексею Михайловичу целесообразность протектората, так как при этом, во-первых, южные границы царства были бы надежно защищены от Крымского ханства, количество защитников православия от католического Рима увеличилось бы на несколько сотен тысяч мушкетов и сабель, а, во-вторых, при слиянии московской и казацкой православных церквей выигрывала московская, что было понятно и царю, и московскому патриарху.

Итак, на следующий день после последнего свидания гетмана с патриархом, 29 декабря 1648 года, Паисий в сопровождении эскорта под началом полковника Силуяна Мужиловского выехал из Киева в Москву. В тот же день Богдан Хмельницкий направился из украинской столицы в столицу Войска Запорожского Чигирин.

В 1616 году Зиновий Богдан Михайлович Хмельницкий, будучи 21 года от роду, окончил иезуитскую коллегию во Львове, где проходил науки у доктора богословия и известного католического проповедника, иезуита Андрея Гонцеля Мокрського. Вне всякого сомнения, он был знаком с иезуитской доктриной «цель оправдывает средства». Анализируя дипломатию казацкого гетмана, весьма нетрудно это доказать на фактах. В частности, на примере разработки и реализации плана против «крестоцелования» с использованием Лжешуйского, к чему гетман приступил сразу же после свидания с иерусалимским патриархом Паисием.

Гетман знал, что Москва более всего боялась повторения Смутного времени, и нейтрализация Лжешуйского, начиная с октября 1646 года, стала главной задачей московской дипломатии и разведки. Поэтому, заполучив самозванца в Чигирин и оказав ему соответствующие знаки внимания, гетман получал все предпосылки к оказанию аналогичного внимания к Войску Запорожскому. Самозванец становился козырным тузом в той дипломатической игре, которую вынужден был вести Хмельницкий для получения протектората московского царя, — цель оправдывала средства ее достижения.

«Десятый» самозванец

В энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона Тимофей Акундинов, он же «Лжеивашка» («Лжешуйский») проходит десятым в перечне российских самозванцев, начиная с Лжедмитрия І.

Десятый самозванец родился в октябре 1617 года в семье вологодского стрельца Демида Акундинова. Матерью его была Соломонида из Черниговского полка (потом она постриглась в монахини под именем Стефанида). Роста Тимофей был среднего, сероглаз, русоволос, а небольшая борода была черной. На смышленого парня первым обратил внимание вологодский епископ Варлаам, и с его протекцией Тимофей поехал в Москву к дьяку Ивану Патрикееву, который помог стрелецкому сыну получить образование, а затем, выдав за своего воспитанника, устроил подьячим в приказ «Новой четверти». В 1641 году дьяк Патрикеев попал в опалу. Тогда Тимофей, отправив семью в безопасное место, поджег свой дом, а сам решил стать «Иваном Шуйским», сыном царя Василия Иоанновича Шуйского, и в 1642 году сбежал в Литву. Вместе с ним бежал и Константин Конь (Конюхов), слепо веривший в то, что Тимошка — царский сын.

Путь беглецов лежал через Тулу, Новгород-Северский, Украину, Варшаву и Краков. Там он «показался» королю Владиславу IV, и король взял его на «дворовое довольствие». Московские разведчики в Варшаве прознали о самозванце, и тот бежал в Молдавию. Молдавский господарь принял самозванца и уведомил о нем Великого визиря. Тимофея Акундинова и Костку Коня этапировали в Константинополь, где Великий визирь Алем-Асалих-паша поселил его на частной квартире под охраной. Однако как-то по неосторожности Тимофей посетил православный храм и открыл священнику, настоятелю храма, что он — сын царя Василия Шуйского и желает отвоевать отчий престол. Отец Герасий доложил о «царском сыне» греческому архиепископу Амфилахию, а тот — московским послам, Алферию Кузовлеву и Степану Телепневу. Московиты, обеспокоившись самозванцем, послали запрос в Посольский приказ.

В середине 1648 года оттуда пришло досье на самозванца и на царя Василия Иоанновича. Послы подсчитали, что Тимофей Акундинов не мог быть ни сыном, ни племянником Шуйского, и подали «сказку о воре Тимошке Акундинове» Великому визирю. Тот отреагировал достаточно быстро: в декабре Тимофей очутился в заточении, в башне, что охраняла Босфор, в десяти верстах от столицы. В июле 1647 года с помощью Константина Конюхова Лжешуйский бежит, но башибузуки его ловят. Самозванцу грозит смерть, но в последнюю ночь перед казнью он соглашается на обрезание и, став правоверным мусульманином, поселяется во дворце Великого визиря. Московский посол Степан Телепнев добивается его выдачи, но визирь наотрез отказывает. Константин Конь подкупает главу стражи визиря Бустангея, и тот организовывает побег. Ситуация вышла из-под контроля, и Великого визиря умертвили.

Бустангей, Костка Конь, священник-серб Феодосий и грек Стамаки недурно обеспечили Тимофею дорогу в Сербию. Историки считают, что побег был организован сербским патриархом, собиравшимся вступить в унию с папой: самозванец был ему нужен. Римский папа Иннокентий Х, заинтересовавшись «боярином Шуйским», 27 апреля 1648 года принял Тимофея и дал ему материальную помощь. Кость Конюхов был тогда в Анконе, и из письма Тимофея к нему, датированного 12 июля 1648 года, видно, что «боярин Шуйский», считая пребывание в Риме малоперспективным, решает двинуться оттуда на земли Войска Запорожского. К августу вся группа самозванца собирается в Риме, а в октябре Тимофей Акундинов, Константин Конюхов, серб Федосий и турок Бустангей через Вену направились во владения Дьердя Ракоши в Семиградье.

Вероятнее всего, казацкий гетман, приняв решение использовать самозванца в разведигре с Москвой, дал своим резидентам у Дьердя Ракоши, с которых был в тесных дипломатических отношениях, такое указание: без приключений доставить Тимофея Акундинова на территорию Войска Запорожского и до подходящего часа хорошо спрятать. Гетман знал, что московская разведка следит за самозванцем и скоро к нему прибудет посольство от царя с просьбой выдать «вора Тимошку».

На хорошего ловца
и зверь бежит

Знал ли Тимофей Акундинов, что стал козырем гетмана в большой игре, можно лишь гадать. Но достоверно то, что уже в апреле 1650 года король Ян Казимир написал Богдану Хмельницкому письмо с требованием выдать короне московского самозванца Тимофея Акундинова, выступавшего под именем внука московского царя Василия Иоанновича Шуйского. А в московских архивах до сих пор хранится донесение послов из Бахчисарая, датированное 30 апреля, где те писали, что к крымскому хану прибыло казацкое посольство от гетмана, и среди десяти его членов — московит с «воровским именем». Возможно, это был Кость Конюхов, так как достоверно известно, что Тимофей Акундинов тогда жил в Киеве на подворье сенатора Адама Киселя.

Выговский, который непосредственно руководил операцией с участием Тимофея Акундинова (тот и не знал об этом), должен был убедить московских разведчиков в том, что гетман самозванца принял и тот вместе с казаками, татарами и донскими казаками пойдет походом на Астрахань, что в Полтавском полку уже собирается казацкий корпус, а это в перспективе — повторение Смутного времени. Москве было известно, что Ислам Гирей решил дать Хмельницкому военную помощь против Яна Казимира только в том случае, если Хмельницкий даст казацкий корпус для похода на Астрахань. Такой была рабочая версия операции, но она требовала подтверждения московских разведчиков, и это произошло.

24 мая 1650 года в Москву прибыл Донской атаман Яков Жуков и на приеме в Грановитой палате информировал царя о том, что еще в апреле он, как атаман Великого Войска Донского, получил обращение от «боярина Шуйского». В нем тот именем царевича Ивана призывал донских казаков примкнуть к походу с целью возвращения «отчего престола», а грамоту эту привез посланец Войска Запорожского. В то же самое время в Москву из Чигирина приехал стрелецкий голова Василий Струков с вестью, что самозванец уже на Дону, а с ним 6000 сабель и 17 пушек казацкого войска. Царь не знал о том, что казацкое войско на Дону было военной помощью гетмана крымскому хану против кавказских горцев, наказным гетманом был Демьян Лисовский (Лисовец), а вместо самозванца при корпусе находился Тимофей Хмельницкий.

Царь срочно приказал послать гонцов в Варшаву к братьям Пушкиным — требовать выдачи самозванца, так как Войско Запорожское входило в состав Речи Посполитой. А к гетману выслать одного из самых удачливых московских дипломатов и разведчиков, Федора Моссалитинова, который и выехал в Чигирин из Москвы 8 августа 1650 года. А от Варшавы, из посольства братьев Пушкиных, отрядить Петра Протасьева и дьяка Григория Богданова, чтобы найти «вора-Тимошку» и вывезти в Москву в железах. Началась большая царская охота на «десятого», который не прятался, как другие самозванцы, а сам шел на контакт с послами-охотниками, так как был под надежной охраной контрразведчиков Лаврина Капусты. Хроника охоты достаточно подробно описана в книге историка Юрия Джеджулы.

Гетман решил идти до конца — он надумал показать Федору Моссалитинову «боярина Шуйского», так сказать, живым и невредимым.

Видит око,
да зуб неймет

18 сентября 1650 года новое московское посольство прибыло в Ромны, а оттуда поехало в Лохвицу. Там посол Униковский узнал от местного атамана, что самозванец Тимофей Акундинов уже у гетмана. Действительно, в ночь на 5 октября Тимофей был представлен Выговскому, а через два дня сам московский посол получил письмо от самозванца с предложением встретиться для переговоров. Такой наглости от «вора Тимошки» он не ожидал, но все-таки предложил ему приехать для встречи на посольский двор в Чигирине. Тимофей отказался. В конце концов решили встретиться в церкви Пречистой Богородицы, но переговоры окончились безрезультатно. А 13 октября, когда московитяне были приглашены к гетману на обед, за столом они увидели молдавских и польских послов, генеральную старшину, московского перебежчика, боярина Бориса Грязнова и «князя Шуйского», то есть Тимофея Акундинова собственной персоной. Униковскому, как послу царя, нельзя было уйти и пришлось сесть за один стол с «вором Тимошкой».

Гетман принял послов для разговора через день. Василий Униковский сразу же повел речь о выдаче самозванца, но гетман отказал наотрез, подчеркнув, что Войско Запорожское беглых не выдает. В ходе разговора он дал понять послу, что если царь примет Войско под протекторат, то самозванец покинет пределы государства и никакой военной помощи не получит. После этого гетман отказался говорить о делах. 20 октября 1650 года гетман дал Униковскому прощальную аудиенцию. Перед самым отъездом московские послы наведались к генеральному писарю Выговскому, и тот откровенно рассказал о том, что самозванец уже покинул пределы Войска Запорожского и теперь дело за московским царем: если он захочет принять Войско, то самозванца никто не поддержит. Не захочет — его дело, но самозванца вновь найдут, и тогда московскому царству тяжко будет. С этим и уехал в Москву Василий Униковский.

Тем временем генеральный писарь Иван Выговский выправил Тимофею Акундинову подорожную, дал конвой в сотню проверенных казаков и рекомендательное письмо к Дьердю ІІ Ракоши. Второе, тайное письмо получил начальник конвоя, который должен был проводить группу Лжешуйского к семиградскому князю и передать письмо Ракоши из рук в руки. Царская внешняя разведка потеряла след самозванца до июня 1651 года. Ясно было только одно — гетман сдержал обещание: военной помощи Лжешуйскому он не дал, боевые действия против Астрахани Лжешуйский не начал, донских казаков не взбаламутил, на территории Войска Запорожского самозванца уже не было.

След Тимофея Акундинова отыскался в июне 1651 года в Стокгольме. Нашли самозванца московские купцы из Новгорода Антон Гиблый и Михаил Стоянов вместе с попом московского торгового подворья отцом Емельяном. История повторилась: самозванец сам вышел на новгородцев, сам вступил в контакт, сам старался перевербовать их, но все попытки захватить его или уговорить вернуться в московское царство успеха не имели. Тимофей вышел на шведского канцлера Оксенштерна и через посредничество Ракоши получил новое имя: теперь он был шведским дворянином Яганом Сенельсоном и находился под защитой шведской короны.

Царская охота на «десятого» продолжалась, но взять его не смогли, а Оксенштерн переправил самозванца в Ревель (Таллинн) и надежно там спрятал. В сентябре в Стокгольм прибыл из Москвы разведчик Яков Козлов. Охота продолжалась. Козлову удалось руками начальника городской стражи Ревеля арестовать Тимофея, но канцлер приказал его отпустить, а московских разведчиков из города выдворить.

Конец «десятого»
и его товарищей

В декабре в Ревель прибыл еще один московский разведчик, дворянин Челищев, но шведы дали ему понять — в городе самозванца нет. Однако разведчик продолжал поиски, и в апреле нашел Тимофея в Любеке, на континенте. Челищеву удалось выследить Константина Конюхова и, схватив его на одной из улиц Ревеля, переправить в Москву, где Кость попал в руки Ефиму Алмаз Иванову, дьяку Тайного приказа. 28 мая дьяк приступил к допросу и пыткам. В московских архивах сохранились протоколы допроса.

В марте 1653 года московские разведчики вышли на след Тимофея в Голштинии, но необходимо было точно установить личность подозреваемого. А для этого нужно было разыскать человека, знавшего самозванца достаточно хорошо, этапировать его в Голштинию, показать ему Тимофея и уже тогда просить герцога Голштинского арестовать самозванца и выдать его Москве. Полгода работали сыщики Тайного приказа и, наконец, в Енисейском остроге нашли такого человека — дьяка Василия Шпилькина, крестившего одного из детей Тимофея Акундинова. Пообещав свободу и жизнь в Москве на пенсион, разведчики привезли дьяка в Голштинию и показали ему Акундинова. Шпилькин признал его. После этого московские дипломаты приступили к обработке самого герцога, и тот согласился арестовать и передать самозванца, но взамен требовал беспошлинного проезда голштинских купцов с товарами через московскую территорию в Персию, что и торжественно обещал ему московский посол.

Тимофей Акундинов был арестован голштинской полицией в октябре 1653 года, закован в кандалы и направился в свое последнее путешествие по просторам Европы. Когда въехали на московскую территорию, он решил покончить счеты с жизнью и бросился под карету, но ему не повезло. Перед первым допросом дьяк Ефим Алмаз Иванов приказал привести мать самозванца для опознания. Увидев свою мать в рясе монахини, Тимофей, чтобы сохранить ей жизнь, не опознал ее, но мать опознала сына.

28 декабря допросы в Москве закончились. Сохранились их протоколы: самозванец во всем признался, но так и не смог внятно пояснить, что им двигало. «Тишайший» царь московский Алексей Михайлович указал: «Вора Тимошку Акундинова... вершить на Красной площади, четвертовать и по кольям растыкать», что и произошло в декабре 1653 года. Так завершилась царская охота на Тимофея Акундинова, но память о нем казнью не закончилась. Каждый год, начиная с 1653-го, в первую неделю Великого поста перед Рождеством Христовым, провозглашалась анафема — великое отлучение, по российскому церковному «Чину Православия», от христианской православной церкви имен Гришки Отрепьева и Тимошки Акундинова, потом к ним присоединились Стенька Разин, Иван Мазепа и Емелька Пугачев.

Так окончилась грандиозная по тому времени разведигра Богдана Хмельницкого, непосредственными исполнителями которой были генеральный писарь Иван Выговский и полковник Лаврин Капуста. Все это настолько ввело в заблуждение российских историков, что в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона по поводу Акундинова указывалось: «...Тимошка Акундинов, родом волгожанин, сын купца; он собрал среди казаков сильное войско, овладев несколькими городами, но потом, оставленный приверженцами, бежал в Константинополь, где обратился в ислам; был в Италии, где принял католичество, затем в Вене, Трансильвании, Швейцарии, Лейпциге, где принял лютеранство, и везде возбуждал интриги; наконец, он был арестован в Голштинии и отослан в Москву, где четвертован в 1653 году».

Лишь украинскому историку Юрию Джеджуле после исследований московских архивов удалось реконструировать достоверную историю жизни и смерти Тимофея Акундинова, который был в руках казацкого гетмана козырным тузом в дипломатической игре против московского царя.

Эпилог

Московский царь и бояре были настолько напуганы появлением Лжешуйского и поддержкой его казацким гетманом, что, забыв о страшном грехе нарушения «крестоцелования», решились на протекторат сразу же после приезда из Чигирина в Москву московского разведчика, архидьякона Арсения Суханова, его доклада и письма патриарха Паисия, которое передал Алексею Михайловичу назаретский митрополит Гавриил, прибывший вместе с Сухановым.

19 февраля 1651 года в Столовой палате Кремля московский патриарх Иосиф освятил Земский собор Московского царства, а царский дворецкий, князь Алексей Львов представил собору царскую грамоту, где указывалась просьба гетмана Зиновия Богдана Михайловича Хмельницкого о принятии Войска Запорожского под высокую государеву руку. Собор поддержал царя. Но только 22 июня 1653 года Алексей Михайлович направил Богдану Хмельницкому свою грамоту с послом Федором Ладыжинским о согласии взять под протекцию Войско Запорожское. Прошло еще полгода, прежде чем полномочный посол боярин Бутурлин прибыл в Переяславль для принятия присяги московскому царю от гетмана и всего народа Войска Запорожского, которая прошла в Переяславском соборе 8 января 1654 года. Однако здоровье гетмана оставляло желать лучшего: сказалась измена его супруги Елены Чаплинской и смерть его любимого сына Тимофея. Гетман был уже не тот, но железная его воля была не сломлена: еще два с половиной года он стоял во главе Войска Запорожского, отражая атаки польского короля, крымского хана, козни противников Переяславской Рады и бюрократизм московских бояр. Он свято соблюдал клятву, данную московскому царю в пределах протектората, сохранив за собой автономию Войска Запорожского, в том числе и право самостоятельных международных отношений. Предвидя свой близкий конец, он позаботился о том, чтобы после его смерти гетманом был избран его сын Юрий Хмельницкий. Царь письмом, датированным 18 мая 1657 года, подтвердил решение гетмана.

22 июля 1657 года у Богдана произошло кровоизлияние в мозг, а 27 июля великого украинского гетмана не стало: он скончался в 5.00 утра. Многие историки считают, что его похороны состоялись 23 августа. Его похоронили в Ильинской церкви его родовой усадьбы в Суботове.