Когда 2 ноября 1932 года на совещании в Северо-Кавказском крайкоме ВКП(б) с участием представителей Москвы Лазаря Кагановича и Анастаса Микояна встал вопрос о внедрении так называемых черных досок для наказания казацких станиц за невыполнение непосильного плана хлебозаготовок, то из зала заискивающе прозвучало: «Известно, что на Северном Кавказе самая тяжелая станица Полтавская, самая контрреволюционная, откуда все исходит. И товарищ Микоян знает эту станицу. Нужно о ней сказать...»
Тогдашний первый секретарь крайкома ВКП(б) Борис Шеболдаев с готовностью заявил: начальник краевого управления ОДПУ Пиляр примет необходимые меры.
Почему именно о Полтавской упомянули на этом зловещем для хлеборобов Дона и Кубани собрании, которое откроет страшную страницу в истории советского крестьянства? Тем более что занося на следующий день на «черную доску» первые кубанские станицы за невыполнение плана хлебозаготовок, бюро крайкома с участием Кагановича не нашло оснований для репрессий жителей Полтавской (тогда беда пришла в Новорождественскую, Медведовскую и Темиргоевскую).
В чем же заключалась «контрреволюционность» станицы Полтавской? Прежде всего в том, что ее вольнолюбивое казацкое население — потомки переселенных еще императрицей Екатериной ІІ на Кубань запорожцев (по переписи 1926 года, в Полтавской было 14306 жителей, из которых 10985, несмотря на деникинские преследования в 1918—1920 годах, не отказались назваться украинцами) — выступало за развитие родной украинской культуры, потому что именно здесь работал первый Всероссийский украинский педагогический техникум, именно здесь продолжительное время был центр антисоветского освободительного движения во главе с атаманом Мальком, и именно здесь оказывали наибольшее сопротивление коллективизации.
Это казацкое поселение с началом Февральской революции в России в 1917 году действительно было одним из главных центров украинского возрождения на Кубани. Именно здесь 5 сентября 1921 года преподавателем техникума стал Николай Михновский, еще в 1900 году известный как автор лозунга «Самостійна Україна». С началом следующего учебного года он уже заведовал техникумом, а затем в Полтавскую потянулись все украинские патриотические силы Кубани.
Конечно же, деятельность Николая Михновского на должности руководителя этого учебного заведения сразу же насторожила местных большевистских функционеров. Руководители Кубанского областного отдела образования тогда же сообщали в Москву: «Этот техникум подвергается постоянным нападкам со всех сторон лишь потому, что он украинский, а не русский. Нападки эти часто исходят даже от исполкома и совета ст. Полтавской. Так, 19 апреля с. г. (1923. — В.С.) Совет
ст. Полтавской утвердил постановление исполкома, которое гласило: «Прекратить украинизацию школ», а образцовую школу при техникуме снять с местного снабжения, а выданную в прошлом году поддержку удержать из сумм техникума; при этом председатель исполкома Жадьков между прочим заявил: 1. «Будет подан поезд и всех учителей-украинцев увезет туда, куда раньше нас возил». 2. «Украинизация приведет к тому, что будут привезены пушки для разгрома станицы Полтавской» и 3. «Может я уйду, но я употреблю все меры, чтобы спасти эту страну вот опасной украинизации».
Слова этого украинофоба не расходились с делом. Уже через два дня он отказался оплачивать труд учителей школы. На требование станичников объяснить причину, грубо ответил: «Государство не имеет средств удерживать эту школу, а поэтому она должна быть закрыта».
И хотя на уровне областного отдела просвещения считали эти действия «крайнее вредным головотяпством», Жадькову все сошло с рук. 31 мая 1924 года Николай Михновский докладывает в Краснодар, что станичный исполком отбирает у техникума урочище Попеливщина. В другом документе сообщается, что «педагоги и ученики техникума перепуганы угрозами тов. Жадькова. Овладел техникумом страх и ужас. Педагоги хотят уходить в другие места. Заведующий техникумом также боится насилия или побоев...»
Вместе с тем в тайном донесении областной власти председатель Славянского отдела Проскурин пишет: «Надо определенно сказать, что дело украинизации находится в ненадежных руках. Публика, которой вверена столь важная и ответственная работа, по большей части принадлежит к крайним самостийникам петлюровского толка, либо (что тоже вредно) будучи чрезвычайно настойчивыми, энергичными, изворотливыми, прекрасно используя в свою пользу как Конституцию РСФСР, так и постановления всероссийских съездов РКП(б) по национальному вопросу, они нередко умеют прекрасно втирать очки тем товарищам-коммунистам, которые возглавляют ответственные областные, губернские и даже общереспубликанские авторитетные органы, и под видом директив, исходящих из Центра, ведут определенную контрреволюционную работу...
Полтавская — одна из самых кулацких и контрреволюционных станиц в Славотделе (а может быть, и в Кубчеробласти). Идея украинизации как средства борьбы с Советской властью и самостийничества среди тамошних кулаков встречает самый горячий отклик. Они знают, этим они пользуются. Вы никогда не услышите, что украинская национальность подавлялась царским правительством, но всегда русским, что особенно подчеркивается. С целью особенного усвоения украинского языка читают не только классиков украинской литературы, но и евангелие на украинском языке в церкви. Инспектору Доброскоку ничего не стоило (...) в середине учебного года (...) приказать украинизировать все школы, нарушив тем самым план, утвержденный Стоно (станичным отделом образования. — В.С.), и совершенно не считаясь ни с наличием большего числа чисто русского населения, ни с совершенным отсутствием и учителей и букварей украинских...
Заведующий школой Михновский — штучка более тонкая и политичная, действует осторожно, с опаской, но неуклонно проводит ту же линию. Этих двух субъектов безусловно нужно убрать, хорошо было бы убрать в «места не столь отдаленные». Над ними витает дух «батька» Петлюры, а может быть даже самого «благочестивейшего» Павла Скоропадского.
Состав учащихся — исключительно кулацкий. Начало положил известный контрреволюционер и самостийник Омельченко (сейчас за границей), продолжил Левицкий, сейчас — Михновский.
Генеральная чистка необходима. Надо дать коммунистический состав работников, иначе дело будет все больше и больше ухудшаться...»
Вот «чистка» и началась после того ростовского совещания. Уже 8 ноября 1932 года упомянутый Пиляр докладывал о репрессиях относительно украинской станицы Полтавская, которая, дескать, «на протяжении всех лет существования Советской власти на Кубани являлась одной из наиболее контрреволюционно активных, возглавляя контрреволюционную организованную деятельность в районе. До 1922 г. в районе Полтавской оперировали крупные банды (Малько и др.), в 1926 г. в станице ликвидирована украинская контрреволюционная организация, связанная с педтехникумом...»
Так вот, до того трагического для селянства совещания в Ростове-на-Дону в станице Полтавской уже в 1930—1931 годах были арестованы свыше 500 жителей, в два приема выдворены 300 зажиточных казацких семей, в 1932 году «проводилось изъятие белых, кулаков свыше 80 чел. и контрреволюционных одиночек 200 чел.». А в ходе новой карательной акции после ростовского совещания были арестованы 479 человек, кроме того, в ночь на 8 ноября — еще 240 жителей станицы Полтавской.
Как это происходило, сохранились воспоминания очевидцев. В частности, вот что запомнил уроженец Полтавской Иван Борох: «Приехал Каганович, собрали станичный сход, на котором распустили станичный совет и партийный комитет. Станица была занесена на «черную доску», был введен комендантский час, из приезжих назначили комендантом Кабаева, а начальником политотдела — Касилова. Станицу Полтавскую разбили на тринадцать кварталов, в каждом квартале создали комитет содействия (комсод), которому был спущен план по выселению семей. Были случаи высылки и иногородних, потому что не хватало казаков, чтобы выполнить план высылки. Так пострадала семья Гусько Поликарпа, он сапожничал, земли не имел, зато имел четырех малолетних детей, все попали под высылку...»
Выдающийся селекционер, «пшеничний батько» Павел Лукьяненко, уроженец станицы Ивановской, перед смертью вспоминал: «...в соседнюю Полтавскую ожидали «вождей». На привокзальной площади собрали народ. Пришел поезд, выкатили из него пулеметы, солдаты начали выходить, наконец показался и огромный Каганович.
«Казаки, — орал он, этот очередной выдвиженец, — сдавайте хлеб по-хорошему. Спрятали вы его, знаем. Но мы и приехали сюда, чтобы трахнуть вас как следует!»
Толпа угрюмо молчала. И тогда кто-то из седобородых казаков крикнул Кагановичу: «А ты не пугай. Мы уже бачылы такых, как ты!»
Тот запнулся на полуслове, опешил, но спохватился и продолжил: «Значит так?! Ну, казаки, пожалеете об этом, и очень!»
Лазарь Моисеевич поднялся в вагон, народ начал потихоньку расходиться.
На следующее утро подогнали пустой эшелон. Всем старым и малым велено было покинуть жилища и грузиться в вагоны. Так всех жителей станицы увезли бог весть куда...»
С 5 по 7 декабря 1932 года из станицы Полтавской вывезли 208 семей в количестве 1097 человек — в направлении станции Осокаровка, что в Казахстане. И только после этого появляется соответствующая официальная директива — постановление ЦК ВКП(б) и Совета Народных Комиссаров СССР «О хлебозаготовках на Украине, Северном Кавказе и в Западной области» от 14 декабря 1932 года, которым санкционируются репрессии — вплоть до расстрела — относительно тех, кто якобы саботирует сдачу зерна государству. В ней, в частности, сказано:
«...легкомысленная, не вытекающая из культурных интересов населения, не большевистская «украинизация» почти половины районов Севкавказа при полном отсутствии контроля за украинизацией школы и печати со стороны краевых органов дала легальную форму врагам советской власти со стороны кулаков, офицерства, реэмигрантов-казаков, участников Кубанской Рады и т.д.».
Сталин и Молотов требуют «немедленно перевести на Северном Кавказе делопроизводство советских и кооперативных органов «украинизированных» районов, а также все издающиеся газеты и журналы с украинского языка на русский, как более понятный для кубанцев, а также подготовить и к осени перевести преподавание в школах на русский язык. ЦК и СН обязывают крайком и крайисполком срочно проверить и улучшить состав работников школ в «украинизированных» районах».
А с целью «разгрома сопротивления хлебозаготовкам кулацких элементов и их партийных и беспартийных прислужников ЦК и СН Советского Союза постановляют: «а) выселить в кратчайший срок в северные области СССР из станицы Полтавской (Северный Кавказ), как наиболее контрреволюционной, всех жителей за исключением действительно преданных соввласти и не замешанных в саботаже хлебозаготовок колхозников и единоличников и заселить эту станицу добросовестными колхозниками-красноармейцами, работающими в условиях малоземелья и на неудобных землях в других краях, передав им все земли и озимые посевы, строения, инвентарь и скот выселяемых. Ответственность за проведение этого решения (пункт «а») возложить на тт. Ягода, Гамарника (с заменой т. Барулиным), Шеболдаева и Евдокимова...».
После этого краевые власти продублировали постановление Кремля, развив уже широкомасштабную депортацию потомков запорожских казаков из Полтавской, что удостоверяется приказом специально назначенного коменданта, который запрещал «всякий выезд из станицы не только коренным жителям станицы Полтавской, но и всем гражданам, находящимся на ее территории с момента издания этого приказа, без особого разрешения комендатуры».
По состоянию на 19 декабря 1932 г. из Полтавской уже были выдворены 2158 семей в количестве 9187 человек. По свидетельству секретаря Славянского райкома ВКП(б) от 26 декабря 1932 года, депортация все еще продолжалась: «Вчера и сегодня мы уже отправили оттуда 4 эшелона...»
Но поскольку план хлебосдачи не выполнялся, то на краевом селекторном совещании секретарь райкома заявил: «Придется еще раз пустить кровь, еще раз ломать хребты по-настоящему, так, чтобы это чувствовалось и отражалось на работе по выполнению плана хлебозаготовок». Вместе с тем на территории Северного Кавказа распространялась специальная брошюра «За что станица Полтавская выселяется в северные края», которая оправдывала грубую депортацию хлеборобов Кубани.
2 января 1933 года секретариат Северо-Кавказского крайкома ВКП(б) постановил прикомандировать к Полтавской 30 идейно проверенных учителей из Ростова, Таганрога и Новочеркасска, среди которых должно было быть не меньше 25% членов большевистской партии и 50% комсомольцев. В те дни в Полтавскую начали прибывать и переселенцы-колхозники с Урала, Московской и Ленинградской областей, Белоруссии, освобожденные в запас красноармейцы и ветераны ОГПУ. В конце месяца их здесь насчитывалось уже свыше двух тысяч. В станице, переименованной в Красноармейскую, начал выходить боевой листок «Красноармейская звезда». На это переименование краевая газета откликнулась таким пассажем: «Нет больше «черной станицы» Полтавской, а есть цветущая станица Красноармейская».
Ее новые жители в письмах к родным призывали переезжать в этот благословенный край: «Я попал туда, куда мечтал давно. Вот здесь и есть, как мне кажется, настоящая жизнь... Если пожелаете работать и пить виноградное вино, то милости просим, пожалуйста».
31 декабря 1932 года Северо-Кавказский крайком ВКП(б) утвердил решение о выселении еще одной украинской станицы — Медведовской (по переписи 1926 года в ней насчитывалось 18146 жителей, из которых 15222 назвались украинцами). Сюда также наведался Каганович: «Сойдя с вагона, он подошел к встречающим, грубым движением оттолкнул стариков, пытавшихся его тепло встретить. Каганович громко крикнул: «Саботажники!» Отвернулся и ушел от них прочь».
После 10 января 1933 года выселению подлежала и станица Уманская, где из 20727 жителей 17008 назвались представителями нашей нации. Ее название потом изменили на Ленинградскую.
Краевая газета «Молот» тогда сообщала: «Мы очищаем Кубань от остатков кулачества, саботажников и тунеядства. Остатки гибнущего класса озверело сопротивляются. Нам на Северном Кавказе приходится считаться с тем фактом, что недостаточна классовая бдительность, что измена и предательство в части сельских коммунистов позволили остаткам казачества, контрреволюционной атаманщине и белогвардейщине нанести заметный удар по организации труда, производительности в колхозах. Мы ведем на Кубани борьбу, очищая ее от паразитов, нанося сокрушительные удары «партийным и беспартийным».
Кроме полностью выселенных трех украинских станиц, с ноября 1932 г. по январь 1933 г. на Северном Кавказе еще 12 занесли на «черную доску» — две донские (Боковскую — 852 жителя, в том числе 845 русских) и Мешковскую (2643, 2153 русских, 171 украинец) и 10 кубанских станиц — Новорождественскую (12023, 11550 русских), Темиргоевскую (12626, 10716 русских), Урупскую (13182, 8190 русских, 4592 украинца), Незамаевскую (12133, 10150 украинцев), Ладожскую (11801, 9039 русских, 2002 украинца), Стародеревянковскую (7230, 6529 украинцев), Новодеревянковскую (12481, 10507 украинцев), Старокорсунскую (12273, 10477 украинцев), Старощербиновскую (17001, 14453 украинцев) и Платнировскую (13925, 11628 украинцев). Полностью выселена была только станица Урупская, другие — частично.
...По переписи 1926 года на территории будущего Краснодарского края было 1 млн. 580 тыс. 895 украинцев, в 1939-м их там оказалось только 143 тыс. 744 (расчеты российских исследователей по изданиям Всесоюзная перепись населения 1926 г. — М., 1928; Всесоюзная перепись населения 1939 г. Основные итоги. — М., 1992).
Куда делся 1 млн. 437 тыс. 151 украинец? Как считают кубанские исследователи, к этому привели прежде всего коллективизация, репрессии и голод, когда сокращение местного населения (преимущественно украинского) компенсировалось массовыми миграционными потоками из южных и центральных областей России. Так заселяли опустевшие станицы. Вместе с тем мы должны согласиться, что быстрый рост количества русских и соответствующее уменьшение численности украинцев в 30-х годах прошлого столетия в этом регионе связывается и с изменением последними национального самосознания.
Но ведь они сохраняли его почти полтора века! А тут вдруг отказались быть украинцами (те, кто не умер от голода).
Не под влиянием ли целенаправленных антиукраинских репрессий это произошло, начиная с приведенного доноса Проскурина, восклицания на упомянутом ростовском совещании относительно станицы Полтавской и печально известного постановления Кремля от 14 декабря 1932 года?
Ни одна нация в СССР тогда не испытала таких грубых преследований — вплоть до запрета развития ее духовности: постановление от 15 декабря 1932 года за подписями Сталина и Молотова прекращало украинизацию Центрально-Черноземной области, Поволжья, Северного Казахстана, Сибири и Дальнего Востока.
Разве это не прямое свидетельство геноцида украинцев — в придачу к сознательному уничтожению голодом крестьян Украины и Кубани, которым постановлением Кремля от 22 января 1933 года запретили выезжать за продовольствием в другие регионы. Для сравнения: за период с 1926-го по 1939 год население РСФСР возросло на 28%, БССР — на 11%, а в УССР уменьшилось почти на 10%...