В прошлом году слово «цензура» стало самым популярным как среди независимых журналистов, так и среди тех, кто эту независимость контролирует. И немудрено — результаты мониторинга Института массовой информации, украинского представительства «Репортеров без границ» свидетельствуют: в прошлом году количество вмешательств государственных органов в деятельность СМИ возросло по сравнению с 2000—2001 гг. почти втрое. Впервые за годы независимости в Украине заговорили о возвращении цензуры советского образца, на что представители власти неоднократно заявляли, якобы политическая цензура в стране негосударственных СМИ и разнообразнейших политических партий существовать не может в принципе.
Говорить о тождественности советской цензуры и цензуры в Украине действительно не стоит. Это все равно что отождествлять «великий перелом» с ваучерной приватизацией, вялую многовекторность с мировой революцией или Поплавского с Кобзоном. Хотя и нынешнюю Украину, и бывший Советский Союз назвать открытыми обществами довольно трудно, но эти страны слишком разные, как, соответственно, различна и их цензура. Отличаются прежде всего по задачам, которые ставят перед собой тоталитарный советский и полуавторитарный украинский режимы.
Задачи разные — цензура одна
Перед Советским Союзом стояли сверхзадачи строительства нового общества и военного соревнования со всем капиталистическим миром. Основой советского строя была коммунистическая идеология, мобилизовавшая народ на выполнение сверхзадач. Именно несоответствие информации единой официальной идеологии и становилось объектом охоты цензоров. Причем наличие этой информации могло быть заподозрено где угодно — в качестве масла, количестве разводов на душу населения или в «декадентских» стихах молодых поэтов.
В отличие от тоталитарного порядка, основой любого авторитарного режима является не идеология, а личность лидера — настоящего харизматического вождя или такого, который, опираясь на силовые органы, лишь притворяется лидером нации. Авторитарный порядок намного неповоротливее, чем тоталитарный. Например, большинство авторитарных правительств Латинской Америки чрезвычайно консервативны и всячески избегают глубинных социальных преобразований. Авторитар, как правило, стремится лишь к сохранению власти и поддержке близких к власти экономических монополий. Поскольку к масштабным преобразованиям авторитарные правительства не стремятся, то и изобилующая своими мобилизационными возможностями политическая идеология в авторитарном обществе отсутствует. Позиция партий определяется не идеологией, а отношением их лидеров к авторитару. В Украине, например, идеологических партий фактически нет. Все они держатся на именах своих лидеров, и их политическая окраска определяется личным отношением к личности Президента Кучмы. Естественно, что цензура в авторитарном обществе имеет иные задачи, нежели в тоталитарном. Ее цель — отследить информацию, которая может представлять опасность для правления авторитарного лидера.
Результаты мониторинга Института массовой информации свидетельствуют: давление на украинские СМИ оказывалось в тех случаях, когда сотрудники редакций высказывали мнения, оппозиционные по отношению к главе исполнительной власти или его представителям на местах. Причем, когда опасность для авторитарной власти увеличивалась, соответственно возрастало и количество случаев цензуры. Так, в 2000-м ИМИ зафиксировал 16 случаев цензуры и препятствования журналистам в выполнении своих обязанностей. А в 2001 году — когда скандал с пленками Мельниченко пошел на подъем — зафиксировано уже 39 таких случаев. Ни один из них не был связан с идеологической направленностью СМИ. Спектр репрессированных изданий столь широк, что политическая идеология изданий абсолютно не важна. В сферу внимания цензоров попали такие разные издания, как газеты Социалистической партии («Товариш», «Трудова Полтавщина»), российский «Комерсантъ», представительство американской радиостанции «Свобода» и еженедельник «Истерн Экономист». Но все эти разновекторные издания объединяло то, что они позволили себе критику Президента.
Извращенная цензура нецензурными органами
Цели, которые ставил перед собой Советский Союз и ставит нынешнее украинское руководство, определяют не только тип подцензурной информации, но и средства осуществления цензуры.
Советские цензоры были по-своему честными. Их задачей являлось осуществление прямой цензуры, и не более того. Они были также хорошо организованы в единую разветвленную структуру, именуемую Главлитом. Вообще советское руководство никогда не скрывало отвращения к свободе прессы, обосновывая необходимость цензуры ленинским принципом «партийности прессы», придерживаться которого должны были партия и официально учрежденные органы цензуры. Однако нынешнему руководству нужно изображать в Украине демократию. Причина этого проста — лидерам авторитарной страны со слабой экономикой фактически невозможно выжить в мире нынешней международной политики. Вот поэтому супостаты украинского авторитаризма вынуждены прибегать к извращенной, то есть косвенной, цензуре — ситуация, когда факт политического давления скрывается под любым иным поводом.
Косвенная цензура под разнообразнейшими «нецензурными» поводами требует привлечения широкой сети институтов, осуществляющих разнообразнейшие функции в обществе, начиная от взыскания налогов и заканчивая техническим обеспечением работы телевидения. По данным ИМИ, с 1996 по 2002 годы чаще всего к косвенной цензуре в Украине были причастны милиция (21 случай), местные администрации (20 случаев), налоговые органы (14 случаев), прокуратура (15 случаев) и органы судебной власти (22 случая). Иногда неадекватное поведение по отношению к СМИ демонстрировали и такие якобы аполитичные институты, как руководство государственных типографий и управления пожарной охраны.
Значительная часть силового давления на журналистов исходила отнюдь не от силовых органов Украины. Немало нападений, убийств, запугиваний были осуществлены «неизвестными лицами». Но равнодушная позиция силовых органов ко многим таким делам с «неизвестными» заставляет предположить: за неизвестными могут стоять известные власти исполнители. Недавно и сам министр внутренних дел Смирнов опосредованно подтвердил предвзятое отношение силовых органов к делам, связанным с давлением на СМИ, заявив, что показатель раскрытия преступлений в Украине равняется 85%. По данным мониторинга ИМИ, раскрытие преступлений, в которых фигурирует давление на сотрудников СМИ, не достигает и 20%. Так что речь может идти или о неправильной статистике раскрытия преступлений, приведенной министром, или о систематическом и предвзятом отношении милиции к украинским журналистам.
От теневой экономики к теневой цензуре
Однако наиболее масштабное давление на СМИ осуществляется по каналам, которые не в состоянии охватить ни одна статистика. Это давление на любые экономические структуры, связанные с непровластными СМИ. Укрощение независимого от власти бизнеса — ноу-хау украинского авторитаризма, поскольку в советской системе частной собственности просто не существовало.
Собственность — основа свободы в демократическом обществе, она же является основой рабства в обществе авторитарном. Именно из-за логики частной собственности в Украине нет оппозиционных бизнесменов-политиков и экономически крепких оппозиционных СМИ. Механизм порабощения частной собственностью прост, но эффективен. Власть искусственно создает условия, когда выполнение всех законов бизнес-структурами приводит к их быстрому банкротству. Однако «под колпак», как правило, попадают лишь экономические структуры, заподозренные в связях с оппозицией. В этом смысле контроль над оппозиционными СМИ ничем не отличается от государственного контроля над другими субъектами украинского бизнеса. Перед украинскими законами равны все, но те, кто связан с оппозиционными структурами, оказываются «наиболее равными».
Статистикой невозможно отследить все случаи давления на бизнес-структуры, связанные с оппозиционными масс-медиа. Ведь контроль над экономикой через силовые и налоговые структуры является принципом работы всей Системы. Благодаря этой Системе в Украине сложилась ситуация, когда капиталовложения в оппозиционные СМИ становятся чрезвычайно убыточными. Причем не только для тех, кто делает прямые вложения в конкретное средство массовой информации, но и для остального бизнеса, непосредственно не связанного с журналистикой.
Список оппозиционных СМИ, подготовленный Сергеем Васильевым в конце ноября для Ханны Северинсен, — яркое доказательство того, что большой бизнес избегает таких СМИ. Даже не анализируя, действительно ли все внесенные в список СМИ являются оппозиционными, легко заметить: любое пропрезидентское издание перекроет по тиражу и частоте выхода с десяток оппозиционных газет. Более того, в списке нет ни одного общенационального телеканала, а ведь именно телевидение — самый большой реципиент инвестиций. Список Васильева показывает: в украинских условиях оппозиционные СМИ долго существовать не могут. Им отводится роль маргинальной прессы, рассчитанной на узкий круг потребителей. Тот факт, что в обществе, где популярность власти имеет рекордно низкие показатели, а аудитория оппозиционных СМИ маргинально узка, означает, что рынок СМИ не является свободным. Зато — находится под пристальным контролем хоть и косвенной, но системной и последовательной цензуры. В основе этой всеобъемлющей цензуры — создание неравных экономических и правовых условий для оппозиционных и провластных СМИ, что в свою очередь склоняет бизнесменов и журналистов к самоцензуре.
Поскольку нецензурная цензура стала частью политической системы и не поддается количественному выражению, возможно, имело бы смысл вычислить ее исключениями. Например, среди изданий, известных своей оппозиционностью и попавших в список Васильева, есть довольно тиражированные, и следовательно, мощные «Сільські вісті», «Україна Молода» и «Вечерние вести». Но это исключения лишь на первый взгляд. Ведь именно эти издания в разное время имели многочисленные проблемы с силовыми органами или таинственными «неизвестными». И их экономическое выживание — не исключения, а иллюстрация правил игры между властью и независимыми СМИ.
Болезнь перероста
Минувший год вошел в историю украинской цензуры и попыткой введения контроля над личным творчеством журналистов. Раньше управление информационным пространством производилось вроде бы на макроуровне — на уровне редакций или бизнес-структур, задействованных в финансировании СМИ; власть не опускалась до ручного контроля над профессиональной деятельностью отдельных журналистов. В принципе, ручной контроль и не требовался, ведь политическая позиция журналиста в значительной степени если не определялась, то, по крайней мере, была связана с изданием, в котором он работал. Например, трудно представить себе журналиста с оппозиционными взглядами, который пошел бы работать в газету «Факты», или журналиста-«едуна», работающего в «ВВ». К тому же косвенный контроль над журналистами — через владельцев СМИ — давал власти хоть какое-то алиби. Разные представители власти неоднократно заявляли: основная проблема цензуры возникает в отношениях между творческим работником и владельцем СМИ, а в отношениях между журналистом и государством, дескать, все нормально.
Однако власть осмелилась дополнить контроль над владельцами изданий еще и непосредственным давлением на самих журналистов. Причем давлению подверглись даже сотрудники изданий, которые традиционно держались на расстоянии от политических баталий. Технология непосредственного давления получила название «темник». «Темники» обязывали журналистов придерживаться определенной, утвержденной «наверху» схемы описания политических событий, расставляя нужные власти акценты. Введение новой схемы управления масс-медиа вызвали естественное отторжение уже налаженной за последние годы системы управления информационным пространством. В результате произошло не закрытие отдельных изданий, как было бы во время усиления традиционной в Украине косвенной цензуры, а уход журналистов из СМИ, хозяева которых такой ценой покупали себе «индульгенцию» у власти. Наиболее скандальным был отток журналистов с «Нового канала», «Тониса» и газеты «Сегодня». Там, где отвыкших от прямой цензуры журналистов набралась критическая масса — как в традиционно непредубежденном УНИАНе, — состоялись протесты внутри редакций. Опять-таки на уровне журналистов, а не их хозяев или редакторов.
Кульминацией отторжения нетрадиционных методов медиа-терапии стало создание профсоюза журналистов, в котором ведущую роль играют именно представители среднего звена журналистов, а владельцы СМИ по уставу даже не могут быть избраны в руководящие органы.
Надзор за индивидуальным творчеством каждого журналиста — это возрождение хорошо забытого старого советского принципа партийного руководства прессой. Освещая политические события, советские журналисты должны были отталкиваться от установок последнего пленума партии или — это уже в зависимости от масштаба издания — от решений местного райкома. Как и «темники», партийные установки имели довольно общий характер, но результатом их воплощения становилась скучная похожесть передовых статей и телекомментариев. Вершиной достижений «золотой поры» советской журналистики стала одновременная трансляция информационно-политической программы «Время» по всем каналам. Это было самым логичным и самым удобным воплощением тем недели, заданных идеологическим отделом ЦК. Если система давала сбой и какой-то неосторожный автор выходил за идеологические границы, начертанные партией, с ним разбирались индивидуально, не бросая подозрения на всю редакцию.
Впрочем, «темниковая» реанимация советских методов едва ли надолго приживется в украинском обществе. Прежде всего потому, что тотальный контроль над каждым политическим комментарием невозможен без значительных человеческих и финансовых затрат, а их администрация Президента просто не потянет. Кроме того, масштабный контроль над СМИ невозможно проводить полуподпольно, без подписей и реквизитов. Авторитарный режим в Украине значительно беднее и политически уязвимее, чем советское общество, и тотальный контроль над каждым журналистом, каждой информацией информагентства и тональностью этой информации потребует изменения всей структуры контроля над обществом, что будет экономически и политически невыгодно даже для самих контролеров. Наверное, поэтому «темники» охватили лишь ведущие каналы телевидения. Но, как показал советский опыт, система тотального контроля над информацией эффективна лишь тогда, когда делает невозможной любую альтернативную информацию, чего при нынешних трусливо безреквизитно-бесподписных мероприятиях достичь невозможно. Управление СМИ темниками выйдет и уже выходит из-под контроля власти, и потому система, по-видимому, скоро вернется к органичной для нее косвенной теневой цензуре.
К введению системы темников, очевидно, причастны люди, которые имели опыт работы в органах советской цензуры и, следовательно, искренне стремятся воспроизвести систему деятельности, эффективную во времена своей молодости. И потому темники — это не болезнь роста, как предположил один зарубежный журналист, а, коль уж придерживаться медицинской аналогии, — скорее впадение в советское детство.
Факторы свободы: лобби, тираж, регулярность
В Советском Союзе журналисты имели ровно столько свободы, сколько они могли вместить в прокрустово ложе коммунистической идеологии. В Украине свобода прессы ограничивается опасностью, которую может представлять обнародованная информация для Президента и президентской вертикали.
Было бы преувеличением утверждать, что в Украине нельзя критиковать представителей исполнительной власти. Можно. Но такую привилегию журналисты могут позволить себе при одном условии. Это можно делать в средстве массовой информации, за которым стоит олигархическая группировка, которое тоже имеет мощное лобби в исполнительной ветви власти. То есть журналистов в этом случае используют для выяснения межолигархических отношений и это, конечно, не имеет ничего общего с оппозиционностью. Например, газеты «День» и «Киевский телеграф» оппозиционными отнюдь не назовешь, хотя оба издания позволяли себе выступления против представителей кланов в исполнительной вертикали, находившихся в состоянии войны с их учредителями. Возможно, именно из-за такой «критики» исполнительной власти в список Васильева попали издания, контролируемые пропрезидентскими олигархическими группировками. Конечно, при любых обстоятельствах в межолигархических войнах личность Президента остается незыблемым табу. Даже наоборот — обвинение в недостаточной лояльности к Президенту сплошь и рядом становится разменной картой в межолигархической критике представителей исполнительной власти.
Примечательно, что СМИ, которые содержатся приближенными к исполнительной власти олигархами, ни разу не обращались за помощью к международным организациям, хотя и имели проблемы с силовыми структурами, подконтрольными клану-конкуренту. По-видимому, у «блатных» (лоббированных олигархами) СМИ свое понимание, то есть «понятие» решения своих проблем. Лоббированные олигархами масс-медиа не нуждаются в защите международных институтов, поскольку наибольшая их защита — впрочем, как потенциально и наибольшая опасность, — в исполнительной вертикали.
Другими факторами, влияющими на степень свободы того или иного средства массовой информации, является массовость аудитории СМИ. Из обращений о поддержке, поступающих в ИМИ, легко сделать вывод: свобода слова того или иного украинского СМИ обратно пропорциональна его аудитории. Если издание имеет относительно немассовую аудиторию, то в нем возможно неоднократное размещение оппозиционной информации без особых последствий со стороны власти. Конечно, если аудитория СМИ большая, как, например, у телевидения — шансов на размещение мощной антипрезидентской информации фактически нет. Кстати, именно благодаря своей немногочисленной аудитории в Украине еще до сих пор успешно выживают радикально независимые интернет-издания.
Но и у свободы «малых» СМИ есть свои пределы. Даже в СМИ с относительно небольшой аудиторией невозможно регулярное размещение антипрезидентской информации. Зарегистрированные в ИМИ случаи давления на относительно небольшие издания — это не просто внезапные инциденты, а результат длительного противостояния между «малыми» СМИ и местной исполнительной властью, которую «уже допекли». Такие издания, как черкасская газета «Антена», киевская газета «Свобода» или кременчугский еженедельник «Інформбюлетень», стали известны украинской и международной общественности не столько благодаря их тиражу, сколько из-за постоянной игры в выживание, которую местная власть ведет с этими изданиями.
Партия в регионах
Партия между СМИ и властью всегда имела свою региональную специфику.
Как и в советские времена, столичные журналисты традиционно имели больше свободы, нежели региональные. Власть традиционно не возражала против столичного либерализма, ведь присутствие разнокалиберной интеллигенции, студенчества и вообще более образованной аудитории требовало более тонких методов управления общественным мнением.
Но 2002 год отмечен давлением именно на столичные издания. Причин здесь несколько. Во-первых, региональные СМИ уже были достаточно задавлены, и власти преследовали цель укротить «привилегированные» столичные СМИ. Во-вторых, именно киевские издания благодаря своему географическому расположению оказались в эпицентре акции «Украина без Кучмы», и формулировать «правильное» освещение, а точнее, неосвещение акций протеста стало настоятельной задачей власти. Наконец, столичные издания находятся в вотчине и, главное, потенциальном электорате киевского отделения СДПУ(о), — а именно с приходом в администрацию Медведчука связывают последние нововведения в контроле над информационным пространством Украины. Этот клан часто проигрывает битву донецкому и днепропетровскому из-за меньшего влияния на «свои» территориальные СМИ.
Столичные СМИ, в принципе, попали под механизм, испытанный во время перераспределения власти в других регионах страны. Поскольку в авторитарных условиях Украины любое изменение власти происходит «в тени» и сопровождается незаконным перераспределением собственности, журналисты по долгу службы попадают в водоворот основных событий. Ведь, как минимум, местные СМИ должны просто профессионально освещать грубую замену одного наместника другим, а как максимум — находятся под контролем опального оппонента власти. В любом случае укрощение местных СМИ становится чуть ли не первым делом утвержденных центром наместников.
В разные годы актуальность проблемы свободы слова в определенном регионе фактически всегда совпадала с обострением местных политических баталий. Например, самым проблемным для СМИ Днепропетровщины стал 1999 год — время перераспределения наследства Лазаренко. Для журналистов Одесской области такими были 1996—98 годы — период вытравливания симпатий одесситов к опальному Гурвицу. На Луганщине конфликт между исполнительной властью и прессой обострился в
2001-м — в связи с устранением мэра Ягоферова.
Острие государственной теневой цензуры всегда было направлено против журналистов, освещающих позицию опальных политиков. То есть, опять же, как и на уровне страны, так и на местах, политическое давление приобретало персонализированный характер. Главным фактором применения цензуры является лояльность того или иного СМИ лично к представителю президентской вертикали, — а к какой уж партии или идеологии принадлежит журналист, не имеет принципиального значения.
Кстати, в Украине еще с советских времен давно стало аксиомой мнение об идеологическом разделении страны на Восток и Запад. Очевидно, такое разделение существует по сей день, но его значимость значительно меньше, чем острота разногласий на уровне личностей — по типу конфликта, характерного для авторитарных обществ. Клановая борьба оттеснила исторические расхождения между регионами на обочину политического развития. Если бы идеологическое разделение между Западом и Востоком было до сих пор таким же острым и важным, как это считали в начале 1990-х, то, по-видимому, мы могли бы ожидать, что, скажем, на Западе местная власть оказывает давление на коммунистическую прессу, а на Востоке — на национал-демократическую. Но ведь нет таких случаев, для региональной власти важно только, чтобы местная пресса ставила правильные имена в правильном контексте.
Впрочем, в богатом на цензурные нововведения минувшем году было зафиксировано незначительное отклонение от этого правила. Во время парламентской избирательной кампании информационная дискриминация применялась не только к отдельным политикам, но и вообще к политическим партиям. Поражает широкий региональный спектр охвата теневой цензурой СМИ, которые отважились предоставить слово непровластным политическим партиям. В жертвы «теневой» цензуры попали червоноградская газета «Новини Прибужжя», журналисты крымской ТРК «Чорноморська», днепропетровская газета «Лица», никопольский «Канал 5», николаевское издание «Український південь», мариупольское радио «Ностальжі», черновицкая газета «Час», полтавская газета «Власний дім» и прочие. С другой стороны, применение теневой цензуры по партийному признаку оказалось не таким уж далеким отступлением от правила ее персонализированного применения. Ведь, как и в «мирное время», сама парламентская кампания была чрезвычайно персонализирована — за небольшим исключением, партии идентифицировали по их лидерам, а не по идеологическим программам.
Наконец, в любом случае на применение теневой цензуры не влияла политическая идеология, популярная или непопулярная в том или ином регионе. Ведь решения, каким партиям и политикам давать доступ к региональным СМИ, принимались в «центре», и это было мало связано с симпатиями местных избирателей.
* * *
Политические баталии прошлого года вошли в историю Украины попыткой реанимации советских методов руководства информационным пространством. Но еще при Советском Союзе стало понятно: тотальный контроль над жизнью и мнением своих граждан эффективен лишь тогда, когда альтернативные источники информации отсутствуют и, по крайней мере, большая часть народа верит в праведность единой государственной идеологии. Любая попытка создать гибрид свободы и несвободы — как это было при пресловутой «перестройке» — заканчивается упадком режима и политическим крахом вождей.
В Украине тотальный контроль над жизнью граждан невозможен из-за отсутствия единой идеологии. Усилия режима могут сосредоточиваться лишь на сужении влияния альтернативных источников информации — а именно Интернета, «забугорных» радиостанций или, наконец, немногочисленных оппозиционных изданий. Но без идейной подоплеки сделать это напрямую будет технически и политически трудно. И потому власть обречена на воплощение теневой цензуры — цензуры, избегающей прямого определения, прячущейся от закона и, подобно оборотню, появляющейся в многочисленных нецензурных ипостасях — то ли невыразительного пожарного инспектора, то ли внешне солидного чиновника.
Теневая цензура — органичный продукт авторитарного общества, где личные связи перевешивают закон. На вершине властной структуры такого общества всегда находится неподотчетный никому авторитар, для которого теневая политика — защита от контроля общества, а теневая экономика — средство нападения на врагов, к которым выборочно применяется закон. Номинально в авторитарном обществе могут существовать любые партии и даже запрещена любая цензура. И невыгодные лично Президенту источники информации могут быть преследуемы по вполне законному поводу. Но от этого политическая цензура не перестает быть политической цензурой. А несвобода — несвободой.