Творческие люди находятся в вечном поиске. Павел Ковач из Ужгорода не только художник, но и преподаватель, смелый экспериментатор и даже философ. Едва ли не впервые с его работами можно было познакомиться в 1990 году на выставке «Левый глаз» в закарпатском центре хунгарологии. Потом было еще несколько импрез. Первая выставка в составе поп-арт-группы «Поптранс» состоялась в 1996 году в помещении... детского садика. Именно в этом учреждении работал тогда старейший из художников арт-группы Павел Ковач, обучая детей видеть мир по-своему.
Вскоре художников-неформалов приглашают в киевскую галерею «Ра». И наконец выставка в «официальном» заведении — Закарпатском художественном музее благодаря поддержке его тогдашнего директора Владимира Дегтярева. Но официального признания художники так и не получили — к ним до сих пор относятся как к белым воронам. Поскольку их искусство не для масс.
Павел Ковач был восьмым ребенком в семье. Его отец во время венгерской оккупации пешком пересек советскую границу, за что попал в сибирский ГУЛАГ. Но воевать ему пришлось — войну закончил в чине подпоручика в корпусе прославленного генерала Свободы.
Краски Павел впервые увидел только в седьмом классе. Поскольку у него была большая тяга к искусству и трудолюбие, после школы поступил в Ужгородское училище прикладного искусства. Хотя художником стать сразу не было суждено — отправили в армию, служил на Севере в морской пехоте.
Больше всего повлияло на Ковача творчество закарпатца Павла Бедзира, который до последнего дня оставался его другом и учителем. Кроме художественного мастерства, Павел учился у Бедзира искусству познания себя, медитации, проводил 40-дневные голодовки, овладевал мировой философией. Работал сторожем, а позднее преподавал рисование и керамику в ужгородской прогимназии. Дети обожали его уроки. Но из-за конфликта с руководством Ковач вынужден был уйти. Сейчас занимается внутренним оформлением сельских церквей, смело используя элементы современного популярного искусства.
Мы говорили с Павлом о детском творчестве. Как не потерять талант малыша? Именно это интересует большинство родителей.
Ребенок начал рисовать. Сначала какие-то непонятные загогулины, иногда одного цвета. А потом появились и цвета. И даже чье-то лицо. — Кто это? — Неужели ты не узнала себя, мама?
И тут у нас, взрослых, срабатывает инстинкт Учителя с большой буквы. Мы начинаем вмешиваться: это лучше сделать так, а это так. Не понимая, что сами, не взяв в руки кисточки, уже начинаем посягать на самобытность своего ребенка, стремясь подвести ее под стандарты, которыми оперирует наш мир.
— Дети принадлежат стране под названием Детство, — рассказывает Павел Ковач. — Там господствуют свои законы, но одновременно обязательно присутствуют такие понятия, как добро и зло. И те же противоречия, что и во взрослом мире. Но дети это воспринимают по-иному, на уровне чувств. Они все через себя пропускают.
— Это выплывает потом в художественных работах?
— Безусловно. Когда я задаю свободную тему, каждый рисует именно то, что он переживает в данный момент. Иногда рисуют ужасные вещи. Но страх для них — это также игра. Все по-сказочному. И поэтому даже самый злой персонаж у них становится ручным, как собачка.
— Когда заканчивается детство?
— У детского мира, детской страны свой четкий возраст. Есть переходный период — восемь—десять лет, а потом все это ломается, и переход к взрослой жизни бывает очень резким. У многих именно тогда почему-то заканчивается творчество. Уже в третьем классе пятнадцать детей из тридцати не ощущают потребности в рисовании. Они делают это просто ради оценки, поскольку этого от них требуют.
Детское творчество — очень особое пространство, особое ощущение измерения. Ребенок хочет рассказать о своем внутреннем мире. Потому у него потребность к рисованию, так ему легче.
Я учу детей только основам композиции, объясняю, как рисовать предметы на плоскости, как подобрать нужный цвет. Вот и все, этого достаточно, чтобы не убить в них потенцию творчества.
— Можно ли оценивать детское творчество?
— Надо очень не уважать детское искусство, чтобы его оценивать. Думаю, невозможно его оценить. Детям следует давать возможность полностью выразить свои чувства. Это чистые откровенные души, отражающие все, даже то, что происходит в государстве.
И мне очень обидно, когда на выставках детского рисунка я не вижу отображения социальных явлений. Значит, педагог корректировал тематику работ. Посмотрите, что иногда рисуют дети из неблагополучных семей. А где-то в горных селах, где у людей иногда нечего есть, нечего одеть? У меня в архиве великое множество рисунков на бытовые темы — это они видят, это и рисуют.
Дети очень честно живут и не скрывают своих эмоций. Они могут честно рисовать, только когда в процесс не вмешиваются взрослые. И не всегда нужно пытаться маленького ребенка сразу отправить в художественную студию, где из него начнут «лепить» художника. Чаще всего в таком случае мы получаем коллективный труд: учитель плюс ученик. А это уже не является детским искусством.
— В каком возрасте можно наверняка сказать, что ребенок будет заниматься искусством и в дальнейшем?
— Это невозможно сказать в каком-либо возрасте. Художник иногда рождается из того, забракованного школой, ученика. Как часто в истории так случалось — считался неудачником, а потом стал гениальным художником.
Это большая наша ошибка, когда мы убиваем спонтанность в ребенке, его природный дар. Ван Гог не вписывался ни в какие рамки и всю жизнь боролся с традиционной школой. Так же наши малые «вангоговцы» идут в художественные школы, и задача учителя не загубить их талант.
Павел Ковач показал мне музей детского творчества, действующий у него дома. И действительно, между работами, сделанными самостоятельно и «под наблюдением», разница есть. И довольно существенная. Мы не имеем права вмешиваться в детское воображение, в творчество ребенка. Ведь там господствуют свои законы, немного отличающиеся от наших. Возможно, они даже лучше наших, взрослых.