Мария Шунь — львовянка. Последних 14 лет жила в Нью-Йорке. Видимо, получила много впечатлений — на контрастах. Но об этом расспрошу чуть погодя. Сначала — «Верлібріарій». Так называется книга поэзий Марии Шунь, вышедшая в издательстве «Факт». Название с привкусом пафоса... Только я не спешила бы обвинять автора в исповедовании высокого стиля. Наоборот. Мария хотела максимально точно назвать то, о чем и как она пишет. Ничего с этим не поделаешь, она — верлибрист.
— Собственно говоря, первая часть книги — верлибры, а вторая — детская азбука. Таким образом, сосуществуют две версии каждой из букв азбуки, вроде азбуки-близнецы, которые уравновешивают друг друга. Детская азбука писалась в начале девяностых. У меня тогда были серьезные проблемы со здоровьем, поэтому, чтобы набраться сил, жила у тетки в селе. Ее дом был почти в сосновом лесу. Я каждый день надолго там исчезала. Собирала разные растения, цветы, знала их названия и целебные свойства. Интересно было... Моя первая попытка издать азбуку потерпела неудачу. Занимался этим делом Святослав Яворивский, сын нынешнего главы Союза писателей. Она получилась не только непрезентабельной, но и бракованной, с пропущенной буквой «Ґ». Эта попытка надолго отбила охоту что-то издавать...
— Зато с этим изданием, которое только что вышло из печати, вроде бы все в порядке... Знаете, поэты часто заботятся об эффектном названии для книги. А с вашим названием непонятно: то ли оно слишком претенциозное, то ли, наоборот, слишком простое...
— На самом деле ни то, ни другое. Ведь это сборник верлибров, то есть разных циклов-книжек, писавшихся в течение 14 лет. Это очень разные периоды моей жизни. И я не хотела их объединять общим названием. Достаточно того, что их собрала в кучу общая крыша переплета. Кроме того, верлибр — мой основной поэтический стиль. Дарит мне ощущение свободы и раскрепощенности. Собственно говоря, я считаю себя более стихийным поэтом (смеется). «Стихийным бедствием»... Если серьезно, то по наполнению, так сказать, смыслу, мои стихи ближе к натурфилософской поэзии. Раздумья о сакральности мира, человеческом пребывании.
— Ваша поэзия очень музыкальна...
— Я вообще считаю, что скоро человечество настолько устанет от шума, что станет болезненно воспринимать избыток звуков и возвратится к тому, с чего начинало: к солопению. Будет только человек и голос. В мире силиконовых технологий мы становимся все слабее. Конечно, хай-тэк обеспечивает комфорт и скорость. Но куда человечество бежит? Кому нужно такое ускорение? Конечно, нужно найти разумный баланс между крайностями. И каждый должен начинать с себя. Я вспоминаю слова своего отца. У него было два высших образования, был чрезвычайно эрудирован, знал несколько языков. И в конце концов сказал: «Почему люди стремятся в этот космос? Для чего такие мощные финансы сжигаются в воздухе, если на самом деле все скрыто в человеке? Никак не хотят понять, что если мы лишимся Земли, то перестанет существовать весь Космос».
— Послушав вас, вашу натурфилософию, можно подумать, что вы избрали для себя какое-то пасторальное пространство... И все-таки вы живете в супермегаполисе — Нью-Йорке. Каким ветром вас туда занесло?
— Очень просто, в начале 1990-х я выиграла в лотерею грин-карту. Погостив в Америке, честно и спокойно вернулась домой. И оттуда мне пришло сообщение, что я имею возможность получить легальный статус в США. Конечно, Нью-Йорк интересный город. Словно олицетворяет культурную столицу мира. Но это только та самая лучшая часть, дорогой блестящий фасад. Элитарная, образованная, богатая. С самыми лучшими художественными галереями и самым лучшим сервисом. Почувствовав на себе его влияние, трудно возвращаться к сервису Восточной Европы. Но нужно возвращаться. Во Львов, Киев... Домой. Тут даже если упадешь, не так будет больно... Другая часть Америки — это конгломерат различных национальностей. Плавильный котел, который не всегда себя оправдывает. Мне кажется, что не только Нью-Йорк, а всю Америку постигнет проблема массовых волнений. Но это отдельная тема. В определенной степени Америка скатывается в пропасть массового контроля и тоталитаризма. То, от чего мы бежали еще в Советском Союзе, тут начинает возрождаться.
— И все-таки, чем вы там занимались?
— Получила образование. Но она никоим образом не связана с литературой. Даже такая очень меркантильная: зуботехнический бизнес. Но я не очень хочу о нем говорить. Неинтересно. Просто это дает мне возможность быть независимой. Я из тех людей, которые не хотят и не будут зарабатывать на хлеб литературным трудом...
— Что-то маловато в вашем рассказе восторга супердержавой...
— Америка — это прежде всего безумное пространство. Конечно, я была этим увлечена... Но поражает то массовое циничное бескультурье, та уверенность, что «мы — самые лучшие в мире». Мы, мы, мы... Американцы не очень любят смотреть европейские фильмы. Они зациклены на себе. Кроме того, эта страна очень размывается. Очень чернеет, очень цветнеет. Назревает ориентальный конфликт. Потому что эти ориентальные участки — очень замкнуты в себе. Чужого они не воспринимают. Тем более европейцев... И при первом удобном случае это демонстрируют. Я не знаю, куда идет Америка... В определенной степени белому человеку становится там неуютно. Особенно человеку, приехавшему из Восточной Европы и уязвимому ко многим моментам. А уязвимому потому, что прошел через многие стрессы, цензуру. Мы обычно значительно болезненнее реагируем на какие-то попытки унизить нас или выставить неполноценным, посягнуть на свободу... То есть я приехала на материк свободы, но постоянно ощущала только посягательства на мою свободу.
— Несмотря ни на что, многие наши соотечественники привыкают к такой свободе-несвободе... И нечасто возвращаются. Вы, по крайней мере, частично, хотите жить в Украине...
— Да, безусловно. Так как не бывать в Украине означает обречь себя на полное прозябание. Несмотря на какой-то уют, возможности и намного лучшее сервисное обслуживание, чем имеет среднестатистический гражданин в Украине... Но ведь не хлебом единым жив человек. Хочется и после себя что-то хорошее оставить. Поэтому я здесь.
— Знаю, что вы внимательно отслеживаете все, что у нас происходит. Навязшую на зубах политику оставим уже в покое... Литературный процесс в Украине. Как вам его достижения за последние годы?
— Я не имела возможности следить за всем, что здесь издается. Сейчас появились новые поэты. Интересен Андрий Бондар, Тарас Федюк. Из женщин импонирует творчество Натальи Билоцеркивец и поэзия последних лет Оксаны Забужко. То есть те строфы, которые завибрировали благодаря ее путешествиям. Очень визуальная, даже какая-то репортерская точность. Ужасно нравится Марианна Кияновская. Ее поэзия настраивает на хороший лад и лечит. Не могу не упомянуть мэтра, из стихотворений которого мы все вырастали, Виктора Неборака. Я любила его и читать, и слушать. Не воспринимала разве что его натуралистику: описания моргов, отрубленные головы... Стараюсь избегать таких штук. Поэты могут материализировать какие-то вещи, они ответственны за свои слова...
Мне очень нравится, как определил поэзию Поль Элюар. Он писал, что суть поэзии — это возвращать словам их первобытное значение. И тут я с ним согласна. Поэтому у меня и есть какое-то стремление к архаизму, к тем вещам, от которых люди отталкивались. Тогда, когда творилось слово... Стремление к игре со словом.