«Мы приближались к Парижу, и я беспрестанно спрашивал, скоро ли увидим его?
Наконец открылась обширная равнина, а на равнине
во всю длину ее — Париж!..»
Г.Карамзин, «Письма
русского путешественника»
В путевой записной книжке, где я фиксировал впечатления от путешествия по Европе, последняя запись довольно лаконична «13.50. Париж! Ура!» Дальше — только чистые страницы: поток информации выбил из моих рук самописку. Как можно тратить драгоценное время на писанину, когда вокруг бурлит прославленный город?
Париж был ареной стольких литературных сюжетов, что можно смело заключать пари на парижское первенство — это лидерство
в ближайшем будущем вряд ли будет преодолено.
Я поглядываю на полки, где бок о бок стоят старые знакомые —
Рабле, Мольер, Вольтер, Дидро, Руссо, Стендаль, Флобер, Гюго, Сю, Дюма, Мопассан, Золя. И это только французы! А сколько иностранцев нашли вдохновение в Париже! Жизнь, к сожалению, коротка, но меня тянет перечитать все снова, ведь одно дело — читать о каменном карнизе под балюстрадой башни собора Нотр-Дам, ухватившись за который извивается над бездной архидьякон, которого столкнули мощные руки Квазимодо. И совсем иные эмоции охватывают, когда ты сам стоишь под сводами, воспетыми Гюго, или проходишь по Гревской площади, где трагически оборвалась судьба Эсмеральды...
Кстати, почему возникло название «Париж»? Считается, еще в римские времена здесь лежала Лютеция, главный город галльского племени паризиев, от которого он со временем и получил свое нынешнее название. Правда, гениальный Франсуа Рабле, для которого, как известно, не существовало ничего святого, в своем знаменитом произведении «Гаргантюа и Пантагрюэль» представляет несколько иную топонимическую версию. Дескать, город раньше назывался Левкеция, что переводится как Белянка, и имеет в основе намек на особенную белизну наиболее аппетитных частей тела местных дам. А парижане якобы когда-то были «паризианами», что
по-гречески означает — не сдержанные на язык. Но современное имя Парижу дал сам великан Гаргантюа, который, обидевшись на его жителей (или, как он их величает, — протобестий) за попытку взять плату
за въезд и за прием, совершил следующее: отстегнув свой несравненный... Впрочем, лучше прочитайте сами (Ф.Рабле, «Гаргантюа и Пантагрюэль», глава XVII).
Украинцы не фанатически религиозный народ. Не знаю, очень хорошо это или очень плохо. Однако места общенародного обязательного паломничества, куда бы каждый сущий в этом государстве стремился попасть, как в Мекку или Иерусалим, не существует. Но попытайтесь провести такое нехитрое тестирование — назовите вашему собеседнику несколько известнейших городов мира, и вы заметите, что на слово «Париж» ваш подопытный кролик отреагирует вздохом и глаза его мечтательно затуманятся.
Действительно, Париж уже не одно столетие является магнитом, притягивающим к себе людей не только из самой Франции, но и из всего мира. Лишь больная изоляционизмом (этот диагноз поставил еще в XVIII веке знаменитый Шарль Монтескье) одна шестая часть мира выстраивала барьеры для своих граждан.
Я вспоминаю, как меня (и не только меня) душила жаба зависти и бессилия перед собственным государством из-за того, что мой сосед по комнате институтского общежития Умоджа Навангве из несчастной диктаторской Уганды на каникулы традиционно отправлялся на запад — в Париж, а мы, туземцы из страны недоразвитого коммунизма, отправлялись на восток — на стройотрядовские заработки. Париж лета-2004 вызвал у меня кратковременное состояние дежа-вю — как будто опять погрузился на миг в атмосферу своего родного архитектурного факультета: тот же интернациональный шумный вавилон — дети разных народов ищут счастья в столице мира... «Коллега, купи башню. Три на евро!» Африканец, как рождественская елка обвешанный гирляндами с сувенирными эйфелевыми башнями, предлагает мне свой товар. «Умоджа, ты?» Нет, я ошибся, пардон! Вдогонку звучит: «Четыре на евро! Пять...»
Не всем Париж дарит счастье...
Скептик скажет (не на всех действует магия Парижа): «А ты что здесь потерял — тебе Киева мало? Ведь Украина больше, чем Франция, люби и знай родной край, штудируй территории безвизовых братских государств-соседей. Нечего по заграницам шляться!» Оно-то так, но как хочется, чтобы мечты сбывались, хотя бы некоторые. «Париж стоит мессы!» Да, этот город пропагандирует себя активнее, чем наш премьер — успехи отечественной экономики, но почему-то я верю Парижу. Ведь он не прячет от меня свои соблазны за бетонными стенами и вместе с тем не лезет ко мне с пьяными слюнявыми объятиями. Я не отказываюсь от ритуальных обязательных экскурсий — они того стоят. Лувр, Нотр-Дам, Эйфелева башня. Все это известно с детства и каждому. Но Париж дарит гостям шанс открыть для себя, увидеть нечто уникальное, не замеченное миллионами других. Посмотрите, на ценнике овощного базарчика написано, что сорт черешни называется «Наполеон».
А на галстуке служащего, сопровождающего туристов в лифте творения инженера Эйфеля, — белые силуэты башни на зеленом фоне.
А черные барьерчики узеньких балконов похожи на изысканное кружевное женское белье. А в тени под кустами роз возле собора Нотр-Дам дремлет старый кот. А в Париже даже на канализационных люках написано Paris. А рядом с этим ободранным неопрятным бродягой, дремлющем на зеленой поляне вблизи знаменитых Елисейских полей, лежит новенький мобильный телефон. А вот к Брюсу Уиллису, усаживающемуся в длинный, как катафалк для Гулливера, автомобиль, бросается толпа поклонниц. А дорожки в Люксембургском саду вымощены меленьким светлым гравием, а утром на буквах «Мулен Руж» сидят голуби... Мне интересны музеи, архитектура, история Парижа, и я нахожу бесконечное количество необходимой мне информации. Кто-то едет в Париж за парфюмерией, изысканной одеждой или к девочкам на пляж Пигаль.
И тоже находит свою мечту.
Четыре дня промелькнули как миг. Я опять в Киеве. Но с искренней душой любой разговор я могу начинать с фразы «Иду я как-то по Парижу...» Я снова хочу в этот город. И не потому, что уже хотел, как персонаж безнадежно-пессимистического анекдота, а потому, что уже побывал там...
Автор благодарит фирму «Инком-артур» за организацию поездки.