О прошлой войне написаны тысячи книг разных жанров. Может ли военная тема заинтересовать современного читателя? Мне кажется, может. Но при одном условии: если читатель откроет для себя хотя бы чуточку большой, горькой правды, правды о том, как политический тоталитаризм ХХ столетия соорудил для человечества виселицу новой, такой же тоталитарной войны. Войны на полное уничтожение всего живого и сущего. И не только тоталитаризм, но и кое-что посильнее — некая грандиозная сила, которая приложила к этому руку, сила планетарная, элитно неземная. Я понял это, прочтя в библиотеке Конгресса США запись выступления американского адмирала Ричардсона накануне немецко-советской войны. Ричардсон заявил прямо: «если русские и немцы сцепятся друг с другом… господа, отдадим право первого удара Гитлеру». Кому-то это было нужно на высочайшем олимпе. И кто-то это совершил. Заявление Ричардсона, да и многие другие документы, убедили меня в том, что именно «некто на олимпе» был главным движителем страшного процесса, приведшего мир к освенцимским печам, бабьим ярам, катынским расстрелам, атомным хиросимам.
Молю Бога, чтобы описанные мной трагические факты в повестях «Берлин, 22 июня…» (печаталась в еженедельнике «Влада і політика») и «Скрещенные мечи» (предложенная ныне «Зеркалу недели») не повторились в жизни грядущих поколений. Здесь абсолютно нет вымысла. За каждым фактом — история.
По велению дьяволов
Итак, игра проиграна. Все обречено и подавлено. Абсолютно. Гельмут Фридман, одинокий Гельми, брошенный всеми агент ЦРУ в Берлине, стоит перед пропастью вместе со своей любимой женщиной, вместе с милой, такой же несчастной, как и он, Марианной. Ибо для них уже нет выхода, через три дня война. Хаос. Падение и ужас. И неимовернейшая всемирная буря, которую они пытались отвратить.
Не отвратили.
Проклятье, проклятье! Его не услышали. Его отбросили. Напрасно он ходил над пропастью, выискивая крохи доказательств. Он не выполнил главного — веления московских генералов, веления самого грозного и самого светлейшего. Он погибал и вместе с ним погибал мир.
Прежде всего следовало решить, куда теперь направится он? Возвращаться в Москву в пасть зверя, в жестокие объятия «отца народов» — гиблое дело. Ведь если хорошо разобраться, он так и не сумел доказать истину, к которой стремились в Москве. Немцы не пойдут на британские острова. Ни за что не пойдут!
— Может, лучше не возвращаться? — робко спросила его немецкая подруга и помощница. — Ты привезешь ужасную весть.
— За измену у нас не прощают никого.
— Я не отпущу тебя… не отдам на плаху!.. — Марианна с горькой тоской во взгляде провела кончиком пальца по его щеке. — Я, кажется, что-то придумала. Пошлешь еще одно предупреждение, но на расправу не поедешь.
— Да ведь под топор пойдут мои родственники. Даже сестра в Сибири.
— Не бойся, — вдруг ободрилась Марианна. — Они не смогут к тебе придраться. Знаешь, что с тобой произойдет? Ты героически «погибнешь», выполнив свой долг.
Она стала излагать свой план: поедут за город, на ее виллу, у нее там припрятан передатчик, и пошлют в Москву еще одну шифровку. Но перед этим позвонят оберсту Шнуре в абвер, чтобы он немедленно прислал за ними машину. И в конце шифровки несколько слов: мол, прощайте, мы окружены… наци под домом… слава великому!..
Это была отчаянная химера, фальшь и правда, последнее предупреждение и последний спасительный ход. Действуйте, а для меня остался только немецкий плен и немецкая пуля!..
Собственно, никакой виллы не было, а всего лишь маленький деревянный домишко над лесным озером. Тишина, роскошь! На веранде газовая плита, почерневший примус. Марианна сразу же позвонила оберсту Шнуре, и он пообещал немедленно прислать машину.
Гельмут прикинул время. Оставалось еще тридцать пять... нет, тридцать две минуты. Вдруг что- то послышалось за домом. Будто мотор на просеке. Но Марианна его успокоила: выхода в эфир еще не было. Видно, какие-то случайные люди решили искупаться в озере. Гельмут торопливо задвинул аппарат под кровать. Сел к столу. И вдруг ему почудилось, будто он у брата в его лесной хатке. Там тоже вот такая будочка, только внизу в долине река Псел, вся в камышах и лепехе, берега песчаные, кувшинки на воде. Его, механизатора, пожалуй, уже призвали в артчасть, к сорокапяткам. «Если бы ты знал, Микола, что тебя ждет! — подумал с болью Гельмут. — А я вот знаю и ничем не могу тебе помочь».
До выхода в эфир оставалось двадцать девять минут с секундами. Каждая секунда была на счету. Еще как на счету! Гельмуту сделалось зябко на веранде. Он прислушался. Деревья тихо перешептывались, и была в их шепоте непонятная тревога, затаенность, что-то недоброе. Вы, леса, первыми ощущаете недоброе… Внезапно снова послышался гул мотора. Марианна и Гельмут замерли. Кто-то приближался, шаги уже близко, на тропинке, на ступенях.
Резко распахнулась дверь, и вошел Богдан Сушко в своем эсэсовском мундире, фуражка сдвинута на затылок.
— Майне герен, прошу извинить мой неожиданный приход в сию чудесную обитель, — произнес старый приятель из Коломии с улыбкой уверенного в себе эсэсовца. Мундир оберштурмбаннфюрера сидел на нем отменно. — Прибыл по адресу, который мне дал оберст Шнуре. Ваш милый дядя, фройлейн Марианна.
Гельмут никак не мог ухватить главного. Господи, да к нему же явился надежный человек прикрытия. От самого оберста Шнуре! Богдан, Богданчик! Богдан вытер платком вспотевшее лицо. Поинтересовался, сколько еще осталось до радиосеанса? Двадцать минут? Отлично. И теплый взгляд в сторону Марианны. Не возражает ли она, чтобы они прогулялись вдвоем к озеру? Разговор недолгий, чисто мужской.
Они прошли к воде, сели над обрывом. Богдан сразу же взял решительный тон:
— Твой выход на Москву — полная чушь! Я же говорил тебе: они там готовятся к превентивной войне и ничего не видят. Отупели!
— Знаю, — вздохнул Гельмут, чувствуя, как неприятно прилипла к телу пропитанная потом рубашка. — Ты ненавидишь и тех, и других. Так чего же переживаешь?
— Не хочу разгрома советов. Если фюрер возьмет Сталина за горло, нам будет трудно отстаивать свободную Украину. Пусть дерутся на равных, по-честному, по-рыцарски. Немцы скоро выдохнутся. У них в два раза меньше танков, нет запасов топлива, румынское скоро окончится… Короче, Гельми, пришло наше время. — Богдан обнял Гельмута за плечи. — ОУН протягивает тебе руку. Поверь, мы не звери. Это большевики несут везде смерть! Извели половину Украины голодом, вывезли в Сибирь и там уничтожили лучших сынов Галиции. А теперь лубянские катюги хотят послать под пули украинских мужиков!
— На Лубянке работают не только катюги, но и профессиональные разведчики, — вяло возразил Гельмут. — Вспомни Судоплатова.
— Палач из палачей! — гневно бросил Богдан. — Это же он подложил бомбу Коновальцу. А его интриги против собственных маршалов! Истребил или, скажем, помог истребить всю вашу военную власть: Тухачевского, Якира, Уборевича… И не говори мне о немецкой фальшивке. Немцы не имеют к ней никакого отношения. Гитлер просто разумно использовал «процесс маршалов», как и мнимую роль президента Бенеша, чтобы подтолкнуть Сталина к уничтожению армейской верхушки Красной Армии.1
Лесная духота становилась невыносимой. И все же было как-то мрачно и холодно. Холодный Берлин, холодная неизвестность. Богдан решился на полную откровенность. Да, он надел мундир СС. Да, это приказ провода ОУН. Молчи, Гельми! Ты слишком однозначен и весь погряз в комплексе верности. Понимаю. Но пусть сама жизнь заставит тебя осознать ту бездну, в которую катится наш несчастный народ! И ты вместе с ним. До 22 июня осталось меньше недели.
— Может, Сталин еще одумается и ударит первым, — предположил Гельмут. — Если у него хватит ума, то он возьмет в свои руки инициативу.
— Он возьмет инициативу? — Потемнел глазами Богдан. — Безвольная пешка! Все они — и фюрер, и ваш «батько народов» — безвольные пешки в большой игре. Я все больше убеждаюсь, что здесь действует некая удивительная, совершенно засекреченная группа. По существу, она все и решает.
— Какая группа? Банкиры? Капиталисты?
— Бери выше. Элита земли!
— Понятно, масонство. Высший еврейский аэропаг.
— Примитивный ты человек, Гельми, — с видимым неодобрением выкривил губы Сушко. — Ты как те наивняки из московских подворотен, что путают евреев с масонами. Вспомни, масонами были и Петр Первый, и император Павел, и почти все американские президенты. К слову, нынешний глава Белого дома Рузвельт тоже является масоном 33-й степени. Высшая степень масонского посвящения! Это могущественный клан, дорогой Гельми, который руководит и властвует, оценивает и смотрит в будущее, строит и, если требуется — уничтожает. Скорее всего — уничтожает. Сей клан, Гельми, в 30-х годах сорвал британо-японский союз, он дал Гитлеру захватить Австрию, Чехословакию, совершить подлую мюнхенскую сделку. Да я тебе больше скажу. Мой шеф Шелленберг является одним из тайных акционеров и директоров американской телефонной корпорации ИТТ, а экс-премьер, мюнхенец Чемберлен — пайщик в немецкой компании «ИГ-фарбениндустри».
— Хочешь сказать, что и Сталин, и Гитлер послушно выполняют предписания этих дьяволов? — с болью выдавил из себя Гельмут.
— Называй их как хочешь: и дьяволами, и братством, и орденом! — Богдан достал из нагрудного кармана лист бумаги. — Нам удалось перехватить выступление главнокомандующего флотом США в Тихом океане Ричардсона. К слову, он давно знает точную дату нападения фюрера на СССР. «Что же больше всего отвечает интересам Америки? Если Сталин первый бросит против Гитлера свои 200 дивизий и свыше 10 тысяч танков, то вермахт будет раздавлен и через несколько месяцев сталинская армия окажется в Гибралтаре. Если же начнет Гитлер, то одному Всевышнему известно, где он будет через пару месяцев, ибо он непременно застрянет на пространствах России… Такой сценарий отдаст инициативу свободной и динамичной силе, которая неизбежно появится, когда русские и немцы вцепятся друг в друга… Итак, господа, ОТДАДИМ ПРАВО ПЕРВОГО УДАРА ГИТЛЕРУ». — Богдан спрятал листок, многозначительно помолчал. — Все ясно? Ну, что же, братик, до радиосеанса осталось пять минут. Не хочу присутствовать при этом. Но не забывай: пеленгаторы Гейдриха ждут твоего выхода в эфир! Жду тебя и я на дороге.
Посол в отчаянии
Советский посол в Берлине не скрывал своей растерянности. Он пригласил Гельмута Фридмана в свой кабинет и усадил его в глубокое кожаное кресло.
— Вы понимаете, дорогой Фридман, что мы теряем последние минуты? Мы на краю пропасти! Почему вы, разведчик, нерв Москвы, не бьете тревогу? У нас в руках полученный через американцев их план, я имею в виду нацистов, под претенциозным грифом «План Барбаросса».
— Я не молчу, Владимир Григорьевич. Я уже голос сорвал, но они не хотят меня слушать, — довольно грубо отрезал Гельмут. — Все данные в Москву переданы. И прежде всего дата!
— Господи! — упал в кресло посол. — У нас же свой план. План вторжения в Германию! Надеюсь, вы знаете о нем. «Гроза»!
— Более того, знаю в деталях.
— Сказочный план! — Деканозов схватился за голову. — Мы через две недели были бы в Берлине, а еще ранее — в Плоешти, и немцы остались бы без нефти. Что же происходит? Почему товарищ Сталин тянет? Это же катастрофа!
— Очевидно, товарищ Сталин ждет высадки немцев в Англии? В июле?
— «Гроза» тоже запланирована на июль. Какой просчет! — застонал Деканозов, и его смуглое осетинское лицо покраснело. — 6 июля наши танки пошли бы по немецким автобанам, а еще через месяц дивизии НКВД развалили бы всю эту фашистскую мерзость! — Он нажал на кнопку под столом. — Сейчас будет генерал Тупиков.
Военный атташе Тупиков, сутулый, седовласый человек в черном костюме, вошел в кабинет. Увидев Гельмута, обрадовался:
— Рад, что с нами молодежь.
— Сей юноша не может пробиться в Москву со своими шифровками, — посол кивнул в сторону удрученного Гельмута. — Вы были в Москве. Что там? Какие настроения?
Генерал неторопливо опустился в черную кожу кресла, открыл папку, достал оттуда несколько листков бумаги. Передал Гельмуту.
— Не буду вас предупреждать, что это более чем секретно. Этот документ разослан в военные округа. Собственно, ныне называемые фронтами. Прочтите.
Циркуляр был эпохальный:
«Только к сведению Военных Советов. Передаче по радио и проводной связи не подлежит… В период с 4 по 10 июля 1941 года немецкие войска предпримут широкомасштабные боевые действия против Англии, включая высадку на Британские острова крупных сил воздушного и морского десантов… В связи с этим может возникнуть необходимость в проведении мероприятий военного характера для защиты государственных интересов СССР… Штабам военных округов (фронтов) быть готовым к проведению наступательных операций… С.Тимошенко, Г.Жуков, А.Жданов».
— Что-то в Генеральном штабе не сработало, — вздохнул Деканозов.
— Может, этот циркуляр не утвержден в Политбюро? — с наивной простотой спросил Гельмут.
— Говорю же: разослан в округа, — сказал сердито Тупиков. — Правда, Жуков попросил меня не поднимать паники. Сталин этого не одобряет. Что же, будем сидеть на вулкане. Дай бог, пронесет…
Вошел начальник шифровального отдела, робко положил перед послом папку. Деканозов осторожно открыл ее.
— Итак, какие новости из столицы?.. Кажется, срочный приказ… — Посол пробежал глазами расшифрованный текст. И затем повторил вслух: — Политбюро просит срочно связаться с рейхсминистром Риббентропом и… потребовать объяснений… Да, все это верно… Нужны объяснения, Вячеслав Михайлович, вы совершенно правы. Но вот загвоздка. Где их взять, Вячеслав Михайлович? — У Деканозова побледнело лицо. На нем отразились бессилие и страх. Он выбросил руку в сторону шифровальщика: — Передайте немедленно: рейхсмаршал Геринг не принимает меня уже вторую неделю, Риббентропа нет в Берлине, Канарис обещал… нет, нет, адмирал Канарис тоже избегает встреч… Идите, и пусть товарищ Молотов все знает. — Его голос сорвался: — Пусть знает, что мы не несем никакой ответственности!..
Когда шифровальщик вышел, Гельмут неуверенно встал с кресла.
— Владимир Григорьевич, мне удалось найти выход на Канариса. Через два часа мы будем знать, что докладывать в Москву.
Меч пророка Финия
До начала войны остались считанные дни. Берлин готовился. И готовился советский агент Гельмут. Только он уже все проиграл наперед, ибо Москва не получила той информации, которая требовалась Главному. Оставался последний ход: к адмиралу Канарису.
Черный, присадистый «хорьх» доставил Гельмута в главную канцелярию абвера. Тройная проверка документов. Русский торговый атташе? Этажом выше. В приемной несколько офицеров в полевой форме вермахта. Появление гражданского лица заставляет всех умолкнуть. Кабинет Канариса огромный, высокие венецианские окна зашторены. Канарис, худенький, черноволосый, истинный грек с приветливой улыбкой выходит из-за стола.
— Считайте, что мы с вами уже знакомы. Я читал расшифровки всех ваших радиодонесений в Москву. — Он приглашает Гельмута к приставному столику. Приставной столик такой же, как у посла Деканозова, даже скромнее, без особого блеска. На арест не похоже. На допрос с пристрастием тем более.
— Гер Гельмут, вы знаете… во всяком случае, должны догадываться, что Сталин готов нанести удар по Германии. Об этом страшно говорить, но в создавшейся обстановке, когда Европа оказалась под угрозой ваших танков, фюреру пришлось упредить удар Кремля. Не считайте это объявлением войны. Это крик моей души, гер Гельмут. Да, теперь война неизбежна. Поговаривают о 22 июня. Ужасный, апокалиптический день! Вы сами сообщили о нем генералу Жукову. И, спасибо вам… помогли фюреру. Вы спасли мировую цивилизацию от нашествия ваших танковых дивизий.
— Неправда! — воскликнул Гельмут, пораженный цинизмом адмирала. — Вы знаете, что наше правительство начало большие стройки, мы создаем свободную державу… Мы многое начали, гер адмирал!
— Могу поверить, что начали, — хмыкнул адмирал. — Ценой массовых расстрелов, голодовок, концлагерей и прочего. Для нас достаточно того, что Жуков придвинул к границе свои танки «КВ» и «Т-34» — подобных в вермахте не имеется — и вскоре затопит красной чумой всю Центральную и Западную Европу. Ужасы ваших концлагерей и истязаний в подвалах Лубянки станут реальной действительностью европейской жизни. Так что же прикажете делать фюреру? Упасть на колени перед дивизиями НКВД, перед вашими быстроходными танками, которые, сбросив гусеницы, понесутся на бешеной скорости по германским автострадам до Ла-Манша и Гибралтара? — Канарис еще больше нахмурился. — Нет, любезный, история повелела нам принять единственно правильное решение. И мы его приняли. — Адмирал посмотрел внимательно на Гельмута. И вдруг спросил с доверительной интонацией: — У вас несколько странная фамилия Фридман. Не то немецкая, не то еврейская.
— Мой отец — немецкий колонист, а мать украинка, — ответил Гельмут. — Но меня еще ребенком взяла на воспитание еврейская семья.
— Понятно, смешение арийских групп. — Канарис пожевал губами. Главный шпион Гитлера искал подход к скользкой теме. — Вы знаете, что в древности еврейские воины считались самыми мужественными и судьбоносными? В кабинете у фюрера стоит удивительное копье. Его называют «копьем Лангина». Этим копьем римский легионер Лангин добил на кресте Спасителя. Так вот его судьба. Еще в древней Иудее его выковал пророк Финий. По замыслу Финия в нем аккумулировались невероятные магические силы, тысячелетние силы богоизбранного еврейского народа. На протяжении веков копьем владели римские, византийские, германские императоры. И самое удивительное — владевшие копьем государи были непобедимы. Парадокс, неправда? Они были непобедимы, потому что обладали древнейшим иудейским копьем!
Гельмут сидел, подавленный страстным извержением адмирала. Похоже, он призывал к откровенности. Но говорить с ним от всей души было опасно. Хотя, если уж откровенно…
— Гер адмирал, разрешите мне… копье Лангина, вы им гордитесь. Вы, военный вождь и политик, хотели бы, чтобы это копье, появившееся на заре рождения иудейской расы, положило конец страшному злу — войне.
— Не нам прекращать войны, гер Гельмут, — отрезал адмирал.
— Но лично вы, как человек, неужели вам не страшно… неужели вы не знаете, что фюрер приказал своим гренадерам уничтожать евреев во всех оккупированных странах?
У Канариса передернулось лицо. Его голос зазвенел металлом:
— Еще полтысячелетия назад великий прорицатель Нострадамус предсказал эту участь всем евреям планеты.
— И вы верите средневековому алхимику?
— Катрены бессмертного Нострадамуса давно расшифрованы. Из них мы знаем, что будут расстрелы, газовые камеры, вырывание рук у детей.
— И вы смирились с гибелью целого народа?
— Я ни с чем не смирился, Гельмут Фридман. Я просто констатирую факт. То, что предвидел 400 лет назад Нострадамус, произойдет в любом случае, хотим мы этого или нет. — Канарис подскочил к Гельмуту: — Поймите же вы, наконец, Фридман, что Нострадамус из того далекого прошлого, из своего жалкого, провинциального Салона увидел по существу уже свершившееся. Он увидел даже Гитлера и назвал его, да простит ему Бог, Антихристом. Вторым Антихристом! Первым в его понимании был Наполеон. А третий еще лишь появится в конце ХХ столетия.
— Неужели он назвал Адольфа Гитлера?
— Почти дословно. Правда, в катренах Нострадамуса Гитлер фигурирует под фамилией Хифтер. — Канарис, сомкнув веки, процитировал: «Звери, дикие от голода, переплывут реки, большая битва будет против Гитлера (Хифтера). Великие велят тащить его в железной клетке, когда сын Германии не будет соблюдать никаких законов». — Канарис повеселел лицом: — Как видите, последняя строка очень ясно говорит о фюрере. К слову, фюрер узнал себя в этих катренах. И заявил, что в железную клетку он посадит Сталина. Геббельс тоже часто приводит эти строки, чтобы доказать закономерность нацизма.
Канарис отметил что-то в своем блокноте и лишь тогда посмотрел на Гельмута глазами повелителя.
— Вы свободны, гер Фридман. Ход истории не изменить. Считайте вашу миссию завершенной. И передайте привет ботшафтеру Деканозову. Откровенно говоря, мне грустно расставаться с вами. Вы должны меня понять: даже «копье Лангина» не всегда спасает его властителя.2 А что касается вас, гер Гельмут, я полагаю, что вам нет смысла возвращаться в Москву.
***
— Дорогой Фридман, я благодарен вам за встречу с адмиралом, — говорит Деканозов Гельмуту в своем мрачном кабинете. — Теперь уже ясно, что надежд на мир нет никаких. Хотя… — посол потер себе лоб ладонью, — крохотная надежда все же остается.
— Американцы? — устало отозвался Гельмут.
Деканозов выходит из-за стола. Да! Надежда на позицию Соединенных Штатов. Что скажет Гитлеру их посол Дод? Какая дикая ирония судьбы: мир висит на волоске, и этот волосок может выдержать все. Абсолютно все! Если американцы сейчас проявят твердость. Но Дод сказал мне вчера, что он сам в растерянности. Он до сих пор не получил из Вашингтона ни единого указания.
— Не думаю, Владимир Григорьевич, — отмахнулся Гельмут. — Там давно все решено. По мнению оберста Шнурре, фюрер в тревожном ожидании, хотя и не верит во вмешательство Рузвельта. Не верит и ждет.
Деканозов резко склоняется над Гельмутом.
— Послушайте, милый мой, этот оберст, как вы сказали, вырвал вас из рук ищеек Гейдриха. На кого вы работаете? На него?
— На своих, — твердо произнес Гельмут. — На вас, товарищ Посол.
— Хочу верить. И поэтому придержу приказ о вашем аресте! Идите и работайте. Чтобы до ночи я имел точную информацию о намерениях рейхсканцлера. Где он сейчас? Почему до сих пор не выехал в свой любимый Берхтесгаден? Идите!
***
Фюрер был в дурном расположении духа. Перед самым отлетом в Растенбург («Вольфшанце») ему показали фрагменты советского документального фильма о советском реактивном оружии (будущих «катюшах»).
— Мерзкая вещь! — бросил фюрер. — Когда они только успевают?
— Сталин не теряет попусту времени, — сказал Гальдер. — Расстрелял почти всех своих конструкторов реактивной техники, но все же успел сделать подвижные ракеты. Разумеется, с помощью американцев. Рузвельт не прячет от них свои технологические секреты. Помните, он передал им чертежи лучшего американского танка, что помогло русским сделать неплохую вещь — «Т-34»?
— Гнуснейшую вещь! — огрызнулся Гитлер. — А что касается американского президента, он, по- моему, до сих пор не решился, как ему поступить: встревать в войну или нет. Думает, мы полезем через Ла-Манш. Наше дело — Россия. Вот когда мы покончим с ней, тогда весь мир затаит дыхание.
— А вас не пугает, мой фюрер, — отозвался Браухич, — что американцы могут создать блок с Англией и Россией?
— Этого не будет, Браухич, — уверенно заявил Гитлер. — Сталин для них, как кость в горле. Они с радостью будут наблюдать, как я примусь уничтожать русскую армию, их государство. Совершенно аморальное государство. Собственно, так было всегда. Большевики только довели процесс деградации до абсурда. Итак, господа, прошу сообщить мне об общем положении: обеспечение транспортом, боеприпасами и горючим.
Командующий армией резерва Фром не мог сказать ничего утешительного. Транспорта мало, горючего едва хватит на три месяца, нет резины, недокомплект автопокрышек.
Гитлер повернулся к Гальдеру, начальнику Генерального штаба.
— Что вы скажете?
Гальдер немного смутился:
— Мой фюрер, если Сталин ударит первым, может быть катастрофа. К тому же, если для победоносного завершения кампании потребуется еще пять месяцев, я боюсь серьезных осложнений. Мы только отсрочим наш конец.
У Гитлера лицо налилось краской. Он не любил панических выводов.
— Я с вами не согласен, Гальдер. Если нанести мощный упреждающий удар, у русских все развалится. Или вы, великий теоретик, другого мнения?
— Мой фюрер, мы нарушаем главное правило стратегии. Через три месяца наш фронт, если сопротивление русских не иссякнет, сам по себе разорвется на несколько частей. Мы просто загоним армию в мешки, из которых нет выхода.
— Что же вы предлагаете? — помрачнел Гитлер. — Закрыть глаза и ждать, когда сталинский паровой каток раздавит нас всех? Это вы советуете мне за десять часов до начала великой кампании? Вы забыли, еще Людендорф говорил, что германский воин не ждет гибели, а идет ей навстречу с мечом в руках и открытым забралом.
— Вероятно, мой фюрер, вы точно все просчитали. Я только боюсь какой-нибудь заминки. Скажем, наступит зима, а армия не имеет зимнего обмундирования. Бензиновые моторы наших танков и самолетов начнут барахлить, в войсках вспыхнут болезни. Армия развалится и погибнет, как это произошло с великой армией Наполеона.
— Гальдер, я требую мыслить категориями духовности. Я не собираюсь воевать до зимы. Мы недаром начинаем кампанию 22 июня. 22 июня — древнегерманский праздник солнцестояния. Через два месяца после этой даты будет руна «зиг», то есть руна победы. Два месяца для победы над Москвой нам абсолютно хватит. Меня тревожит другое. Как поведет себя Рузвельт? Не догадался ли Сталин о нашем ударе?..
В эту минуту в кабинет вошел Риббентроп, поднял радостно руки:
— Мой фюрер, должен вас успокоить. Сталин пребывает в полном безумии.
— Не знает о нашей кампании? — обрадовался Гитлер.
— Он все знает. Об этом ему докладывают со всего мира. Он собрал с самого утра свой высший аэропаг — Политбюро и… готовится к нашему удару. Но он не хочет верить, что это произойдет.
— О, майн гот! Дай нам еще одну ночь на его безумную голову! — сплеснул руками Гитлер. — И что же они там решили? Может, Сталин уже поднял в воздух свои эскадрильи?
— Нет, мой фюрер, только Деканозов упрямо пытается дозвониться до меня.
— Надеюсь, вы еще не дали ему никаких объяснений?
— Да меня просто нет в Берлине! — засмеялся Риббентроп.
— И за что вам платят зарплату? — деланно удивился фюрер. И внезапно весь преобразился. В его голосе прорвалась мольба: — Господа, молю вас! Поднимите в небеса очи и вознесите благодарность нашему германскому богу за его великий дар! В ваших руках спасение Европы, пока Сталин не опомнился в последний миг и не велел своим бездарным маршалам спрятать в капонирах самолеты и замаскировать танки. Фельдмаршал Браухич, это касается в первую очередь вас. И вас, рейхсмаршал Геринг.
Изможденный болезнями, по-старчески дряхлый Браухич сделал решительный шаг вперед.
— Мой фюрер, прошу перенести артподготовку на час раньше. Я хочу продлить время обработки переднего края русских.
— Согласен, — кивнул Гитлер. — Только знайте: мы не перейдем русскую границу ни минутой раньше. Вы удивлены, Браухич? Наш посол в Москве граф Шулленбург передаст Молотову меморандум о начале войны ровно в три часа утра. И только тогда наши гренадеры смогут пересечь рубежи русских. Пусть знает мир, что мы действуем как цивилизованная нация.3
Генералы переглянулись. Слава богу, фюрер решил не подставлять Германию под меч мирового правосудия. Что бы ни говорили американские плутократы, никакого нарушения международного права не будет. Тут Гитлер увидел своего любимчика, начальника внешней разведки РСХА Шелленберга. Уверенный, подтянутый бригаденфюрер как раз вошел в кабинет. Гитлер замахал ему рукой:
— Мой дорогой Шелленберг, надеюсь, вы выполнили мое поручение?
— Да, фюрер, по моему твердому убеждению, Америка не вступит в войну на стороне России. Во всяком случае, в первые месяцы.
Гитлер радостно подбросил острый подбородок. Как он ждал этой вести! Молчание американского посла изматывало его. А вдруг, а если… Эти иудействующие американские банкиры были способны на все!.. Фюрер похлопал Шелленберга по плечу: он сделал настоящий подарок рейху!
Пожалуй, можно было кончать совещание. Предстояли дела и только дела. Вдруг вошел адъютант Бургдорф. Еще одно приятное сообщение. Бургдорф передал фюреру листок бумаги, последнюю шифровку от Шулленбурга из Москвы. Гитлер схватил лист. Что там? Посол сообщал, что Кремль в полной растерянности. И дальше детально излагал весь ход событий в течение 21 июня. Сообщал о паническом заседании Политбюро, о яростных воплях Сталина, о растерянности Молотова и особенно о том, как Молотов пригласил к себе Шулленбурга в Кремль на 21 час 30 минут и задал ему вопрос: в чем дело? Советское правительство в недоумении, не может понять недовольства Германии. «Я сказал Молотову, что не могу ответить на его вопросы, — радировал Шулленбург. — Ибо у меня нет информации». Молотов сразу же возвратился в кабинет Сталина, а Шулленбург поехал в посольство. Он знал, что ровно через пять часов ему предстоит вручить Молотову меморандум о начале войны. Возможно, немецкий посол в тот миг душой старого немецкого дипломата осознал надвигающуюся катастрофу, миллионные жертвы, разрушенные немецкие города. Поэтому и шифровка его невольно вылилась в скрытый крик ужаса. И это почувствовал психопат фюрер. Он с отвращением отбросил шифровку.
— Мне кажется, она составлена в тоне сочувствия русским.
— Могу понять Шулленбурга, — нашел в себе смелость Риббентроп, прочтя текст сообщения. — Мы стоим на пороге ужасной войны!
— А вы еще колеблетесь, Риббентроп! — взвизгнул фюрер.
— Я просто представил себе те 10 или 20 тысяч русских танков, которые станут на пути наших гренадеров.
— Риббентроп, не усложняйте мое положение! — взвился фюрер. — Вы сами когда-то приводили мне слова фон Секта: «Принимать решения намного сложнее, чем исполнять их». Сейчас я принимаю решение, спасая Европу от сталинского меча. Мое сердце обливается кровью! Русские полностью разминировали всю пограничную полосу и сняли все противотанковые заграждения. Я панически боюсь, что это кончится для нас катастрофой. Вы слышите меня, Риббентроп?
— Ваша интуиция подавляет меня, мой фюрер, — тихо сказал Риббентроп.
— Слава богу, вы верите хотя бы моей интуиции. Тогда послушаем астролога. — Гитлер вдруг что-то вспомнил: — Нет, еще минутку, Риббентроп, не хотел омрачать вам настроение, но я должен излить вам душу. Я твердо убежден, что Америка рано или поздно вступит в войну на стороне Великобритании. Это будет невероятный по силе союз англосаксов и славян, который мы едва ли одолеем. Я поставлен перед исторической альтернативой: погибнуть сегодня или через пару лет. — Фюрер как бы почувствовал удушье: — Но все же у нас остается надежда. Искра надежды. Вы знаете, что мы почти приблизились к раскрытию тайны атома. Сам бог торопит меня, Риббентроп. Мне нужна гарантия на востоке.
— Нация верит вам, фюрер, — склонил голову Риббентроп, будто ощутив неумолимость рока. — Пригласите астролога.
Астролог, серенький человечек с лобастой головой, приблизился к вождю нации.
— Прошу без лишних слов. Прогноз на три месяца, — приказал фюрер.
Человечек округлил глаза.
— Лето полностью отвечает намерениям фюрера. Но зима окажется тяжелее всех предыдущих. Но, учитывая, что Марс должен пройти над созвездием Зодиака, мой фюрер, я со всей определенностью…
— Хватит! — почти истерически вскрикнул фюрер. — Вы слышали, Риббентроп? Марс действительно пройдет над созвездием Зодиака! Это наш германский бог! Я буду молиться ему и вырву победу любой ценой!
1 Немецкая разведка не была причастна к «процессу маршалов». Его организовал Сталин по представлению Ворошилова. Тухачевский стал «врагом народа» потому, что осмелился поднять вопрос о замене военного руководства страны.
2 Личность Канариса до сего времени по-разному оценивается историками. Он не был активным сторонником Гитлера и явно склонялся к Западу. Во время «путча генералов» гестапо разоблачило его связи с заговорщиками, и он был повешен в концлагере Флосенбург.
3 Шулленбург позвонил на дачу Молотову где-то между двумя и тремя часами ночи и попросил о немедленной встрече для вручения очень важного документа. То есть меморандума об объявлении войны. И только в три часа 07 минут генералу Жукову сообщил по ВЧ командующий Черноморским флотом адмирал Октябрьский и доложил о приближении со стороны моря большой группы неизвестных самолетов, а в 3.30 с ним связался начальник штаба Западного округа генерал Климовских и сообщил о бомбардировках Белоруссии, и через несколько минут такой же сигнал поступил из Киева.