Он обожал расписные терема, избушки на курьих ножках и шитые золотом сарафаны. Искренне восхищался мастерством Пикассо-рисовальщика и с удовольствием работал по ночам. Слыл библиофилом, давая книги студентам, настоятельно просил не перекладывать страницы бутербродами. За безукоризненно четкую линию рисунка друзья прозвали его «Иван-Железная рука», хотя в личности этого человека не было ни железа, ни меди. Он был вместилищем золота и серебра — щедрым на выдумку, скупым на чувства, свято верившим в то, что возможность проявиться есть только «…в поисках себя, а не в подражании другим». И ему это, безусловно, удалось. В начале XX века художник Иван Билибин стал создателем доселе невиданного в мире искусства художественного полотна, узоры которого можно было рассматривать часами.
Иван Яковлевич Билибин родился 4 (16) августа 1876 года в селе Тарховка, расположенном недалеко от Петербурга, в семье военного врача. Еще со студенческой скамьи юридического факультета начал собирать и изучать предметы крестьянского быта, различную одежду, утварь, кружева. С необычайной тщательностью и любовью зарисовывал Билибин узоры тканей, детали отделки богатых кафтанов, добротных шуб и расписных сарафанов. В ходе экспедиций на север России в 1902—1904 годах, которые проводились по заданию этнографического отдела Русского музея, увидев одну из церквей Вологодской губернии, он написал так: «…когда я увидел эту церковь, я пришел в благоговейный трепет, я пожалел, что я не великан и не могу взять это милое архитектурное произведение и перенести куда-нибудь далеко, в сохранное место». Позже эта увлеченность старым русским стилем, благоговейное восхищение забытой стариной и крестьянским фольклором станет характерной особенностью билибинской манеры: его нарядные рисунки будут усыпаны десятками деталей, каждая из которых, благодаря достоверности изображения, будет украшать тот самый пестротканый ковер преданий старины глубокой. Через много десятков лет друг и по совместительству биограф Билибина архитектор Григорий Климов заметит, что решающее для своего творчества лето 1899 года этот чрезвычайно общительный двадцатитрехлетний юноша проведет «…в глухих лесах Весьегонского уезда Тверской губернии в усадьбе своих друзей. Сделанные зарисовки и эскизы окружающего русского пейзажа — огромные лапы старых елей, красные мухоморы на изумрудном мху, тихие лесные ручьи и речки, затейливая деревянная резьба на крестьянских избах — невольно приводят его к мысли иллюстрировать русские сказки».
Иван Билибин действительно начинает рисовать. С 1899 по 1902 год создаёт серию из шести «Сказок», изданных Экспедицией заготовления государственных бумаг. Его талант оценили, билибинский стиль начинают узнавать. В разные годы Иван Яковлевич занимается иллюстрациями к «Василисе Прекрасной», «Ивану-царевичу, Жар-птице и Серому волку», «Перышку Финисту Ясну Соколу», «Царевне-лягушке», «Марье Моревне», «Сестрице Аленушке и братцу Иванушке», «Сказке о царе Салтане», «Сказке о золотом петушке», былинам «Вольге и Микуле», «Добрыне Никитичу», «Илье Муромцу» и другим сюжетам. Причем в его творчестве никогда не было ничего надуманного или наносного. И делал он все очень обстоятельно. Даже уже получив известность и начав преподавать, он подолгу задумывался над тем, как правильно проиллюстрировать то или иное произведение, перечитывал его несколько раз, консультировался со специалистами (если была возможность — с автором), обращался к фотографиям, зарисовкам, музейным собраниям.
Начиная с 1904 года Билибин занимается театральными эскизами. Иван-Железная рука с удовольствием берется за сценические декорации, в которых использует те же приемы: тщательную детализацию, разнообразие орнаментов, подчеркнутую яркость узоров и богатство форм. По словам современников, все оперные спектакли ему каким-то невероятным образом удавалось превратить в огромный пестрый шатер, узоры которого можно было рассматривать часами. Показательно, что после оперы «Золотой петушок», поставленной в 1909 году в одном из московских театров, вышел даже специальный альбом с лучшими билибинскими эскизами костюмов и декораций.
…Начиная с 1920 года художник эмигрирует из большевицкой России. В первые годы своих путешествий он очень часто работает вопреки, а не благодаря своему желанию. Так, попав в каирский лагерь для беженцев, в котором господствуют нищета и тиф, он, чтобы выжить, берется за рекламу табачных изделий. Правда, несколько позже его материальное положение заметно улучшится — на него как из рога изобилия посыплются заказы богатых греческих колонистов.
Билибин много путешествует: Верхний Египет, Нил, Долина царей, знаменитый Луксорский храм. Одним из первых европейцев увидел только что открытую гробницу Тутанхамона... Перед ним мелькают поселения, страны, города. Он дышит полной грудью и творит, творит, творит. В 1923 году женится во второй раз.
Париж принял Билибина в свои объятия в 1925 году и не отпускал вплоть до 1936 года. Французский период жизни художника был не менее плодотворным, чем время, проведенное в песках рядом с миром арабских фресок. Книжные украшения, обложки, экслибрисы, плакаты, открытки, сценические костюмы, декорирование сцены — он работал, но очень часто его работам не хватало широты, «живой» подпитки и огромных лап старых русских елей. Его жизнь омрачало и то, что из года в год издатели все настойчивей предлагали ему изменить фамилию на более благозвучную. На подобные предложения он всегда реагировал достаточно остро. И очень может быть, что для человека, истинно влюбленного в историю, культуру и традиции своей страны, это была далеко не последняя причина, побудившая его покинуть столицу европейского бомонда и ступить на территорию Советской страны. «Я уже несколько лет мечтаю вернуться на родину и работать для нее по моей специальности... Ассимилироваться с другим народом я не могу» — пишет он в 1935 году возглавлявшему тогда Академию художеств Исааку Бродскому. И уже с 1936-го оказывается в Ленинграде. Преподавательская деятельность, работа над развитием оформления книги, театральные декорации — жизнь бьет ключом, наполняется новыми формами.
…Ленинградская блокада. Ивану Яковлевичу Билибину предлагали эвакуироваться вместе с семьей, но он отказался. Работал. В октябре 41-го вместе с другими профессорами и преподавателями перешел в здание Академии художеств (квартира была почти полностью разрушена). Жили все вместе. В начале декабря присутствовал на защите дипломных работ тех художников, которых на полтора-два месяца удалось вызвать с фронта. Потом был блокадный Новый год. Он написал красивое стихотворение. До последней минуты работал. В ночь с 7-го на 8 февраля его не стало…
«Во-первых, я не какой-нибудь знаменитый старый мастер, чтобы собирать каждый обрывок бумаги с его наброском, — писал он своему другу Климову еще в 1939 году накануне 40-го юбилея творческой деятельности, — а во-вторых, это все же еще, надеюсь, не будет моя посмертная выставка, где вообще оказывают умершему художнику медвежью услугу, выставляя подчас то, что он забыл разорвать или вообще уничтожить…». В наследии Ивана Яковлевича Билибина не оказалось ни того, что стоило бы рвать, ни того, что могли бы безболезненно и тихо уничтожить…