Улыбка. Открытая, широкая, добродушная... Искусством улыбаться Петр Мокиевич владел безупречно. Улыбающийся на людях, он поддерживал хорошее настроение сотрудников, веселил общество, подбадривал тех, кто намного моложе его, едко высмеивал то, что не нравилось, а следовательно, подлежало осуждению, отрицанию.
Журналист, публицист, издатель Петр Ингульский имел славу человека из ближайшего окружения Юрия Мельничука, по-своему трагическую фигуру которого сегодня трактуют преимущественно отрицательно. Соответственно и на Ингульского пала тень высокопоставленного шефа (редактора журнала «Жовтень», депутата Верховной Рады УССР), а «позитив» - каким бы скромным он ни был - все-таки остался в памяти современников. Ну хотя бы и такое.
В 1956 году журнал систематически публиковал материалы, связанные с 100-летием Ивана Франко. Редактор пригласил в редакцию целую плеяду современников - Дениса Лукьяновича, Михаила Рудницкого, Михаила Яцкива и многих других. После встречи поручил готовить в печать воспоминания, не всегда «удобные» для советского режима. Да и среди авторов были проскрибированные, вынужденные жить и работать в идеологических узах. Но главным исполнителем воли Мельничука был его заместитель - Петр Мокиевич. Он доносил до читателя живые воспоминания, обходя цензурные и обкомовские рогатки. Его добродушие и коммуникабельность добавляли творческого настроения и таким людям, как Юрий Шкрумеляк, Владимир Гжицкий, Николай Чайковский.
Все эти галицкие интеллигенты выжили в гулаговском аду, и, естественно, каждый по-своему делился «незабываемыми впечатлениями».
Владимир Зенонович Гжицкий, чаще всех посещавший редакцию «Жовтня» (сначала на улице Подвальной, а потом - на Ватутина), рассказывал, что Ингульский был едва ли не самым внимательным слушателем: с его лица исчезала улыбка, оно приобретало уважительный и печальный вид - так, будто он хотел добавить к рассказу что-то свое, наболевшее, трагическое: или о голоде 30-х годов в родных подольских селах, или о репрессии недавнего времени в Галичине, но... переводил разговор в безопасное русло.
А то и «разыгрывал» беспредельно наивного Владимира Зеноновича придыбенциями о том, что обллит (цензура, кабинеты которой стыковались с редакцией через общую стену) срочно чинит тепловые радиаторы, потому что, дескать, еще до зимы хочет приспособить их так, чтобы подслушивать редакционные разговоры. И когда Гжицкий патетически начинал негодовать, Ингульский, довольно потирая лоб, переходил к другому, только что выдуманному сюжету...
Мои отношения с Петром Мокиевичем были эпизодическими. Хорошо помню как в 1959 году цензура сократила мое стихотворение «Рідна мова», и редакции пришлось делать «вырывку» - выдергивать из тиража листок и вклеивать «исправленный».
Петр Мокиевич, как рассказывали сотрудники, по этому поводу очень сокрушался, потому что вынужден был лично руководить этим неприятным процессом в типографии «Атлас». Могу только представить себе его вид, когда он через много лет вынужден был пережить снятие с верстки своей пьесы (написанной в соавторстве с Александром Лизеном), к чему я имел прямую причастность и нес полную ответственность как исполняющий обязанности главного редактора... Но Ингульский, которого многие не любили за едкий юмор, не был ни злонамеренным, ни злопамятным. Он тяжко пережил трагикомическую ситуацию, когда правление ЛО СПУ подало представление на него как редактора журнала. Чтобы ускорить назначение, документы передали нарочным, и через несколько дней из столицы прибывает представитель президиума СПУ, чтобы представить нового редактора, но не Петра Ингульского...
Сосредоточившись на издательской работе (был директором во Львовском книжно-журнальном издательстве, которое в 60-х годах получило название «Каменяр»), Петр Мокиевич созерцал литературную среду «прищуренным глазом». А она, эта среда, как и творческий процесс, была неоднозначной. Видимых и невидимых конфликтов в борьбе за «булаву» избегал, с вниманием относился к молодым литераторам, не разделяя их на официальные категории. Поэтому, когда в 1962 году Андрей Малышко и Любовь Забашта пригласили в редакцию «Жовтня» около двадцати «новобранцев поэзии» - а среди них были Анатолий Таран, Игорь Калинец, Роман Кудлык, Николай Ильницкий, - он проявлял тактичность и любезность. А со временем, когда нашего брата партапаратчики таскали на партийные судилища за «творческие отклонения» от магистрального соцреалистического курса, только подсмеивался над глупостью «руководящего состава нового типа» и с удовлетворением угощал кофе авторов первых книг, добавляя к их страстным монологам и свои оценки. Чаще всего такие «здыбанки» происходили где-то в «Сільраді» или «Жіночих сльозах» (кофейни-пивнушки «общепитовского» образца), наименованные Петром Мокиевичем так метко, что их названия продержались буквально до недавнего времени.
Вынужденное «колебание», синхронное с линией капээсэсовского официоза, безусловно, сказалось на большинстве произведений писателя, которые принадлежат к литературе на производственную «тематику» (сегодня их не читают и не переиздают). Но на страницах этих изданий то тут, то там светится живое слово, поблескивают искринки юмора, звучит эхо тоски по несбывшимся мечтам. Иногда в доверительных беседах с писателем пробивалось что-то такое мучительное и горькое - то грусть, то чувство вины, то дружеское сочувствие... Я запомнил именно такую тональность, когда Петр Мокиевич сообщил мне, что где-то «в верхах» решается вопрос о моем участии в работе делегации УССР на XXXI сессии Генассамблеи ООН. Я не очень радовался новости, зная, что этому будут противостоять не только «братья по перу», но и мелкие чиновники в обкомовских кабинетах... Но больше смущало то, что обязательно придется отрабатывать за такое «проявление доверия».
Я поблагодарил за доброе слово, в ответ увидел на лице Петра Ингульского дружелюбную улыбку. Эта улыбка показалась мне искренней, нелукавой, характерной для всех подолян - и восточных, и западных… И это не только региональная примета. Такую улыбку сегодня стоит поискать. Вот и накануне 100-летнего юбилея писателя хочу воскресить его в своей памяти. Хочу, чтобы мы, такие непримиримые к себе - в быту, творчестве, старании утвердить только «свое», чаще думали о «нашем». Об украинском. Об истинно родственном.
Сейчас модно ходить в вышитых сорочках, подчеркивать свою патриотичность, кладя руку на сердце во время исполнения Государственного Гимна. Жаль, что Петр Мокиевич не дожил до этого времени. Его статная фигура в великолепно вышитой рубашке выделялась бы в толпе, в которой так естественно слышался бы его голос, а юмор отражался бы в голосах молодых побратимов.
Вижу улыбку Петра Ингульского, улыбку, очищенную от скверны жестокого времени...