Хитяеву снилась любимая женщина Синещапова Е.Н. В очаровательной позе нимфы она возлежала на парящем серебристом облаке в своей пятнистой искусственной шубе и пленительно махала Митяеву свободной от авосек левой рукой.
Богиня! — стонал он сквозь сон.
Любимая женщина трудилась приемщицей в химчистке, и каждый раз, встречая ее на улице, Митяев слабел ногами и демонстративно глядел в сторону, чтоб не выдать своего смятения.
Но сегодня, набравшись храбрости, он перешагнул порог заведения и, увидев ее бездонные глаза в раме приемного окошка, собрав все свое мужество, хрипло спросил: «Вы польты принима- ете?»
— Смотря которые, — музыкой отдалось у него в ушах.
— Вот эти! — сказал Митяев, отчаянным жестом срывая с себя свое единственное пальто, и получил взамен ободряющую улыбку и шуршащую квитанцию, где значилась ее фамилия — Синещапова Е.Н.
Придя домой, он в несказанном томлении прилег на диван, бережно разгладил на груди квитанцию и предался грезам.
Да, это была любовь. Всепоглощающая, как ураган, пронзающая, как стрела, испепеляющая, как молния, она пришла в образе Синещаповой Е.Н.
Пошляки и циники, отложите страницу и на цыпочках покиньте помещение! Поэты, почтительно снимите шляпы и благоговейно склонитесь у изголовья собрата, ибо Митяев в душе был поэт.
Всю ночь любимая женщина витала над ним в волнах вдохновения, и Митяев сквозь сон шептал ей самые горячие, самые нежные слова.
Проснувшись поутру, он отодрал от груди взмокшую квитанцию и попытался записать то, что шептал ей всю ночь.
Когда Митяев перечитал торопливые строчки, он остолбенел. Это был шедевр. Что Петрарка, что Шекспир, что там, наконец, Пушкин перед ним, Митяевым?
И какая женщина на земле могла быть достойна такой возвышенной поэзии? Тем более, приемщица химчистки.
Митяев бережно уложил свое творение в канцелярскую папку и направился в издательство.
Редактор обреченно пробежал взглядом подсунутые бумажки, потом перечел внимательно еще раз и поднял на Митяева ошалелые глаза: «Где вы это взяли?»
— Сочинил, — с достоинством ответил Митяев, покачивая носком ботинка.
Редактор застонал, засуетился, на столе появился кофе, забегали сотрудники, жаждущие взглянуть на новоявленного гения.
Митяев невозмутимо хранил достоинство. «Сменю фамилию, — думал он. — Стану Горяевым, оно ж культурней. И новое пальто заведу. Да, не забыть бы из первой нобелевки купить авторучку с русалкой, как у Петьки Кокина».
Возвращаясь домой, Митяев обогнал на тротуаре Кокина, тащившего хозяйственную сумку Синещаповой Е.Н. Сама она семенила рядом в своей поношенной шубейке и глуповато улыбалась.
— Тоже мне еще, Муза, — про себя усмехнулся Митяев и даже не поздоровался. Он был выше. Ему не терпелось добраться до своего стола и предаться вдохновению.
Однако, не писалось.
В ту ночь ему снова снилась Синещапова в сбившейся набок шапке. Из прорвавшихся в авоське пакетов прямо на Хитяева капало молоко. Он стонал и ругался во сне.
Утром не писалось.
Днем не писалось.
Вечером не писалось.
Больше не писалось никогда...
Митяев захандрил, простудился и попросил Кокина забрать пальто из химчистки. Разочаровавшись в поэзии, Митяев вернулся к трудовой деятельности.
А Кокин вскоре стал известным в городе поэтом...